Потом мы пили мерзко теплую беленькую, сначала просто чокаясь и произнося пространные тосты, потом снова на брудершафт. Было так хорошо, по телу вместе с опьянением разливалось томление и предвкушение чего-то большего. Поцелуи, сначала почти невинные, становились все более откровенными и жадными, жар, гуляющий в крови, соединяясь с градусами спиртного, превращался уже не просто в пламя, а в пожар, который грозил вырваться из под контроля.
Отволочь почти ничего не соображающего шефа в спальню, попутно откинув за несостоятельностью поход в душ, особого труда не составило. Сюрпризы начались позже, когда я стал его раздевать, нетерпеливо расстегивая и стаскивая жутко мешающую одежду. Хотелось насладиться вкусом его кожи, прижиматься губами не только к доступным участкам, а так, чтобы он весь был в моем безраздельном владении.
- Не надо, - Евгений стал отталкивать мои руки и пытался отстраниться.
Какого хрена? Нет, я не понял, это что сейчас было? Возбудим и не дадим? Или мы, идя в гости к мужику, думали, что будет обсуждаться коллекция марок? Не смешно, право слово. Хмель, вроде бы вот только что дававший легкую эйфорию, вдруг сгустился, затягивая плотным туманом мысли, оставляя на поверхности лишь одно жгучее желание. Мне было уже совершенно наплевать на лишенные координации трепыхания такого вожделенного тела, его туалетная вода, всю неделю доводившая меня до мокрых снов по ночам и перманентного стояка днем, срывала предохранители, вышибала пробки. Утробный рык, вырвавшийся из горла, испугал даже меня. Евгений, раздетый практически полностью, пытался отползти, бормоча «Не надо» на одной ноте, как заезженная пластинка, но я уже наваливался сверху, дорываясь до того, кто был мне необходим как воздух. Сейчас только тонкая ткань боксеров разделяла нас.
В паху ломило от неудовлетворенного желания до боли. Женечка, сука, изловчился и вскользь заехал по самому дорогому и, воспользовавшись моментом, откатился на край кровати, собираясь по всей видимости сбежать. Нет!
- Куда?! – рявкнул я, дергая его на себя, он всхлипнул и снова оказался подо мной, но сопротивляться не прекратил. До крайности нелепо, но отчаянно.
Меня это выбесило. Сука! Для профилактики отвесив пару оплеух, добился если не покорности, то внимания точно. Бледно-голубые глаза уставились на меня почти осмысленно.
- Ты не понимаешь, мне нельзя…
Твою мать! Мы что, сейчас пытаемся сказать, что у нас месячные?! Он продолжал выворачиваться, изображая ужа и беспорядочно колотя меня руками.
На спинке кровати весьма кстати оказался галстук. Ярость придала сил и ловкости, и вот уже Женечка прикручен за запястья к крепкой деревянной спинке. Попытки что-то сказать про жену я пресек не менее радикально, запихнув подготовленную для устранения последствий постельных игрищ с Никки тряпку ему в рот. Удачно, что смазку я тоже положил рядом, а вот презервативы остались в кармане ветровки. Блять! Пока я за ними ходить буду, этот змей вывернется, и опять придется его ловить. Нахуй!
Дрожащей рукой стянул мешающую ткань с его бедер, немножко сжав вяловатый орган, попытался немного поиграть яичками, пройтись по стволу, все же не хотелось его оставлять совсем без удовольствия, но он опять взбрыкнул, сука. Ну и хрен с тобой! Не хочешь по-человечески, будет по-другому. Навалился сверху, умудрившись открыть тюбик, и щедро мазнул смазкой между половинок. Он сжался, пытаясь не пустить, получил по уху раскрытой ладонью, протестующе замычал… Но мне было все равно. Самоконтроль растворился в похоти и желании обладать. Наше тяжелое дыхание смешалось, сначала я еще пытался как-то подготовить его зад к вторжению, но натыкаясь раз разом на противодействие, плюнул и приставил головку гудящего от желания члена к отверстию. Он замер, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Я надавил, с трудом проникая сквозь безумно тугое колечко мышц внутрь.
- Расслабься, - прошипел я сквозь зубы.
Наверное, ему было очень больно, потому что судорожно вздохнув, он все же последовал совету и обмяк в моих руках. Безразличный ко всему, что происходило сейчас с его телом, как будто вдруг из него разом вышел весь воздух. Блять! Наверное, при других обстоятельствах у меня бы упало все нафиг, но сейчас, сейчас было откровенно наплевать на чьи-то там чувства или желания. Сейчас важнее всего было только свое, собственное удовольствие. Еще немного, головка внутри. Мышцы до боли туго сжимают ее, не давая протиснуться дальше.
- Расслабься.
Как ни странно, он послушался. Мне удалось вдвинуться внутрь еще немного, а потом еще чуть-чуть, пока я не оказался целиком в горячем, безумно тесном и так сладко пульсирующем канале. Остатками разума я еще сообразил немного дать ему привыкнуть, но это титаническое усилие окончательно снесло тормоза, и я сорвался сразу на бешеный темп, стараясь вбиваться с размаху и как можно глубже.
Всего пара минут, и я кончил, подвывая от небывало яркого оргазма. Черт! Вместе с уходящим слепящим восторгом накатывало понимание того, что я сделал.
Чувство вины и запоздалое раскаяние как кислотой жгли душу.
Конечно, будь я трезвым, дальнейшее по определению произойти бы не могло, но я был пьян, а в этом состоянии я почти невменяем. Налет цивилизованности испаряется под воздействием градусов спиртного, и на воле оказывается моя дикая натура, и тогда «хочу» приравнивается к «могу». Но разве можно было отказаться жаждущему в глотке воды в пустыне?! Если бы Никки не сломал ногу, если бы я не поперся в это сомнительное заведение... Ах если бы, да кабы…
Медленно вытащил кляп изо рта Евгения и развязал руки, попытавшись растереть пережатые запястья, ведь наверняка кровь плохо поступала через них. Он молча терпел, не поднимая глаз, я тоже боялся нарушить гнетущую тишину: по большому счету сказать было нечего. Банальное «извини», боюсь, не прокатит.
Он, враз протрезвевший, криво усмехнулся и вышел. Хлопнула дверь ванной, послышался звук включенной воды. Я лежал, вытянувшись, на белоснежных простынях, положив согнутую руку на лоб. На душе было тоскливо и пусто.
Тихонько стукнула дверь ванной комнаты, и он, не стесняясь наготы, вошел в комнату и стал собирать разбросанную одежду, одеваясь спокойно и с достоинством. Уже одетый, прислонился плечом к дверному косяку, сложив руки на груди, посмотрел на стол, где стояла деревянная болванка с расправленным на нем париком и лежали стрёмные очки. Перевел глаза на меня и, криво улыбнувшись, сказал:
- Георгий Сергеевич, я не ломался, как вы могли ошибочно подумать, и не строил из себя девственника, хотя и предпочитаю верхнюю позицию. Я пытался сказать, что моя жена сдавала анализ на ВИЧ. Он положительный. Результат моего еще не пришел.
В ушах странно зашумело, и картинка окружающего мира подозрительно поблекла. Я не понял, когда он вышел из комнаты; оглушенный известием, услышал как с грохотом закрылась входная дверь. Ловушка захлопнулась.
Глава 8
Я лежал на кровати, не меняя позы, уже несколько часов и все пытался смириться с тем, что сказал мне шеф. В квартире было как в склепе, холодно и неуютно. Внутри было примерно так же. Пусто и безнадежно. Глупые мысли на тему, что я дурак, подонок и просто тварь, уже успели смениться тупой безысходностью, которая еще не позволяла сознанию включиться и пытаться найти выход из абсолютно патовой ситуации.
Дико хотелось выпить, но остатки водки были на кухне, а там на столе оставались две рюмки, две тарелки, две вилки… Как часть прошлого, которое давало надежду на будущее, но сейчас на это напоминание о невозможности что-то исправить я не смог бы смотреть. Хотелось курить, но подняться за сигаретами было выше моих человеческих сил. Как будто разом кончился завод, села батарейка, кинолента показывала финальные титры. Да, я теперь очень хорошо понимал состояние шефа. От горькой иронии ситуации я невесело рассмеялся. Что ж, хотел узнать, что там у него происходит, вот узнал. Легче?
Промелькнула мысль, что вот и защита теперь накрылась; ее сменила другая: а нафига она мне теперь?! Тут, можно сказать, жизнь кончена и надо напоследок как-то замиряться с начальником. Прощения попросить, что ли. Да уж! «Уважаемый Евгений Альбертович, простите великодушно, что поимел вас без согласия, и вообще я сожалею…» Глупо и бесполезно. Извиняться таким образом смешно. Тем более его месть уже свершилась, и я сам себя наказал. Надо было слушать, что говорят. Хотя толку от моих сожалений и раскаяний ни на грош. Было уже. Сожалел и каялся. Зарекался пить, зная, что со мной делает спиртное, и что? Сам наступил на грабли, самому и расхлебывать. Что там надо делать? Анализы сдать. Не вопрос, вот выпну себя из постели, включу комп и найду, где в Городе анонимно это можно сделать.
В субботу поехал к отцу и остался до понедельника. Возвращаться в квартиру, где все напоминало о том, что случилось, совершенно не хотелось. Папа удивился, конечно, но виду не показал: мало ли планы поменялись, ведь раньше я его предупреждал, что заеду не очень надолго. Он время от времени косился на меня, поражаясь необычной отрешенности и молчаливости, но терпеливо ждал, когда я сам созрею до разговора. Только вот сознаться в таком поступке желания не было. «Стыдно» не то слово. А уж как это отзовется на его здоровье, даже подумать страшно – последние годы сердце пошаливало и давление скакало, но отец как всякий мужик лечиться не любил и к докторам испытывал чувство острой неприязни.
К вечеру субботы, когда молчание стало особенно тягостным, я все же решился поделиться частью страданий.
- Пап, знаешь, я…
Он выслушал, не перебивая, и продолжал молчать после того, как я закончил.
- И ты мне ничего не скажешь? – не выдержал я первым.
- Сказать? Что я должен сказать? Пожурить? Ремнем по попке настучать? Ты уже большой мальчик, и можешь сам отвечать за свои поступки. Все люди совершают ошибки, это их право, если хочешь, но кто-то извлекает уроки, а кто-то продолжает наступать на те же грабли. У тебя уже была похожая ситуация в жизни, вроде бы ты тогда сделал правильные выводы, и мне даже казалось, что та страница перевернута и начата новая жизнь. Но сейчас я задаю себе вопрос: зачем?
- Что «зачем»? Зачем я потащил его домой? Понятно же, зачем…
- Гоша! Я спрашиваю, зачем было начинать новую жизнь, прилагать столько усилий, чтобы просрать ее так бездарно?
На это мне нечего было сказать, и я опустил голову, боясь признаться, насколько бездарно я распорядился отпущенным мне сроком.
- Ужинать будешь? – внезапно спросил отец.
- Что, и все? Даже продолжать ругать не будешь? – вскинулся я.
- Да я даже не начинал, - ответил он. – Я не буду облегчать тебе существование, взяв на себя функцию судьи. Ты уж как-нибудь сам договаривайся со своей совестью. Пойдем ужинать.
Воскресенье прошло в ремонте вольера Степана. Этот лось опять выломал дверцу и довольный собой носился по участку, громко лая к вящему неудовольствию ворон, которые облюбовали себе дерево во дворе для устройства гнезда. Простые действия, свежий воздух и общество отца подействовали на меня благотворно, и жизнь перестала казаться такой уж беспросветной.
И это я в прошлый понедельник считал, что не хочу на работу?! Нет, по сравнению с сегодняшними ощущениями тогда я о ней просто мечтал и рвался работать всеми фибрами души. Воображение пасовало, наотрез отказываясь представлять встречу, которая меня ждет со стороны начальника. Я даже не знал, чего не хочу больше: чтобы он уже пришел, или же чтобы задержался. По дороге на кафедру мандраж все усиливался, да что там, я так не трухал даже на экзаменах, когда сам сдавал! Даже никакого сравнения с нынешним состоянием.
Дверь кабинета оказалась открыта. Отлично, блядь! Вдохнуть поглубже и как перед прыжком с десятиметровой вышки сделать шаг…
Он сидел за столом бодрый, подтянутый и сосредоточенный. Задумчиво щелкал мышкой, глядя в монитор. Я потоптался у двери, не решаясь пройти дальше.
- Что встали, как неродной, Георгий Сергеевич? - чуть насмешливо произнес он, поворачиваясь ко мне всем корпусом. – Проходите уже, - чуть раздраженно добавил он.
- Э-э, - проблеял я, растерявшись.
- И вам доброго «Э-э», - съязвил завкаф. – Тут руководство снова решило показать, что оно у нас есть. Послезавтра наша кафедра участвует в самопроверке университета. Придут с другой кафедры и под актик проверят наши бумажки на наличие и соответствие. Так что с вас протоколы заседаний кафедры за последние три года, естественно в соответствии с ежегодными планами работы, отчеты по кафедре о проделанной работе, а также по научно-исследовательской работе, и еще стрясите, как хотите, с наших преподавателей индивидуальные планы, мне их еще проверить и подписать надо.
Я плюхнулся на свое место и поморщился от скрипа кресла. Ладно, понятно, что он не придумал эту проверку, и все это сделать надо, хотя в принципе все заседания оформлены протоколами, нету только самого плана, но в принципе изобразить несложно. Так, значит, что с индивидуальными планами? Я взял папку, где они хранились. Ладно, хоть часть есть, уважаемых коллег фиг заставишь заниматься такой прозой жизни, по крайней мере можно нашу лаборантку-секретаршу озадачить, хватит пасьянсы раскладывать. Пусть поднимет нагрузку на этот год и часы расставит. Только еще одно дело, я вздохнул и мужественно посмотрел прямо на начальника.
- Кхм, Евгений Альбертович, я должен извиниться…
- Должны? Ну извиняйтесь, - шеф скривил губы в саркастической усмешке. Я опять вздохнул и потупил взор.
- Приношу свои глубочайшие извинения за свое недостойное поведение. Понимаю, что, наверное, это звучит глупо, но такого больше не повторится, - я замолчал, не зная, как сформулировать мысль, которая вот вроде в голове билась, но облекаться в слова не хотела совершенно.