Я остановился на секунду перестав выискивать куда - то заброшенные ещё два дня назад, шмотки.
Саня отвернувшись пялился в окно, с привычно безучастным видом, затем развернулся.
- Не реально за пару суток насытиться.
Глаза смотрели очень серьёзно, спокойно. - Не возникни необходимости тебя выгуливать, мы бы не вылезли из кровати ещё неделю. Я не шучу. - добавил он странным тоном, и я внезапно понял, действительно, не шутит. Твою матьСан реально смотрел на меня глазами голодного маньяка. И если раньше он сдерживался, то сейчас необходимость сдерживаться отпала. На долю секунды, я ощутил себя неуютно, вспомнив его угрозу, порвать собственную задницу. И внезапно понял. Сан бы порвал. Не сообрази он, что не было у меня никого по натуре. Он бы просто порвал меня, даже зная, что делает больно, мстил бы сознательно за свою боль, за самого себя. А сейчас моя пушистая кукольная принцесса была довольна и счастлива, и сероглазый стальной тигр внутри неё, преспокойно сладко спал свернувшись калачиком.
Внезапно образовавшийся в горле комок, удалось проглотить с трудом. Что - то мне подсказывало, что я попал.
- Сан, а если бы ...Если бы я сказал, что не хочу встречаться? Если бы нахуй послал? - поинтересовался я, ну так на всякий случай, мало ли.
Саня склонил голову на бок, рассматривая, потом медленно подошёл. Красивый изящный, окутанный ароматом гиацинтов. Мне было сложно привыкнуть, что эта хрупкая кукла, выше меня почти на две головы. Взял за подбородок и очень нежно поцеловал.
- Не надо тебе этого знать, Ник. Мы же ведь встречаемся, правда?
Тигр приподнял голову и полоснул невидимыми когтями.
И я...Я вызывающе выдернул подбородок. Ну не любил я, когда со мной так разговаривали. И сейчас вновь родилось между нами это самое негласное. Сан знал, что на меня нельзя давить. Иногда мне кажется, что он был единственным, кто это по настоящему понимал.
- Из принципа нахуй пошлю.
Сан даже не обиделся, просто посмотрел ироничными влюблёнными глазами, и я реально поплыл как дурак.
- А сможешь? - шепнул одними губами.
- Бля, иди ты, - Я стукнул его подушкой, начиная стремительно краснеть, под этим знающим взглядом.
- Ники, ты всегда так активно напрашиваешься, - Саня мурлыкнул с откровенной насмешкой в голове, прижал к себе и я не удержав желания собственных ладоней, обнял его за торс притиснул. Так мы и стояли минуту как два идиота, Санькин подбородок на моей макушке, моё лицо уткнувшееся ему в грудь и руки жадно стиснувшие пространство драгоценного чужого мира.
Со мной сложно. Это я знал определённо.
- Дааа, сложно нам будет, Ник, - произнёс Саня, словно по ходу моих мыслей. Мы не успели выйти из номера, но цапаться уже начали. Точнее, цапался я. В руках Саньки были мои шмотки. Точнее не мои, вещи Вольха, и он не давал их мне одеть, заменив двумя равнозначными пакетами на кровати. И, кажется, в магазин он гонял исключительно по этой причине. Вещи были новые: джинсы, футболка и тонкий шерстяной джемпер - полный комплект.
- Ники, это не дело принципа. Тут другое, - терпеливо втолковывал Сан. - Я просто не могу тебе позволить их одеть. Подумай головой. Хочешь, скатаюсь к тебе домой?
- Нет! - представив, ЧТО Саня увидит у меня дома... даже не так, сама мысль о том, что Саня увидит, где и как я живу, была из разряда... Ну, в общем, я её отмёл.
- Ники, если тебя интересует подтекст отношений то, как твой любовник, - он присел на корточки, ловя моё лицо ладонями.
- Бля, ну ты сказанул...
- А кто мы тогда? - внимательно меня рассматривая, спокойно осведомился Саня.
Я смутился, начиная понимать некоторый новый аспект наших отношений, который, похоже, доходить до меня начинал только сейчас.
- Ты меня сейчас очень обижаешь, Никита, - тихо сказал Саня. - Давай не будем спорить. Просто, сделай это для меня, пожалуйста. Хорошо?
Не знаю, каким образом, Саня каждый раз мог сделать так, как было нужно ему. Вот действительно, лаской можно добиться гораздо больше, чем угрозами. Я приготовился отстаивать себя, бунтовать. А он просто обнял, уговаривая как ребёнка и в итоге, недовольно сопя, но понимая, что, очевидно, Сашка прав, я согласился упаковаться. Просто, вот как Сане объяснить, что эти его широкие жесты меня унижают? Хотя, единственное, что не хотел сделать Сан, это унижать меня. Особенно теперь, когда я остался с ним добровольно. Интересно, что было бы, если бы я его не принял? На этот вопрос Саня не дал мне ответа, ответ на него мне предстоит узнать позже, а пока мы просто вышли из вестибюля гостиницы, щурясь от яркого мартовского солнца и вдыхая грудью свежий запах весны.
Я сложил вещи Вольха в пакет, намереваясь вернуть, как только представится такая возможность. Может быть завтра. Я не думал о нём. Если честно, просто не хотел думать. Мысли в этом направлении оказались болезненны и неприятны. Трудно сказать, что происходило со мной, не знаю, чем руководствовался в собственных поступках. Я просто запутался в себе, в собственных чувствах. Не понимал толком были ли они, чувства?
Но тогда получается, что я просто так, с какого-то хуя, непонятно зачем, стал встречаться с двумя парнями, просто потому, что каждый из них сообщил офигенную новость, что это любовь?
Я, раскинув руки, нёсся по перилам ограничителя, балансируя на носках. Сан, снисходительно посмеиваясь, шагал рядом, готовый подхватить придурка. А я пытался представить на их месте кого-то другого, того же Зидана, или Лёна, или Серёгу Варича, моего одногруппника. С Серёгой я дружил, он мне был симпатичен и интересен. Но, почему-то, я очень чётко понимал, что в любой другой раскладке, любых других двух человек, я бы за такое признание, послал нахуй, в лучшем случае. А в этих двух случаях не смог. Почему? Небезразлично.
Я честно свалился в подставленные Санькины руки, вывернулся торопливо, не давая прикоснуться.
- Лучше бы сидели в гостинице.
Губы Сана скривились и он посмотрел на свои ладони, в которых, секунду назад, барахталась моя, падающая с перил, задница.
- Да успеешь ещё. Куда ж я денусь-то теперь? - пообещал я, сжимая пакет. Лицо Сани посветлело.
- Ты уж постарайся не деваться, - попросил он перед тем, как мы расстались у подъезда моего дома.
- Пригласишь? - улыбнулся Саня. Я отрицательно покачал головой.
- Не, у меня там бардак страшный, в другой раз.
Даже не соврал. Саня кивнул, принимая, заглянул в подъезд, обозревая его на наличие посторонних, и, прежде чем уйти, втянул меня за собой, целуя жадно и неистово, так, словно виделись, блин, в последний раз, и завтра мне не надо было в лицей.
- Не могу тебя отпустить, Ник, - признался Сан, тяжело дыша, словно бежал стометровку. - Боюсь. Сам не знаю, почему. Глупо, правда?
- Наверное, - невнятно пробормотал я, думая о своём. Саня стиснул меня в последний раз, посмотрел в глаза, с отчаянным выражением, было видно, что правда не врёт, что не может сейчас разжать руки повернуться и уйти.
- Я тебе позвоню, - шепнул он. - Сегодня вечером позвоню и буду долго-долго с тобой разговаривать по мобиле. Всю ночь. Может, не надо тебе домой, Ник? - спросил он как-то жалобно. - Давай ещё побудем вместе, а завтра я тебя прямо с утра на учёбу отвезу. Ники?
Вот никогда не думал, что Сашка, такой сильный, гордый и большой будет канючить, как пацан. Мне стало смешно, и я любовно запустил пальцы в его волосы, создавая на голове хаос. Правда, для того что бы дотянуться, пришлось встать на носки, в то время как Сан, с непроизвольной ухмылкой, наклонился вниз.
- Сань, ты как дитё малое, честное слово.
Мы бы ещё продолжили говорить, но в этот момент на площадке залаяла собака, хлопнула дверь и по ступенькам стала спускаться соседка. Мы отпрянули друг от друга одновременно. Точнее, я отпрянул, а Санька поморщился, как от зубной боли. Может, он и правда не врал, когда сказал, что ему абсолютно безразлично, что об этом подумают окружающие. Пользуясь заминкой, я махнул ему на прощанье рукой и торопливо улетел по лестнице наверх, не забыв поздороваться, под неодобрительное: "Вечно носятся как сумасшедшие..."
Родители оказались дома. Впрочем, в последнее время, в родных пенатах они зависали частенько.
В квартире было накурено, пахло табаком и туалетом.
Я не раздеваясь прошёл в ботинках, привычно не замечая нищенской обстановки: облупившихся обоев со стёртым рисунком, разваливающейся мебели, стоявшей здесь наверное задолго до моего рождения. Старенького телевизора - из категории рабочий антиквариат, засаленного ковра неопределённого серо - коричневого цвета, покрытого слоем даже не пыли, жирной коркой грязи, которую я старательно оттирал каждые выходные, но толку было от стараний, если их никто не ценил и не замечал, безразлично засирая все результаты моих усилий.
Предки и их друзья отмечали на кухне очередной день стакана. Играла музыка. Уровень шума привычно, превышал допустимые децибелы, превращая посиделку в страшный праздник, цену которого знают только дети. Звучали разговоры, ещё не перекатившиеся в фазу скандала. Смех. Весело одним словом.
От этого весело у меня внутри всё скручивалось мучительной чёрной пружиной, но я уже привык не замечать, прокручивал в голове мантрой: Меня это не касается - вбил себе это знание на уровне подкорки.
Единственное, о чём я мечтал, приходя домой, чтобы меня тупо не заметили, забыли о моём существовании.
О нём и так никто не вспоминал, и для меня удивительным казался факт, что предкам регулярно приходило в голову ткнуть меня мной. Совесть что ли мучила? Без понятия. Но обычно не проходило и получаса, как заявлялась мать, начиная активно капать на мозги, или отчим являлся воспитывать. И если мать, я ещё худо бедно переваривал, точнее, просто старался не реагировать, то с отчимом было сложнее. Этот сука постоянно руки распускал.
Об этом даже не хотелось думать и говорить...
Я привычно запер дверь на замок. Врезал, когда исполнилось пятнадцать.
Сначала отчим выбивал регулярно, превратив дверь в некое подобие изломанно - пробитой конструкции, держащейся на честном слове, потом смирился, сообразив что я повзрослел, очевидно, и нет никакого смысла бороться с моей начинающей пробуждаться самостью, и даже как-то, стал меньше доёбываться.
С учётом того, что в последний раз я избил его и оставил лежать на ковре, прежде чем съебаться из дома, неудивительно, что этот мудак предпочитал меня не трогать. Те времена, когда я не мог дать сдачи, безвозвратно прошли.
Я давно научился огрызаться в ответ. А начистить ему ебало с меня сталось в пятнадцать лет, чем я небезосновательно гордился, ощутив, что перешагнул некоторый собственный внутренний рубеж взросления, похерив шаткие идеалы в душе.
Я снял обувь у порога. В моей собственной комнате всегда царил относительный порядок. Да и не мог я просто жить в грязи. Должно же у человека быть хоть какое-то пространство, которое он будет свято беречь и хранить? Его собственный угол, место куда он сможет прийти отдыхать...Жопа заключалась в том, что не было у меня такого угла, такого мирка, знаете, маленькой собственной безопасности. И замок не спасал от этой гнетущей убивающей атмосферы тревоги. Из стресса в стресс. Своего рода девиз и кредо.
Что надо человеку для счастья? Сон, еда и вода? Нихрена. Безопасности ему хочется. Тупо голимо безопасности, а всё остальное это так, мелочи. Когда с близкими всё хорошо, когда у самого всё пучком...И разумеется, что бы голодать не приходилось. Когда приходиться, тут своеобразно так у человека мозг работает, психологический атавизм включается. Я вот всегда думал, как люди в войну выживали, это же страшно, когда взрывы, всюду смерть, есть нечего, а с другой стороны, вот так вот, брали и выживали. Эмоциональный порог отключается, своего рода, оцепенение наступает, меняется восприятие...Потом сидишь спустя время и думаешь. Господи, как же мы жили, как же мы через всё это прошли, нереально ведь. А всё просто. Выхода нет. А когда выхода нет, хочешь жить - умей вертеться. Когда в силу вступает закон выживания, становиться не до страданий и жалости к самому себе. Зубы стиснул и вперёд. Страдания делают сильнее, пробуждают душу.
И начинаешь понимать основные ценности жизни. Что вот это важно. А всё остальное, так, материальный мусор по сути.
У меня этим материальным мусором, комната была забита под завязку. Оригинальным хламом, который не вызывал абсолютно никаких эмоций, за исключением практической попытки толкануть в комиссионку. Правда в комиссионке подобное не примут, а родаки за перестановку меня бы точно убили.
Раздолбанный шкаф с одной дверцей, книжные полки компактно сколоченные из досок, и холодильник, который отчим собирался починить десять лет назад, но так и не починил. Изголовье дивана венчала, старинная швейная машинка, заваленная непонятными тряпками, по поводу которых я регулярно пытался выяснить у маман, нахрена они ей нужны и получал разумный, полный интеллектуального превосходства ответ. - Шить.
Ну ясен пень, дебил я что ли такое спрашивать? Машинку притащили с улицы, тоже лет пять назад, и она почётно разделила судьбу холодильника, и даже внесла полезный вклад в мою жизнь, когда я сумел разобрать тряпьё по коробкам и распихать так, что бы это не вызывало претензий. "Типо всё на месте, всё стоит, но в тоже время не мешает", я приспособился использовать горб вместо вешалки, закидывал на него свитер с джинсами, ну и складывал учебники с тетрадями, из тех, что не помещались на столе.
Не могу сказать, что я особо переживал, скорее иронизировал.
Содержимое моей комнаты, можно было обозвать только одним словом. Хлам.
Просто груда старого хлама, развалившегося, ржавеющего, рассыпающегося. Даже книги, стоявшие здесь со времён царя Гороха, были изжёванные, с пожелтевшими страницами, загаженные тараканами.
В нашей квартире не было вещи, к которой можно было бы прикоснуться без содрогания. И как я должен был пригласить сюда Сана? Позволить ему это увидеть? Да его бы стошнило, однозначно. От всего, от грязи, от запаха, от отвращения. Ему ведь в голову не может придти, что люди могут жить так. Что за внешним благополучным фасадом, может таиться это.
Моя мамаша, когда подкрашивалась и была относительно трезва, выглядела очень даже прилично. Пусть вещи у нас были не из бутиков, но внешний фасад родители берегли. Что-то ещё такое осталось, видимо. И никто в школе, никто в училище не знал, что же здесь творится на самом деле. Никто из моих друзей не знал. Я не мог позволить ЭТО узнать.
А так, я привык. Даже не то, чтобы привык. Это моя семья, мой дом, мои родители, я всё это любил по-своему и старался беречь, как мог. Пока мог, хотя, иногда у меня тоже не хватало терпения, и я срывался.
Несмотря на хлам и некоторую ветхость мебели, комната выглядела вполне терпимо.
По большей части так, как может выглядеть комната любого пацана. Стены, обклеенные картинками и плакатами с моими любимыми группами, правда, в последнее время, среди них затесалась целая эротическая галерея, под которой так удобно было прятать облупившиеся обои. На столе даже имелся живой комп, который я выкупил у знакомого практически за копейки. Деньги у меня были. Мать давала с зарплаты, что могла позволить, что говорило о том, что родители у меня, в общем-то, были неплохие, да и подрабатывал я где мог, и как мог. В магазинах всегда требуются грузчики, клеельщики рекламы и раздатчики флейрсов. В общем-то, это меня не напрягало нисколько. Наоборот, я гордился тем, что самостоятельно зарабатываю себе на жизнь, хотя и понятно было, что реальную работу мне ещё не скоро светит найти. Но, в сущности, какие запросы у подростков? На себя мне хватало, как я уже и говорил.
Часы показывали начало седьмого. Я переоделся. Не знаю, по какой причине, но я снял вещи подаренные Саном и убрал их в самый дальний угол шкафа. Не готов я пока был к его подачкам, хотя и понимал, что дурак. Ну, вот такой вот я принципиальный. Дома было абсолютно нечем заняться. Вольх так и не звонил, пропав очевидно на неопределённый срок. Я попытался делать домашку, но математические формулы никак не желали укладываться в голове, мысли постоянно отвлекались на постороннее. В основном крутились вокруг того, как мне теперь разбираться с Вольхом. Что сказать? Что объяснять?