Пятидесятилетняя женщина - Моэм Уильям Сомерсет 2 стр.

— Я надеялся, что она не совсем равнодушна к моему сыну.

— Не вижу оснований думать, что он нравится ей боль­ше любого другого из молодых людей, которые с ней танцу­ют, — возразила миссис Клейтон с холодком в голосе. — Мне, пожалуй, лучше сказать вам сразу, что у дочери весьма скромный доход и до моей смерти богаче она не станет.

— Буду с вами откровенен. Этот дом и несколько прилегающих к нему акров земли — все, что у меня есть. Сын не может себе позволить жениться на девушке без гроша за душой, но он не охотник за приданым и любит вашу дочь.

Граф обладал не только безусловным достоинством, но и большим обаянием. К последнему миссис Клейтон не осталась равнодушной и немного оттаяла.

— Все это не имеет прямого отношения к делу. В Аме­рике мы не устраиваем браки наших детей. Если Тито хочет на ней жениться, пусть сам ее спросит, и если она готова за него выйти, то, вероятно, так ему и скажет.

— Именно это он сейчас и делает, или я чудовищно ошибаюсь.

Они шли по дорожке и вскоре увидели молодых лю­дей — те направлялись к ним рука об руку. Догадаться, что произошло между ними, не составляло труда. Тито поце­ловал руку миссис Клейтон и облобызал отца в обе щеки.

— Миссис Клейтон, папа! Лаура согласилась стать моей женой.

Помолвка всколыхнула флорентийское общество, в честь молодой пары устраивали один прием за другим. Что Тито влюблен, и сильно, было написано у него на лице, чего, однако, нельзя было сказать о Лауре. Он обо­жал ее, пылкий веселый красавец; она скорее всего тоже его любила. Но Лаура была не из тех девушек, что выка­зывают свои чувства, и оставалась такой, как всегда, — невозмутимой, благожелательной, серьезной, приветливой и прекрасной собеседницей. Я задавался вопросом, в ка­кой степени на ее выбор повлияла громкая фамилия Тито со всеми ее историческими ассоциациями и прекрасная вилла с чудесными видами и романтическим садом.

— С его стороны, во всяком случае, это несомненно брак по любви, — заявила Бесси Хардинг, когда мы об­суждали помолвку. — Миссис Клейтон мне говорила, что ни Тито, ни его отец не проявили никакого желания вы­яснить, сколько у Лауры денег.

— Готов спорить на миллион долларов, что ее доход известен им до последнего цента и они давно подсчитали, сколько это будет в лирах, — фыркнул Хардинг.

— Ты отвратительный старый циник, милый, — ска­зала она.

Он снова фыркнул.

Вскоре я покинул Флоренцию. Свадьбу отпразднова­ли у Хардингов, пришла тьма народу поесть и выпить шампанского за их счет. Тито с женой сняли квартиру на Лунгарно, а старый граф вернулся на свою уединенную виллу на холмах. Я еще раз приехал во Флоренцию толь­ко через три года, да и то на неделю, и опять остановился у Хардингов. Начав расспрашивать о старых знакомых, я тут же вспомнил про Лауру и ее матушку.

— Миссис Клейтон возвратилась в Сан-Францис­ко, — ответила Бесси, — а Лаура с Тито живут на вилле у графа. Они очень счастливы.

— Завели детей?

— Нет.

— Выкладывай все, — сказал Чарли.

Бесси наградила мужа красноречивым взглядом.

— Не могу понять, почему вот уже тридцать лет терп­лю мужчину, который действует мне на нервы, — заявила она. — Они отказались от квартиры на Лунгарно. Лаура очень потратилась на виллу, там не было даже ванной. Провела центральное отопление и купила мебель, что­бы там можно было жить. А тут еще Тито просадил в покер круглую сумму, и бедняжке Лауре пришлось за него платить.

— Он, кажется, где-то служит?

— Одно только слово, что служил, да и этой службе пришел конец.

— Бесси хочет сказать, что его выставили, — ввернул Хардинг.

— Ну, короче говоря, они решили, что жить на вилле будет дешевле, да и Тито, как казалось Лауре, будет держаться подальше от греха. Ей нравится сад, она сделала из него картинку. Тито от нее без ума, старый граф тоже к ней привязался, так что все и в самом деле обернулось к лучшему.

— Возможно, вам будет интересно узнать, что в чет­верг на прошлой неделе Тито был в клубе, — заметил Хар­динг. — Играл как одержимый, уж и не знаю, сколько он там спустил.

— Не может быть, Чарли! Он обещал Лауре больше не играть.

— Когда это игрок держал такое обещание? Все будет, как в прошлый раз. Он прольет слезу, скажет, что любит ее, но это долг чести и если он не достанет денег, то пус­тит себе пулю в лоб. И Лаура опять за него заплатит.

— У него у бедного нет воли, но это его единствен­ный недостаток. Он не такой, как большинство мужей-итальянцев, не изменяет Лауре и к тому же сама добро­та. — Бесси посмотрела на Хардинга с напускной сурово­стью. — Мне еще предстоит найти безупречного мужа.

— Тогда не тяни, начинай искать поскорее, милая, не то будет поздно, — парировал он с усмешкой.

Я возвратился в Лондон, оставив Хардингов во Фло­ренции. Мы с Чарли Хардингом плохие корреспонденты, прошло около года, прежде чем он мне написал. Как обыч­но, он сообщал, чем был занят все это время, упомянул, что съездил в Монтекатини на воды и вместе с Бесси на­вестил их римских друзей. Писал он и о наших общих знакомых во Флоренции: такой-то недавно приобрел ра­боту Беллини, а такая-то отправилась в Америку подавать на развод. «Полагаю, вы слышали о семействе Сан Пьетри, — писал он дальше. — Нас всех это так потрясло, что мы только о них и говорим. Бежняжка Лаура страшно переживает, а ведь она ждет ребенка. Полиция все время ее допрашивает, от чего ей, понятно, не становится легче. Разумеется, она сейчас живет у нас. Суд над Тито будет в следующем месяце».

Я не имел ни малейшего представления, о чем идет речь, поэтому немедля написал Хардингу. На мою просьбу объяснить, в чем дело, он ответил длинным письмом. Я изложу только голые факты этой жуткой истории, и по возможности кратко. Узнал я о них частью из письма Хардинга, частью из того, что рассказали мне он и Бесси че­рез два года, когда я снова у них гостил.

Граф и Лаура сразу прониклись друг к другу симпати­ей. Тито радовался, что между ними быстро завязалась сердечная дружба: отцу он был предан так же сильно, как любил жену. Тито нравилось, что граф стал наезжать во Флоренцию чаще, чем раньше. В квартире имелась сво­бодная комната, граф жил в ней по двое-трое суток, когда у них останавливался. Он и Лаура обходили антикварные лавки и по дешевке покупали для виллы старинные вещи. Граф имел подход к продавцам и разбирался в антиква­риате. Мало-помалу вилла с ее просторными комнатами и мраморными полами утратила запущенный вид и пре­вратилась в уютное жилище. Лаура увлеклась садоводством, они с графом часами корпели над планами, а затем наб­людали, как рабочие возвращают садам их былое велико­лепие.

Лаура не переживала, когда из-за денежных проблем Тито им пришлось отказаться от квартиры во Флорен­ции. К тому времени она была по горло сыта флорентий­ским обществом и не без удовольствия перебралась в пре­красный дом, принадлежавший предкам Тито. Тому, на­против, нравилась городская жизнь, он маялся, однако жаловаться не мог: ведь урезать расходы понадобилось из-за его собственного безрассудства. Впрочем, у них оста­вался автомобиль. Тито подолгу гонял по окрестностям, пока его отец и Лаура занимались делами по дому. Если они и знали, что время от времени он наведывается во Флоренцию отвести душу за покером, то закрывали на это глаза. Так миновал год. И тогда у Тито — он и сам не знал почему — зародилось какое-то смутное дурное предчувствие. Ничего определенного, только тревожное ощу­щение, что Лаура, возможно, с ним не совсем такая, ка­кой была в самом начале. Порой ему казалось, что он начинает раздражать отца. Лаура и граф, судя по всему, находили великое множество тем для беседы, однако у Тито создалось впечатление, что они исключают его из своих разговоров, словно для них он — маленький маль­чик, которому положено сидеть смирно и не встревать, пока старшие обсуждают вещи, недоступные его разуме­нию. Он чувствовал, что его присутствие нередко действует им на нервы и им куда свободнее, когда его нет рядом. Он знал отца, знал и о его сомнительной славе по части слабого пола, но проснувшиеся у него подозрения были столь чудовищны, что он их гнал от себя. И все же порой у него падало сердце, когда он перехватывал взгляды, ка­кими они обменивались. Нежная властность в глазах отца, чувственное удовлетворение в глазах Лауры — обменяйся таким взглядом любая другая пара, Тито без колебаний сказал бы, что это любовники. Но он не мог, не желал допускать, что между его отцом и женой может быть не­что подобное. Удержаться от обладания женщиной было для графа свыше его сил, и Лаура, вполне вероятно, ощу­щала исходящий от него необычный магнетизм, но стыд­но было хотя бы на миг предположить, что эти двое, ко­торых он любит, вступили в преступную, чуть ли не кро­восмесительную связь. Он был уверен: Лаура считает, что ее чувство не более чем вполне естественная привязан­ность к свекру молодой, счастливой в замужестве женщи­ны. Тем не менее он подумал, что не мешает положить конец их постоянному общению, и в один прекрасный день предложил ей снова обосноваться во Флоренции. Для Лауры и графа его предложение было как гром среди яс­ного неба, они об этом не хотели и слышать. Лаура заяви­ла, что истратила на виллу уйму денег и ей не по сред­ствам обустраивать еще один дом, а граф сказал, что было бы глупо перебираться с виллы, которая стараниями Лау­ры стала такой уютной, в занюханную городскую кварти­ру. Возник спор, Тито разгорячился. Какую-то Лаурину реплику он перетолковал в том смысле, что она живет на вилле, только чтобы уберечь его от соблазна. Этот намек на его проигрыши за игорным столом вывел Тито из себя.

— Вечно ты попрекаешь меня своими чертовыми день­гами! — вспылил он. — Захоти я жениться на деньгах, нашел бы невесту побогаче.

Лаура побледнела и бросила взгляд на графа.

— Ты не имеешь права говорить с Лаурой в таком тоне, — произнес тот. — Болван неотесанный.

— Она моя жена, в каком тоне хочу, в таком и буду.

— Ошибаешься. Пока живешь под моей крышей, ты обязан оказывать ей уважение, она имеет на это право.

— Когда мне захочется, отец, чтобы ты поучил меня хорошим манерам, я сам тебе скажу.

— Ты дерзишь, Тито. Будь добр, уйди, — произнес граф строго и с достоинством.

Тито был в бешенстве, но и немного напуган. Он вы­скочил из комнаты, громко хлопнув дверью, сел в машину и укатил во Флоренцию. В тот день он изрядно выиграл (везет в картах — не везет в любви) и, чтобы это отпразд­новать, крепко напился. На вилле он объявился только под утро. Лаура, как обычно, была приветлива и невозму­тима, но отец держался холодно. О сцене накануне никто не сказал ни слова, но с той поры события развивались от плохого к худшему. Тито ходил мрачный и замкнутый, граф был им недоволен. При случае они обменивались колкостями. Лаура не вмешивалась, но у Тито сложилось впечатление, что после той более чем резкой стычки она замолвила за него слово перед отцом, поскольку граф, не желая, чтобы ему докучали, начал обращаться с Тито как с капризным ребенком — осторожно и терпеливо. Тито внушил себе, что они сговорились у него за спиной, и его подозрения выросли до неимоверных размеров. Они еще усилились, когда Лаура со свойственным ей добродушием заметила, что ему, верно, скучно проводить за городом столько времени, и предложила почаще ездить во Фло­ренцию пообщаться с приятелями. Тито сразу решил, что сказала она это лишь для того, чтобы сплавить его с глаз долой. Он принялся следить за женой и отцом. Внезапно входил в комнату, где они были вдвоем, рассчитывая за­стать их врасплох, или же бесшумно крался за ними по укромным садовым дорожкам, чтобы подслушать всего лишь беспечную болтовню о разных пустяках. Лаура не­изменно встречала его милой улыбкой. Тито не мог найти ничего такого, что определенно подтвердило бы терзав­шие его подозрения. Он начал пить, сделался нервным и раздражительным. У него не было никаких, решительно никаких улик, что между теми двумя что-то происходит, и все же в глубине души он знал: они чудовищно, мерзко его обманывают. Он думал и думал об этом, пока не чув­ствовал, что начинает сходить с ума. В этом черном кост­ре выгорело все его существо. В один из наездов во Фло­ренцию он купил пистолет. Он принял решение убить их обоих, если получит доказательство того, во что верил сердцем.

Не знаю, что именно привело к страшной развязке. На суде выяснилось лишь то, что Тито, дойдя до предела, как-то вечером направился в кабинет отца поговорить на­чистоту. Граф высмеял его в самой унизительной форме. Вспыхнула дикая ссора, Тито выхватил пистолет и за­стрелил отца, после чего выронил пистолет и с истери­ческими рыданиями упал на тело отца. На звуки выстрелов сбежались Лаура и слуги. Тито вскочил и схватился за пистолет — чтобы покончить с собой, как позже утверж­дал он. Но то ли он не решился, то ли слуги оказались проворней, а только пистолет они у него отобрали. По­слали за полицией. В тюрьме Тито плакал почти не пере­ставая, отказывался от еды, и его приходилось кормить насильно. Следователю он заявил, что убил отца, потому что тот был любовником его жены. Лаура — ее до­прашивали снова и снова — клялась, что между нею и графом не было ничего, помимо нежной привязанности, как то и подобает невестке и свекру. Убийство повергло Флоренцию в ужас. Итальянцы не сомневались в вине Лауры, но ее знакомые, американцы и англичане, были убеждены, что она не способна на преступление, в кото­ром ее обвиняют. Они в один голос твердили, что Тито, этот обезумевший от ревности неврастеник, принял ее по-американски раскованную манеру поведения за преступ­ную страсть. Утверждение Тито представлялось нелепым со всех точек зрения. Карло ди Сан Пьетро был старше Лауры почти на тридцать лет, седой пожилой господин. Кому могло прийти в голову, что между ней и ее свекром возможна какая-то связь, когда ее муж молод, красив и любит жену?

В присутствии Хардинга Лаура встретилась со следо­вателем и адвокатами, которых пригласили защищать Тито. Защита решила ссылаться на невменяемость Тито. Пси­хиатры со стороны защиты обследовали Тито и признали невменяемым; психиатры со стороны обвинения тоже его обследовали и признали вменяемым. То, что он купил пистолет за три месяца до чудовищного преступления, ука­зывало на преднамеренное убийство. Всплыл и тот факт, что он по уши залез в долги и кредиторы основательно на него наседали. Расплатиться с ними он мог, только про­дав виллу, которая перешла к нему после смерти отца. В Италии нет смертной казни, но преднамеренное убийство карается пожизненным одиночным заключением. В пред­дверии суда адвокаты со стороны защиты пришли к Лау­ре и заявили: спасти Тито от этой участи может только ее признание в суде, что граф был ее любовником. У Лауры кровь отхлынула от лица. Хардинг решительно возразил, указав, что у них нет права просить ее дать ложные пока­зания и пожертвовать своим добрым именем ради спасе­ния никудышного пьяницы и игрока, за которого она имела несчастье выйти замуж. Лаура хранила молчание.

— Хорошо, — промолвила она наконец, — если толь­ко это может его спасти, я согласна.

Хардинг пытался ее отговорить, но она стояла на своем:

— Я никогда себе не прощу, если Тито придется до конца жизни сидеть в одиночной камере.

Вот что было дальше. Начался суд. Ее вызвали, и она показала под присягой, что свекор был ее любов­ником. Тито признали душевнобольным и отправили в психиатрическую лечебницу. Лаура хотела немедленно покинуть Флоренцию, однако в Италии подготовка к судебному процессу тянется бесконечно долго, и, когда все завершилось, ей подошло время рожать. Хардинги настояли, чтобы она жила у них до самых родов. Лаура разрешилась мальчиком, но тот прожил только сутки. Она намеревалась вернуться в Сан-Франциско и пожить у матери, пока не подыщет работу: сумасбродства Тито, расходы на виллу и судебные издержки серьезно подо­рвали ее финансы.

Большую часть этой истории я услышал от Хардинга. Но однажды, когда он был в клубе, а Бесси пригласила меня на чашку чая и мы снова завели разговор об этой трагедии, она заметила:

— А знаете, Чарли вам не все рассказал, ему и самому кое-что неизвестно. Я ему не сказала. Мужчины на свой лад — странный народ, их куда легче шокировать, чем женщин.

Я вопросительно поднял брови, но промолчал.

— Мы с Лаурой поговорили перед самым ее отъездом. Она была очень подавленная, я думала — горюет о потере ребенка, и решила ее утешить. «Не надо так убиваться из-за смерти младенца, — сказала я. — При таких об­стоятельствах, может, и к лучшему, что он умер». «Поче­му?» — спросила Лаура. «Подумайте, какое будущее мог­ло ждать несчастного ребенка, чей отец — убийца». Она посмотрела на меня с этим своим удивительно спокой­ным выражением — и знаете что сказала?

— Совершенно не представляю.

— Она сказала: «С чего вы решили, что его отец — убийца?» Я почувствовала, что заливаюсь краской. Я от­казывалась верить собственным ушам. «Господи, Лаура, что вы хотите сказать?» «Вы же были в суде, — ответила она. — Вы слышали, как я заявила, что Карло был моим любовником».

Бесси Хардинг впилась в меня взглядом, как, должно быть, впилась тогда в Лауру.

— И что вы на это сказали? — спросил я.

— А что мне было сказать? Ничего не сказала. Я не столько ужаснулась, сколько была ошарашена. Лаура на меня посмотрела, и, хотите верьте, хотите нет, я готова поклясться, что в ее глазах мелькнул озорной огонек. Я чувствовала себя последней дурой.

— Бедняжка Бесси, — улыбнулся я.

«Бедняжка Бесси», — повторил я про себя, мысленно возвращаясь к этой необычной истории. Они с Чарли давно в могиле, смерть отняла у меня хороших друзей. Потом я заснул. На другой день я отправился с Уайменом Холтом в долгую поездку.