— Подтвердил, — кивнула я. — А ты что, не смотрел?
— Во-первых, слишком много желающих посмотреть, сложно билеты достать, тем более — непосредственно в день боёв, — усмехнулся он. — А, во-вторых, не люблю я бои. Ну, что ты на меня так смотришь? Да, не люблю. И в этом, между прочим, нет ничего удивительного или очень странного, мне гораздо интереснее на художников посмотреть.
После обеда мы с Алиресом разошлись до завтра. Я направилась к себе, переваривать обед и информацию и выполнять капитанские задания. Вечерней встречи с капитаном я откровенно побаивалась.
Райш.
Ярость схлынула так же быстро, как и пришла. Вид демонстративной покорности объекта приложения злости традиционно отрезвил, успокоил звериные инстинкты и позволил включиться разуму.
— Развлекаетесь, единицы штурмовые? — слова с огромным трудом проталкивались сквозь трансформировавшуюся гортань. Она почему-то всегда приходила в норму последней.
— Направлены знающим Нирташем в столовую для принятия пищи, управляющий Райш, — доложился штурмовик, благоразумно не открывая глаз. Даже уставное приветствие изобразил, умница. Экси торопливо повторила его жест, глядя на нас круглыми от удивления глазами; кажется, даже нижнее правое веко начало подёргиваться в нервном тике. Я раздражённо выругался себе под нос.
— Вольно, единицы, — пробурчал и, во избежание, обошёл штурмовика по широкой дуге. Ярости-то не было, но внутри кипела мутная смесь из раздражения, досады, иррациональной обиды, зависти, ревности и недовольства собственным поведением, и выплёскивать её на без того пострадавшего штурмовика не хотелось.
Мгновенно испорченное случайной встречей в коридоре настроение усугублялось ещё и полным пониманием причин собственной такой вспышки. Это была не ревность; я чуял, что на мою территорию никто не посягает. Всё гораздо хуже, это была сознательная мысль, это была зависть. К лёгкости и непринуждённости, к расслабленному весёлому смеху, к возможности обнимать и не быть превратно истолкованным.
А потом она молча отдала уставное приветствие, и я почувствовал себя идиотом. Причём даже не круглым, а каким-то сферическим в вакууме.
Как же меня раздражал этот её официальный тон, эти её приветствия, этот её взгляд настороженный!
Ларговы яйца!
Следовало признать, что я понятия не имею, как нужно вести себя с Экси. То есть, я знаю, что ей нужно выучить и понять, как строить общение и обучение таким образом, чтобы она отказалась от глупых рассуждений о собственной неполноценности. Но вот всё остальное…
Я носитель горячей крови, я управляющий флота, я капитан корабля и шер-лорд. Я умею убивать и командовать армиями, умею находить контакт с представителями всех разумных видов, могу на десяток потоков расщеплять сознание и сдерживать собственные инстинкты. Но я ни ларга не представляю, как объяснить примитивно простую вещь неглупой маленькой девушке.
Да, во имя Предков, я не имею ни малейшего представления, как положено ухаживать за женщинами!
Вот что я не родился с холодной кровью, а? Насколько было бы сейчас проще…
Очнулся от сумбурных мыслей я только тогда, когда меня окликнули по имени. Причём, сообразив, кто именно меня зовёт и где, не удержался от нервного смешка: подсознание оказалось мудрее разума.
— Райш, ты чего? — недоумённо вытаращился на меня Млен. Я обнаружил себя стоящим посреди медицинского блока, а бортовой врач сидел за своим рабочим столом и читал что-то невероятно мудрёное. — Ну-ка, иди сюда, — поднявшись с места, док настойчиво уцепил меня за локоть и подтащил к своему стулу. Усадил и начал возиться с аппликатором.
— Что ты делаешь? — в некоторой растерянности уточнил я.
— Успокоительное тебе ввести хочу, — честно ответил док. — Ты себя в зеркало видел? Что у тебя там стряслось?
— А что с зеркалом не так? То есть, с внешним видом моим, — хмуро поинтересовался я, не протестуя против инъекции и временно игнорируя второй вопрос.
— Да ты застрял на полпути между боевой формой и человеческим лицом, причём только челюсть и глаза. Плюс выражение озадаченного ступора на физиономии. Это было бы даже смешно, не будь это так странно, — Млен закончил свою возню, сам расстегнул мне воротник; придерживая свободной рукой голову, наклонил набок, добираясь до яремной вены, и прижал аппликатор.
— Спасибо, — вздохнул я, когда приборчик, оставив на память лёгкий зуд, отправился на своё место. Опомнившись, начал застёгивать китель. Млен тем временем извлёк из-под стола ещё один стул, удобно уселся на него боком к столу, задумчиво подпёр ладонью подбородок.
— Ну, рассказывай, что там у тебя стряслось, — с какой-то весёлой иронией поинтересовался друг. Он слишком хорошо меня знал, чтобы принять нынешнее состояние за сигнал о каких-то крупных проблемах.
Я на несколько секунд задумался, стоит ли вообще посвящать друга в такие глупости? Потом решил: этого — стоит, и принялся за рассказ. Дотошный и подробный, с самого начала.
Давно заметил, что если вслух пересказываешь кому-то собственный поступок, который считаешь глупым, кажешься себе ещё большим идиотом, чем до рассказа. А у Млена было такое странное свойство организма — может быть, побочное следствие увлечения психологией? — стоит рассказать ему о какой-то даже объективно сложной проблеме, и начинает казаться, что проблема-то не такая уж серьёзная.
— Кхм, что я могу тебе сказать? — со странным выражением лица — одновременно весёлым, хитрым и озадаченным, — резюмировал док мой рассказ. — Во-первых, поздравляю: теперь и ты приобщился к проблеме, над которой человечество бьётся все тысячелетия своего развития. А, во-вторых, я понятия не имею, что тебе делать; я ведь эту девочку никогда не видел. Но вообще самым здравым вариантом мне кажется тот, что предложила Старшая Айлин. Нет, подожди, не перебивай. Я понимаю всё то, что ты можешь мне возразить, и отчасти разделяю твои сомнения. Но это в любом случае будет самый простой и эффективный выход. Да, наверное, тебя какое-то время будет мучить совесть, какие-нибудь ещё реактивные явления, но всё станет гораздо понятнее. А кроме того, поскольку я понимаю, что последовать мудрому совету гораздо труднее, чем его дать, — я бы на твоём месте тоже метался и не верил, — могу ещё одно универсальное средство посоветовать. Попробуй чуть меньше себя контролировать. Если у вас всё на физиологическом уровне так идеально сходится, как утверждает Старшая, — а сомневаться в её словах причин нет, — попробуй хоть немного делать то, что хочется, а не то, что надо. А ещё мне кажется, что ты перегибаешь с её хрупкостью и эмоциональной подавленностью. Если она под давлением вдруг взяла и выплеснула на тебя все свои душевные переживания и беды, это ещё не значит, что она на них зациклена и так уж сильно страдает. Да, психика у неё несколько искорёженная, но не до такой степени, как тебе кажется. Если для того, чтобы она стала вести себя нормально, достаточно просто немного отвлечь и увлечь, не так у неё с головой и плохо. А как в следующий раз мозги заклинит, приходи, успокоительное у меня всегда под рукой. Или вон вечером забредай, арьяк покурим, — ухмыльнулся док.
— А ещё медик, — хмыкнул я в ответ на последнее заявление.
— Вот потому я и использую это средство в крайних случаях, когда терапевтический эффект серьёзно перевешивает наносимый организму вред, — рассмеялся Млен. — Ладно, иди уже, а то тебя потеряли. Я уже устал от жаждущих твоего мудрого слова фантомов отмахиваться.
Я выругался, чем спровоцировал у доктора ещё один приступ веселья, и, распрощавшись, отправился выполнять свои обязанности, от которых так легко и основательно отвлекла меня случайная встреча в коридоре.
Весь оставшийся день прошёл за тем же занятием, что и утро. Я с кем-то разговаривал, что-то читал, отвечал на какие-то вопросы, что-то проверял… в общем, занимался на первый взгляд полезной, но по факту абсолютно бестолковой деятельностью.
Лишний раз вспомнил, почему не люблю визиты на Колыбель. Каждый раз, прилетая сюда, обнаруживаешь у себя целый ворох обязанностей, о которых раньше слыхом не слыхивал. Причём как всё это жило и работало без моего участия несколько лет, совершенно непонятно; но если вот прямо сейчас не посмотреть и не решить, точно рухнет. А ещё эта установка прототипная, будь она проклята вместе со всем штатом…
В общем, в собственную каюту я забрёл далеко за полночь, грезя холодной ванной. Одно из свойств метаболизма носителей горячей крови; если всем нормальным людям для успокоения и расслабления нужна горячая вода, то нам чем холоднее, тем лучше. Горячую воду и без того перегретый организм воспринимает как агрессивную среду, и активизируется ещё энергичней. Волевым усилием, отозвавшимся ломотой в висках, я отдал распоряжение набрать ванну и принялся с наслаждением стягивать обрыдшую за день одежду. Китель и рубашка повисли на спинке дивана, потом к ним присоединились и брюки, а сапоги так и остались сиротливой бесформенной кучкой едва не посреди комнаты.
Я уже перешагивал порог ванной комнаты, когда мне в спину ткнулся удивлённый и растерянный возглас:
— Капитан?!
Уже оборачиваясь, я сообразил, что голос этот мне знаком, и нужды бросаться на интервента с когтями нет, поэтому так и остался в дверном проёме, скрестив руки на груди и привалившись плечом к стене. Мелькнувшее раздражение неудачным купанием и мысль накинуть какую-нибудь одежду пропали без следа. Оценив комизм и неловкость ситуации, я не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за реакцией на неё моей двуногой проблемы.
Экси, заспанная и растрёпанная со сна, на коленках стояла на диване, высовываясь из-за его спинки и глядя на меня. Вот на её лице отражается только сонная растерянность, которая сменяется задумчивым интересом и (хм?!) восхищением; взгляд медленно скользит с моего лица вниз, потом так же медленно возвращается обратно. А вот пробуждается разум, и по мере осознания происходящего девушка заливается краской; очень забавно, начиная с ушей и шеи. Наконец, очнувшись окончательно, Экси торопливо отводит взгляд в сторону и начинает сбивчиво бормотать что-то виновато-извинительное из разряда «ждала, ждала и случайно уснула».
Ларговы яйца, может, права эта Старшая вместе с Мленом? Что я себе сложности на пустом месте придумываю!
— Я сейчас, — хмыкнул и ушёл в ванну. Остыть в своё удовольствие, конечно, не получится, но холодный душ я принять ещё успею. Дабы не смущать гостью, я наступил на горло собственному неприятию полотенец и обернулся стандартным серым махровым полотнищем: всё равно запасных штанов у меня в ванне не водится.
— Ещё раз здравствуй и извини, совсем замотался и забыл тебя предупредить, что задержусь, — невозмутимо обратился я к напряжённо замершей на своём месте девушке и с наслаждением погрузил собственный организм в недра мягкого дивана.
Хм.
Я, конечно, всё понимаю, но что-то она слишком нервничает. И… боится? Я инстинктивно принюхался, пытаясь уловить отголоски пойманной на самой грани чувств эмоции, и порадовался, когда разочарованные стерильным привкусом отфильтрованного воздуха инстинкты с глухим ворчанием обиженно забились в дальний укромный угол.
Неужели я такнапугал её днём? Хотя, пожалуй, тогда она не испугалась. Тогда чего боится сейчас?
Я с этой девицей точно скоро свихнусь и окончательно озверею.
— Ладно, рассказывай и показывай, чему ты успела научиться за день, — шумно вздохнув, сказал я и прикрыл глаза.
— Капитан, а вы… ты…
— Райш, — оборвал я бессвязные причитания. — Мы, кажется, уже решали этот вопрос, разве нет?
— Ну, да… — промямлила девушка. И замолчала.
— Экси, что случилось? — снова вздохнув и открыв глаза, я обернулся к ней, делая вид, что не замечаю красных ушей и старательных попыток не смотреть в мою сторону.
Нет уж, милая, один я что ли мучиться должен? Если что-то не устраивает — скажешь, не маленькая.
— Нет, всё в порядке.
Не сказала.
Экси.
Это было ужасно.
Правда, что именно — «это», — я вот так сходу сформулировать не могла. Наверное, моё собственное поведение.
Какой только чёрт дёрнул меня подождать возвращения капитана?! Почему я не заметила его сразу?! Да и потом вела себя как… как… как дура?
Или, может быть, просто как обычная человеческая девушка, не обременённая опытом общения с противоположным полом?!
Но ведь такого не может быть, потому что не может быть никогда! Стеснительность — это ведь свойство воспитания, его невозможно подхватить внезапно, как опасную инфекцию. Значит, что-то на меня повлияло столь кардинальным образом, что я вдруг приобрела эту странную человеческую черту и, наверное, ряд других, которые я пока просто не замечаю. Вот только что?
Если вдуматься, вариантов не так много. Либо это очередной побочный эффект того вмешательства в мой разум со стороны капитана, в результате которого я приобрела познания в области местной устной речи, либо — результат длительного, меняющего меня под себя воздействия коллективного разума местного человечества. И второе кажется мне более вероятным; просто потому, что в первом случае я бы получила отпечаток личности именно Райша, а не какой-то абстрактной чувствительной девицы.
Главное, совершенно не понятно, что мне со всем этим делать, и надо ли вообще что-то делать? Можно было бы с кем-нибудь посоветоваться, да не с кем. Не с капитаном же!
При мысли о капитане перед глазами вновь возникла так неожиданно выбившая меня из колеи картина, и вновь щекам стало горячо. Да не только щекам, меня всю как будто окунули с головой в горячую воду; такую, что дыхание перехватило. И пульс вдруг пустился вскачь, часто-часто стуча в висках. Та же самая реакция, какая была у меня на весенних играх, после боя Райша…
Он был красив настолько, насколько вообще может быть красиво живое существо. Не статуя или картина, не произведение искусства, а дышащее, полное жизни, стремительное и опасное создание. Его лицо нельзя было назвать красивым; слишком резкие, угловатые и рубленые черты. Он был слишком высок для пропорций идеального человека Да Винчи. Если рассматривать его как картинку, в отрыве от жизни и движения, его внешность можно было бы счесть скорее отталкивающей. Но ленивая пластичность каждого жеста, обманчивая небрежность и расслабленность позы, постоянный привкус опасности, подавляющая воля; всё вместе это буквально гипнотизировало, зачаровывало, манило и будило внутри что-то непонятное, непривычное, но в то же время неожиданно естественное. Нестерпимо хотелось… чего-то. Такого, чему я не могла — а, может, просто боялась, — подобрать название.
Похоже, это всё — та самая «физиология», о которой говорил Рес. Ещё бы мне кто-нибудь объяснил, что с этой самой физиологией делать! И откуда она вообще могла взяться, если инстинкт продолжения рода и необходимые для его реализации процессы у меня в организме купированы?!
Так и не придумав выхода из сложившейся ситуации, я положилась на случайно запомненную где-то пословицу «утро вечера мудренее», и отправилась к себе в каюту.
Накрученная собственными мыслями, я ожидала на следующий день… чего-то. Какого-нибудь события, которое либо перевернёт всё окончательно, либо расставит точки над «ё». Как оказалось, ждала совершенно напрасно. Кроме обещанного старта, которого я даже не заметила, ничего знаменательного не случилось.
Режим моего дня окончательно определился. Утром я занималась с штурмовиками, делая определённые успехи, днём — отрабатывала и добросовестно изучала то, что считал нужным выдать мне капитан, вечером — обсуждала всё изученное с капитаном, после чего мы почти каждый день шли тренироваться.
Я понятия не имела, как быть и как вести себя с капитаном. Никаких запоминающихся событий в нашем с ним общении больше не происходило, Райш был спокоен до полной невозмутимости, ироничен и жизнерадостен. Большую часть времени странные реакции моего организма также не напоминали о себе, и общение с капитаном происходило ровно и продуктивно. Но порой, безо всякой видимой периодичности, та же самая волна жара окатывала меня с ног до головы, и я с трудом удерживалась от непонятных мне самой порывов.
Одним из наиболее приятных моментов нового бытия стала, как ни странно, Таммили. Штурман, весёлая энергичная девушка, удивительно быстро стала для меня… наверное, другом. Мы часто сидели с ней вечерами и болтали о всякой ерунде. Смотрели местные фильмы, одновременно непохожие на знакомые мне, но будто созданные по тем же принципам. Она заочно знакомила меня с остальными членами экипажа, а с некоторыми — даже очно.