– Хорошо! – прокричали дети.
– Татьяна Сергеевна, фруктами вас кормит?
– Да! – прозвучал ответ.
– А она вам нравится?
– Нравится.
– Нам только тётя Марина не нравится, – сказала темноволосая девчушка.
– Это почему, Светочка? – спросил Владимир Александрович.
– Она – злая, она ругается всегда и всех стукает, – поведала Света.
– Дети, больше тётя Марина к вам приходить не будет! – строго произнёс мужчина.
– Ура-а-а! – прогремел дружный хор.
Закончилась раздача игрушек и довольные ребята направились к дому.
– Дядя Володя, привези мне такие же карандаши как у Кристинки, – попросил веснушчатый Петя.
– А мне лошадку, – проговорила его соседка.
– Обязательно, мои милые. Завтра же, – пообещал Владимир.
– Спасибо, дядя Володя! – обрадовались они.
– Пожалуйста, дорогие, а теперь немедленно идите обедать, – улыбнулся благотворитель. – Татьяна Сергеевна, задержитесь, – попросил он.
Дети удалялись, пока Корсаров провожал их взглядом, счастливая улыбка не сходила с его мужественного лица. Но как только ребята скрылись за дверями помещения, она вмиг улетучилась, уступив место суровой хмурости...
Перемена настроения была настолько разительна, что стоящая рядом директриса испуганно отступила назад.
– Кто такая тётя Марина? – почти по-змеиному прошипел делец.
– В-воспитательница... – запинаясь, промолвила заведующая.
– Даю вам пять минут, чтобы выкинуть её с работы! – приказал спонсор.
– За что? На каком основании? – не поняла Сергеевна.
– На том, что она не нравится моим детям! – ответил он.
– Но это не повод... Я же не могу за такую мелочь уволить человека... – промолвила женщина в замешательстве, и глаза Корсарова в прямом смысле налились кровью.
– Не повод? НЕ ПОВОД!!! Мнение детей для меня более чем достаточный повод! Да знаете ли вы, что если вдруг кто-то из них хотя бы невзначай, просто случайно обронит, что тётя Таня им не по душе, то вы здесь больше, чем на пять минут не задержитесь! Поэтому я сказал быстро, бегом идите к себе и сию же секунду выкиньте эту воспитательницу на улицу! Если, конечно, не хотите сами там оказаться. ТЫ меня ПОНЯЛА?
– П-поняла, – промямлила управляющая.
– Тогда быстро, я сказал!!! Завтра лично проверю!!! – пригрозил Корсаров в бешенстве. Побледневшая директриса ушла прочь, а он плюнул ей вслед.
А в это время Меньшиков, сидя за красочным столиком детского кафе, потягивал апельсиновый сок через белоснежную трубочку, опущенную в стакан.
Тут двери заведения с шумом распахнулись и здоровый лысый бугай, с глупейшим выражением лица, выдававшим крайнее удивление, вошёл в зал. За двухметровым плечистым качком семенил маленький, щуплый телохранитель, явно более охранявший свою жизнь, чем жизнь нанимателя. Тем временем лысый заметил Меньшикова, после чего облегчённо вздохнув сел за его столик, охранник хотел тоже присесть, но бугай отогнал его от стула:
– Молодой, постоишь! – кинул он работнику. – Ха, привет, Жека! – расхлябанно пожал руку товарища качок, рефлекторно загнув пальцы рогами на левой руке.
– Здорово, Илюх, – отозвался репортёр, осмотрев толстую, золотую цепь на бычьей шее приятеля, где краешком выглядывала татуировка. – Ну дружище, угостить тебя чайком? Или пирожного желаешь? – поинтересовался Евгений.
Выражение широкого лица бритоголового по кличке Кабан, из радостного сменилось на мученическо-озабоченное.
– Жека, ты чего? – пробасил он. – Ты совсем в натуре, ошалел, нормального пацана пирожными кормить да ещё в детский садик на стрелку пригласил? Чё место поприличнее не нашёл? Чтоб музон там, тёлки голые танцуют, пингвины с выпивкой шныряют... Ты чего, братэло? – изумился лысый.
– Расслабься Илюха, просто надо же мне было тебя сводить туда, где ты не разу не бывал, – улыбнулся Евгений. – Сначала я подумал о библиотеке, но потом остановился на этом милом месте.
– Ну и чё тебе надо? – спросил Кабан.
– Мне особо ничего, просто вопрос замучил. Ты друг, телохранителя нанял, чтоб его от братвы своей охранять? – сквозь смех произнёс репортёр.
– Для престижу! – не поняв юмора, с гордостью ответил бугай. – А ты всё на газетёнку свою пыхтишь? Может, ко мне пойдёшь? Я тут мемуары накатать задумал, а с литературой – сам понимаешь, задница у меня. Но если скорешимся, то дело у нас пойдёт. Я говорю, ты пишешь, и деньги хорошие, – предложил он.
Меньшиков внимательно посмотрел на незадачливого собеседника.
– У меня в кармане пусто не бывает, но о калыме я поразмыслю. А не рановато ли за мемуары браться?
– Самое то. Время ждёт, но мы не вечны, – выдал Илья глубокомысленно.
– Раздобудь диктофон, дружище, ты же парень состоятельный, для тебя это не проблема. Ты галди, а потом мне запись на диске передашь, а я поработаю, – посоветовал Евгений.
– Идея! – покачал головой Кабан. – Точно, братэла! Эй, давай сгоняй за диктофоном, – обратился он к подручному. – Только путёвый купи.
Охранник безмолвно вышел прочь, в этот момент у Меньшикова зазвонил телефон.
– Привет, чего звонил? – поинтересовались на том конце.
– Просто до тебя, как до Кремля, всё время ты где-то пропадаешь, – ответил репортёр.
– Работа у меня такая. Ладно, чего хотел?
– Хотел узнать, не слыхал ли ты краем уха, что в нашем светлом городе, кроме государственных тюрем, есть ещё левые?
– Кто такую глупость тебе рассказал, Женёк? Кто этим будет заниматься здесь? А зачем тебе? Что писать уже не о чем, не знаешь за что взяться? – проговорил укоряюще невидимка.
– Но ты же знаешь нашу журналистскую натуру! Любопытство у нас не отнять, мы в каждом слухе видим правду, – оправдался Меньшиков.
– Ой, Женёк, оставался бы ты художником, честное слово, – досадливо произнёс абонент.
– Художников у нас не ценят! – отрезал Евгений.
– Ладно, будь здоров.
– Прощай, – высказал журналист и прервал соединение.
На грубом и обычно бестолковом лице Ильи промелькнула задумчивость...
– Жека, вот судьба... Кто бы блин подумал, что три школьных друга пойдут разными ипостасями. О, чё сказал! – сам удивился бугай. – Один журналюга талантливый, второй пацан реальный, а третий сучара, мент поганый, – взгрустнул он. – О какой ты там тюрьме левой базарил?
– Якобы есть тут тюрьма частная, где кого-то насильно держат, – сообщил Меньшиков.
– Ха, блин! – всплеснул руками качок. – Ты серьёзно? Не слыхал, – почесал он лысую репу.
На лице Евгения отобразилось разочарование, он надеялся на иной ответ, а на Кабана снизошло озарение...
– Хотя это идея! Прикинь Жека, зачем мы в тухлой государственной тюряге париться будем, если в своей собственной отсидеть можно?!! Например, спалился ты на каком-нибудь деле, срок заработал, отстегнул чинушникам бабки и тяни себе ходку у себя на частной зоне. Себе-то без палева особнячок построил со всеми удобствами, пусть тебя менты сторожат, а ты себе сиди и отдыхай, пусть даже воли реальной не видать.
– Государство на это не пойдёт, не мечтай. Больно жирно будет. Это только очень крутые позволить смогут, а обычному зеку, где сидеть? – отрезвил товарища репортёр, заставив задуматься. – Преступник должен сидеть в тюрьме, изолированный от общества, – Кабан после этих слов поперхнулся воздухом и подметил:
– Ты базар-то фильтруй, на выходе!
– А у нас цензуры нет, – усмехнулся Меньшиков.
– Цензуры нет, но ты совесть-то имей.
– Ладно, не мурзись, что против шерсти погладил, – разрядил ситуацию журналист, добавив. – Зачем кому-то содержать личную тюрьму? С какой целью? Я этого не могу понять, пока что...
Илья почесал затылок.
– Да-а-а... Вопрос интересный. Мне только одно в голову приходит. Кто-то на этом бабки большие греет, наверное.
В следующую минуту к бугаю подбежал пятилетний ребёнок. Он был из числа детей, празднующих день рождения ушастой девочки с диадемой. Её эффектная мамочка с подругой, единственные из взрослых в этой компании отлучились, наверное, покурить.
– Дяденька, отведите меня в туалет, – попросил мальчик с невинным лицом.
От такой просьбы Кабан начал икать...
– Ты чё, спиногрыз? Ты чего в натуре меня с мамашей попутал? Топой вон в пальму облегчись! – указал здоровяк на кадку с пышной растительностью.
– Полегче, Илюш, – вступился Евгений. – Малец не виноват, что его мама слегка напоминает тебя, – пошутил он. – Туалет вон там, – указал репортёр мальчику, тот, прежде чем убежать, показал Илье язык.
– Я не понял Жека, ты щас мне комплимент что ли отвесил? – спросил опешивший Кабан.
Илюша Кабанов после дружеской встречи проследовал к своему автомобилю. Закрапало. Дверцу ему отворил тот самый охранник, спросив:
– Кабан, почему ты с ним так себя по клоунски вёл?
– Во-первых, я всегда мечтал стать актёром, во-вторых, не обманешь – не проживёшь, и, в-третьих, он сам меня таким хотел видеть, – ответил Илья.
Глава 11
– Здорово, Микола! – поприветствовал соотечественника напарник.
– Здоровеньки буллы, Серго! – ответил усач с улыбкой, привстав из кресла, пожал товарищу руку.
– Слухай братко, там в восьмой камере клиенты дюже намусорили. Прибраться трэба, так ты бы занялся, – проговорил сослуживец.
– Сейчас займусь, – лениво заявил Микола, взяв в шкафчике ведро, щётку, тряпку и швырнув с брезгливостью тряпку в ведро, пошёл к восьмой камере. Но на полпути его вдруг осенила мысль...
«А кого мне сегодня выбрать?»
Мужчина зашёл в камеру, где томился знакомый Семёныч, который несмотря на скудный рацион тюремной пищи, ничуть не похудел.
– Вставай, сволочуга, пора делом заняться! – сказал хохол, снова отвесив толстяку пинок.
– За что? – всхлипнул барыга.
– За сало! – пояснил стражник.
– Но я ведь не брал!!! – оправдался заключённый.
– Знаю, что не брал. Но осадок-то остался! – брякнул Микола, закрутив, левый ус.
Делать нечего, нехотя взяв ведро с тряпкой поплёлся Семёныч, ведомый надзирателем к месту беспорядка. Кандалы на запястьях звонко стукались об цинковое ведро, нервируя Миколу. Глухая стальная дверь камеры с мерзким пробирающим до озноба скрипом отворилась, распахнув растёкшуюся кровавую лужу на кафельном полу, и мириадами запёкшихся тёмно-бордовых пятен.
– Ч-что эт-т-то т-такое? – в ужасе промямлил арестант.
– Ясно что. Кровь, – спокойно отозвался охранник. – Чего дрожишь?
– Я б-боюсь... – просипел Семёныч.
– Ах ты, тварь, людей значит, наркотой губил, а крови боишься?!! – вспылил Микола, с силой запихнув жирдяя внутрь. – Давай скотина, до блеска, чтоб тут всё оттёр, не то зубы тебе живо пересчитаю! – пригрозил он.
Преодолев животный страх перед увиденным, торгаш начал вазюкать тряпкой по луже, выжимая её в ведро. Надзиратель пододвинув к себе табуретку, сел.
«Эх, мать честная, что-то совсем тошно себя чувствую в этом чистилище. Уже прямо невыносимо как мерзко на всё это смотреть... – подумалось Миколе. – Да-а... Если б я не знал, что здесь не люди, а твари сидят, то относился бы к ним по-человечески. Наше дело маленькое, за порядком следить, слава Богу, мы этого беспредела не касаемся, иначе бы я не смог вынести тяжкого груза на душе. Хотелось бы конечно знать, почему хозяева выбрали именно нас в работники, почему с Украины, из Киева? Что москалики на такую высокооплачиваемую халтуру не согласились бы?
Мне сперва вообще побачилось, что тут шпионов готовят, так всё странно проходило. После долгих психологических тестов, собеседований, будь они не ладны, отобрали только пятерых. Предпоследняя проверка не обошлась без детектора лжи. А вопросы, какие!...
«Вы часто обманываете?»
«Были ли в вашей семье предатели?»
«Как вы относитесь к насилию?»
«Вы трусливы?»
«Вы хотели бы оказаться на месте Джеймса Бонда?»
«В нетрезвом состоянии вы становитесь болтливым?»
«Вы убивали когда-нибудь?»
«А можете?»
Затем нам сразу сказали, что мы по два месяца будем пропадать, а следующие тридцать дней дома отдыхать. Самое важное для нас было соблюдать три заповеди. Первая – подчиняться любому приказу. Вторая – не задавать лишних вопросов. И третья, самая значимая – держать язык за зубами. Этот цыган неотложно предупредил, на какое дело мы идём, он не шутил. И если вдруг случится оплошность, то за ошибку положат нас всех. Вначале я решил, что меня пугают, но нас ждало последнее испытание... Каждому дали пистолет с одним патроном и подведя к закрытым дверям (дело было в гостинице), сказали: в номере находится нехороший человек, пуля для него. Если всё сделаете чётко, получите постольку денег. Цыган потряс пачкой долларов. Впрочем, всякий из вас может отказаться...
Я забрал пушку, меня облепил страх, но всё же мне удалось его победить. Столько пройти! И отказаться! Предполагая, что выбор ничем хорошим не закончится. И зная, решение идти только вперёд, даст возможность выкарабкаться из кабалы, попытаться помочь по существу больному сыну. В номере, действительно был человек, он сидел на кровати, разглядывая красочные картинки в книжке. Я опешил. Он поднял взгляд на меня. Рука с пистолетом опустилась. О, боже! Я не смогу этого сделать! У меня не хватит духа! Я не смогу убить ребёнка! Да, на меня смотрели детские безобидные глаза, мальчику было лет восемь, как и моему сыну. Он понимал, зачем я сюда пришёл. Его чистый взгляд опускался то на оружие, дышащее смертью, то на дядю, который должен выпустить её. Я был в растерянности, как мне поступить? Пожалеть этого ребёнка, этим подставить под угрозу себя, семью. Геройствовать здесь глупо. Или выстрелить? В надежде на спасение родного сына. А может, промазать? Идиотично сославшись на скверную меткость. Знаю, неумно, не поверят. Так что же предпочесть? Жизнь этого ребёнка или жизнь кровного сына? Мальчик молча плакал, не переставая смотреть на меня. Почему он не зовёт на помощь? Я колебался. Пистолет, зажатый в руке, дрожал. В соседней комнате прогремел выстрел. Неужели и в других номерах тоже дети? О, Господи! Я в это мгновенье возненавидел цыгана, какой же он зверь, нет, он дьявол. Надо торопиться с решением. Я навёл дуло на хныкающего мальчика и, стараясь не смотреть жертве в глаза, нажал на курок, с мыслями, что родимое больное дитя, которое можно ещё вылечить, важнее моих человеческих чувств. Осечка. Я попытался ещё, не открывая глаз, снова осечка. А ребёнок, сидящий на кровати звучно засмеялся. Я поражённо открыл глаза, мальчик сначала умолк, встретившись с моим взглядом, а потом на его детском лице разыгралась ехидная улыбка...
В итоге магазин пистолета оказался пустым. Мы все прошли через этот экзамен, только один хлопец отказался. Мы покинули гостиницу. И собравшись вместе в неизвестном, заброшенном здание, Роев произнёс:
– Надеюсь, вы понимаете, что у вас теперь одна дорога – служить нам, – сказал он, нехорошо посмотрев на отказника. – А если вы не согласны, тогда вы уволены! – после прозвучавших слов цыган выхватил припрятанный нож и точным ударом перерезал несдавшему проверку русоволосому мужчине горло, если бы бедняга знал, что его ждёт, то, наверное, не поспешил бы говорить этим людям «нет».
С тех пор прошло около года, мне стало ясно, что это за место, я успел привыкнуть к душераздирающим крикам людей, мне перестали сниться кошмары, мне очень хорошо платят. Теперь я могу себе позволить с семьёй отдохнуть, например, в чешском курорте. Но всё же зная, что все заключённые отвечают за свои грехи, я не могу удержаться, чтобы не пожалеть их».
– А-а-а-а-а! – резкий визгливый крик Семёныча отрезвил Миколу от размышлений.
– Чего шумишь, курва? – спросил он.
– С-смотрите, с-смотрите, что я н-нашёл... – запинаясь и дрожа, промямлил толстяк, подняв с пола кусочек мягкой плоти совсем недавно бывшей указательным пальцем левой руки.
– Дай сюды! – надзиратель вырвал находку из лапы барыги и незамедлительно отправил её наркоторговцу за пазуху. – Носи на память! – усмехнулся Микола, Семёныч грохнулся в обморок. – Хорошо хоть эта вражина, успел отмыть камеру, – покачал головой усач.