Оглядываюсь. Огромный камень с углублением в виде чаши расколот надвое, и чернеют оплавленные края скола, и вытекает из расщелины вода, темная, словно кровь.
Больно. Даже мне. А еще — холодно, так чудовищно холодно, несмотря на то, что я прижимаюсь к его горячему, как печка, телу. И саднящая пустота внутри. И горечь, медленно, словно вязкий сироп, заполняющая все мои внутренние пустоты. Чувство потери. Невосполнимой, немыслимой. И холод, холод, холод.
— Держись, — чуть отстраняя меня от себя, свободной рукой, той самой, из которой только что хлестал огонь, он осторожно касается моей груди в области сердца.
Нет, не выдерживаю, кричу. Одним прикосновением он словно выжигает меня изнутри, вздохнуть не могу из-за обжигающей боли в легких, жар переполняет… и согревает, становясь просто теплом. Теплом, перетекающим от него ко мне.
Горестные вопли аниары вновь заставляют меня обернуться. Теперь и верховная на коленях — не перед авэнэ, перед расколотым алтарем. Словно слепая или безумная она водит дрожащими руками по растекающейся воде, будто пытаясь собрать ее и заключить обратно внутрь камня. А вода вытекает сквозь пальцы, и струятся слезы из некогда гордых глаз. Ее рука невольно задевает горящее на воде пламя, она вздрагивает и приходит в себя.
Выпрямляется — гордая, непримиримая.
— Вы можете разрушить наш храм. Вы можете даже убить нас всех. Но вы никогда не заставите нас ни учить свою рабыню, ни считать ее своей стихийной сестрой! Огню воды не победить, авэнэ! Владеть водой дано лишь Высшим, ни одно животное никогда не будет допущено в круг! Она не имеет права владеть силой аниары, ни малейшей ее частицей!
— Вы могли отказаться, Зианара. Вы просто могли отказаться, — в его голосе лишь усталость и сожаление.
— Она не должна существовать! — Зианара срывается на крик, не скрывая ни злобы, ни ненависти. — Не должна осквернять собой силу аниары! Был шанс, что удастся забрать у нее эту ворованную силу, и мы не могли его упустить!
— Ну а теперь и я не смогу упустить шанс доказать, что огонь воду побеждает. Что огонь побеждает все, и не стоит становиться моим врагом, — голос Анхена вновь становится голосом Высшего судии, лишаясь эмоций и наполняясь бесконечной уверенностью в своем праве и своих возможностях. — Этот храм закрыт. Вам придется искать новый. Пешком, потому как я высушу не только воду!
— Вы не посмеете!
— Я посмею не только это. Потому как верховную аниару вам тоже придется выбирать заново, — он усмехается. Настолько недобро, что даже мне становится дурно. — Если у выживших, конечно, останутся силы аниар.
— Нет! — многоголосый крик ужаса.
— Да, — на миг он отпускает меня, и из его обеих его рук вырываются огненные плети. Теперь они хлещут по озеру. Прямо по воде. И озеро горит, исходит паром. Зианара пытается что-то делать, затушить, остановить, я не слишком понимаю. Вижу только, что усилия ее тщетны, она все больше бледнеет, задыхается в дыму, окутавшем всю пещеру, слабеет, падает. Дым скрывает дальнейшее. Дым, огонь, жар. Крики ужаса. Я могу дышать лишь потому, что вокруг меня вновь куполом натянута пленка. Потом, кажется, рушится даже свод. Анхен выносит меня на руках, и я уже более ничего не помню…
Глубокое забытье переходит в тяжелую болезнь. А ведь прежде я и не ощущала в себе толком никакой силы. Зато когда ее не стало — едва не загнулась от нехватки чего-то, чего я и сама не осознавала. Анхен пытался стабилизировать, заполняя пустоты своим огнем, но огонь не приживался, еще сильнее ослабляя, еще больше выжигая…
Уже значительно позже я узнала, что Дэлиата фактически выгнала нас из своего дома, не простив пресветлому авэнэ уничтожения храма. Но она же указала Анхену место нахождения другого, потому как спасти меня могло только единение с Источником.
Тот храм был далеко, на взгляд Анхена — слишком далеко, да еще и в местах, населенных дикарями и практически свободных от вампиров. Меня же вообще бросало в дрожь от одного только слова «храм». Но мне становилось все хуже, путешествовать я могла только по воде, любая попытка отдалиться от реки больше, чем на несколько метров фактически лишала меня сознания. А храм, указанный Делой был хорош именно тем, что прямой водный путь к нему хоть и долгий, но был.
— Ну что ж, — улыбнулся мне Анхен в один из тех моментов, когда я чувствовала себя почти хорошо. — Я все равно собирался показать тебе свою страну. Жаль, не получится в этот раз подняться на Сияющие горы, они невероятно красивы. Но мы сможем сделать это и на обратном пути. А пока будем изучать мир по берегам рек. Тем более, Озеро Жизни и без всякого храма достойно того, чтоб на нем побывать.
— Тогда почему ты так туда не рвешься?
— Там слишком опасно.
— Для тебя? — такую опасность мне даже представить было сложно.
— Для тебя. Аборигены стреляют отравленными стрелами, и стреляют метко.
— Но зачем им стрелять в меня, я же не вампир?
— Они предпочитают смерть плену, и пытаются убить даже собственных соплеменников, попавших в руки вампиров.
— Ну ты же меня спасешь?
— Как ты могла бы заметить, спасать тебя у меня с каждым разом получается все хуже.
Тогда я не придала должного значения этой его фразе, но сейчас, перебирая в памяти фрагменты нашего лета, понимаю, что именно тогда, после столь фатального, во всех смыслах, посещения аниарского храма, в нем что-то непоправимо сломалось. Может, именно тогда он отчетливо ощутил, что «не дотянет» меня до вампира (а чем еще, по сути, было его желание научить меня пользоваться силой?). Или понял, что никто и никогда не признает во мне его пару, и он может их всех убить, но считать иначе он их не заставит.
Или это стало слишком уж очевидно мне? Как и то, что, прежде всего, он сам никогда не видел и не увидит во мне личность, лишь подопечную, чье мнение не стоит того, чтобы быть услышанным.
Как бы то ни было, впервые чудовищно поругались мы именно тогда. Нет, не в первый день по возвращении из аниарского храма, я была слишком слаба, казалось, что вместе с силой из меня выкачали и волю. Я даже не слишком хорошо помню прощание с Дэлой и Рин и начало нашего путешествия к Озеру Жизни. И не смогу точно сказать, сколько дней прошло прежде, чем стало ясно, что путешествие к очередному аниарскому храму неизбежно. И так никогда и не узнала, что стало с Зианарой и другими аниарами. Я не спрашивала, а Анхен не говорил.
Знаю, что мы немного вернулись назад, двигаясь вниз по Ионесэ обратно на север, до того места, где в Великую Реку впадала неистовая Аниара. А затем летели над водами этого притока со столь говорящим, но столь ненавистным мне на тот момент названием, куда-то на юго-восток. Поскольку речи о том, чтобы лазить по обрывам и любоваться видами теперь не шло, путешествие заняло менее суток. Большую часть его, пришедшуюся на ночь, я попросту проспала.
Проснулась в серой предрассветной мгле от ноющей боли в висках. Уныло обозрела внутренности багажного отсека. Да, я уже могла находиться здесь, не вздрагивая от ужаса и не погружаясь в пучину кошмаров, но радости мне это место никак не прибавляло. Пошатываясь, перебралась в кресло. Анхен, тоже не слишком-то бодрый после бессонной ночи, молча дотянулся до моей руки и прижал запястье к губам. Не поцелуй. Диагностика самочувствия.
— Скажи, это действительно было настолько важно? — хмуро интересуюсь, отнимая руку.
— Что именно?
— Проверить их лояльность? Дать им повод не подчиниться, а себе — покарать? Это действительно настолько важнее моей жизни, моего здоровья?
— Лар, я понимаю, ты измучилась, тебе сейчас тяжело, но давай ты не будешь переворачивать все с ног на голову.
— Не буду, — мы так долго летим над самой водой, что кажется, вся кабина насквозь пропиталась сыростью. — Как оно было, так и спрашиваю. А ты ответь — так, как оно было.
— Ларис, мне глубоко плевать на степень их лояльности, я не Владыка, это не мои проблемы. Мне важна ты — твое здоровье, твои возможности…
— Тогда почему же твой очередной «смелый эксперимент» с моим здоровьем и моими возможностями кончился тем, что мне настолько плохо?
— Может быть потому, что я не бог, и ты первая кричала, что об этом в курсе? — светлейший авэнэ начал раздражаться. — Тебе нужна была консультация аниар. Нужна была их помощь в овладении данной от природы силой. И кто мог знать…
— Ты мог знать! Уж если даже я — и то догадывалась, то ты — просто не мог не знать, не чувствовать, что добры они не будут! Но ты предпочел рискнуть! Конечно, ведь это не тебе будет больно! Это не тебе вывернут наизнанку душу! Так кому из нас была действительно нужна эта «консультация»? Мне? Или, все-таки, тебе? Чтобы твоя человечка стала аниарой, и ее было бы не стыдно представить в обществе?
— Чтобы ее не страшно было представить в обществе! — Анхен злобно швыряет машину на берег и открывает дверцы. — По-твоему, это нужно только мне? Только я заинтересован в том, чтобы у нас было будущее? Хоть какое-то будущее!
— Какое? Если я просто умру однажды в результате твоих бесконечных «смелых экспериментов»! Я каждый раз пытаюсь заново учиться тебе доверять, и ты не устаешь это доверие обманывать! И зачем ты открыл эти дракосовы двери? Мне холодно! Ты что, не видишь, какой сейчас ветер?
— Вот проветришься! Глядишь, удастся успокоиться, да и способность соображать заодно вернется. В чем был риск для твоей жизни? Я контролировал ситуацию. Да, я не ожидал, что их ненависть зайдет настолько далеко, и они попытаются тебя убить. Но я слишком хорошо понимаю, как много ты приобрела бы, выполни аниары обещанное. Но вот объясни мне, дорогая моя, зачем ты рисковала своей жизнью, связавшись с этой безумной девчонкой? Сперва едва не угробилась на доске, потом едва не разбилась в скалах. Вот это ради какой великой цели было, объясни мне, пожалуйста? Почему эти безумные и бессмысленные риски ты себе прощаешь, а мою попытку тебе помочь воспринимаешь едва ли не за попытку убийства?
— Может быть, потому, что это моя жизнь!
— Но отвечаю-то за нее я.
Вот зря он это сказал. Все и так было слишком плохо. Ноющая боль в висках. Сосущая пустота во всем теле. Гипс этот проклятый, делавший меня неуклюжей и беспомощной. Тяжелое предгрозовое небо, промозглый ветер, щедро запущенный им в кабину. Все эти ненужные и бессмысленные обвинения — от боли, безысходности, разбитых надежд. Страх перед очередным «храмом», от которого я уже не ждала ничего хорошего.
И его последний, изящный такой удар, напоминание, что я в этом мире не отвечаю более ни за что, даже за собственную жизнь.
— Но это моя жизнь, понимаешь, моя! Я не хочу, я не желаю, чтоб ты за нее отвечал! Не хочу, чтоб ты игрался мной, словно куклой! Захотел — притащил в дом к любовнице отца. Я что, по твоей задумке, с криком «мама!» была должна на шею к ней броситься? Захотел — отдал на растерзание злобным стервам, не особо скрывавшим свое ко мне презрение. Из страха перед тобой всемогущим они должны были резко перевоспитаться?
— Как вариант.
— Не вариант! Я не желаю больше! Я не могу! Я устала! Я… если я поднималась тогда на ту скалу, то потому, что это был мой выбор. И мой риск. И… и я не поеду в этот ваш храм! Все, хватит, была уже в одном! — я решительно отстегнула ремень и вылезла из машины.
— Ну все, успокойся, — он тоже вылез, догнал меня, обнял за плечи. — Тебе нужен этот храм, ты не сможешь иначе восстановиться.
— Мне и тот был нужен, — я передергиваю плечами, сбрасывая его руки. — Видимо, для того, чтоб было после чего восстанавливаться! Пусти меня! Я не поеду с тобой в этот храм! Я вообще никуда не поеду! Я…
— Город вокруг тебя возвести? — он складывает на груди руки и смотрит на меня с этакой легкой усмешкой, как добрый папочка на расскандалившегося ребенка.
— Отстать! Мне не нужен твой город, я устала от тебя и от всего вашего вампирского чванства!
— Чванства, значит?
— Снобизма! Гордыни! Самоуверенности! Убежденности, что только вы знаете истину! И имеете право вбивать ее в голову каждому встречному! Меня тошнит от твоей уверенности, что только ты можешь решить, как мне жить, потому что лишь ты знаешь, как правильно!
— И что же ты будешь делать, Ларис, если я от тебя отстану? — устало интересуется светлейший. — Вот прям здесь и сейчас?
— Дикарей пойду искать, — прежде эта мысль не приходила мне в голову, а сейчас показалась неплохим вариантом. — Сам говорил, их тут много. Глядишь, их дикость окажется очередным вашим враньем, как и их способность стрелять в своих.
— Ты для них не своя.
— Вот заодно и проверю.
Молча разворачивается, возвращается в машину.
— Успехов, — бросает он мне, заняв свое место. — Вот только когда очередной раз начнешь вопить «Анхен, спаси меня!», не удивляйся, что я не услышу.
Дверцы захлопываются, машина срывается с места и уносится прочь. Несколько оторопело провожаю ее взглядом. Отмечаю, как из ближайшего лесочка поднимается в воздух вторая машина и улетает следом.
Довыступалась. Опускаюсь на один из прибрежных валунов. Так, значит. Ну… ну и пожалуйста. Ну и пусть. Ну и пускай. Я же хотела попасть к дикарям. Вот и пойду. Ну, в самом деле, не вампир же меня к ним приведет.
Вот только… я же не могу уйти от воды… Но мне и не надо. Любая стоянка, даже временная, сооружается рядом с источником пресной воды. Это знает любой турист. И любой дикарь. И если я просто пойду по берегу, то либо я их найду, либо они меня. А стрелы… Нет, ерунда. Люди в людей не стреляют. Даже дикие.
Решительно направляюсь вверх по течению. К храму? Едва ли. До него, наверно, еще не одна сотня километров, а мне и одной не пройти. Да еще эта глупая Аниара, вредная, как эльвийские русалки, делала совсем не то, что от нее требовалось. Нет бы мирно нести свои воды в Озеро Жизни, как все приличные реки, был бы шанс хоть на чем-то в это озеро сплавиться. Но эта река единственная умудрялась вытекать из озера, в которое все остальные реки втекали! Нет, не зря ее назвали Аниарой, ох, не зря…
Но ведь мне не к храму, мне… мне куда-нибудь. Порывы ветра все усиливаются, вдалеке слышны раскаты грома. Ускоряю шаг. Анхен улетел назад, в сторону Ионэсэ. Значит, мне как можно дальше. Уйти, сбежать, скрыться. Никогда больше не быть «его девочкой», его куклой, из которой он вечно пытается вылепить что-то неизвестно по каким образцам. Когда вся твоя жизнь принадлежит не тебе, каждый твой шаг принадлежит не тебе. Куда мы идем? Да зачем мне знать, есть же он, и он знает. Зачем я рисковала своей жизнью? Это ж было бессмысленно, вот он рисковал моей жизнью со смыслом.
Идти по берегу было сложно. То камни, то кусты до самой воды. А то и вовсе — река. За очередным поворотом оказалась, что дорогу мне перегораживает какой-то приток, крайне мало похожий на ручей, вброд не перейти. Переплывать? Со сломанной рукой? Да можно, конечно, у нас в бассейне и без руки девчонка плавала. Но видно все же не в те дни, когда ее шатало от боли и усталости. Сегодня у меня, пожалуй, только героически утонуть и получится. Ага, и страшно отомстить этим одному вампиру, умерев самой бессмысленной смертью из всех возможных. Да пошел он! Я дикарей ищу, и может им на мелкой реке жить сподручней. Что мне, в самом деле, эта Аниара!
Решительно поворачиваюсь к Аниаре спиной и отправляюсь вдоль нового потока. Вокруг сгущается лес. На небе сгущаются тучи. На горизонте яростно полыхает гроза. И ветер… не согревает.
А вот быстрая ходьба по бесконечной полосе препятствий согревает, и весьма. Мне надо дальше. Дальше, дальше, дальше. Пока не кончилась решимость, и не начался дождь. Впрочем, гроза может еще и минует. А даже если и не минует — выживу, выберусь, куда-нибудь, да приду. И найду уже этих людей. Обязательно. Надо просто не останавливаться.
Так и шла. Не позволяя себе остановиться, задуматься. Потому что… да и тогда я понимала, конечно, насколько близки к нулю мои шансы выжить в глухом лесу. Но эмоции гнали вперед, все дальше и дальше. Думает, я позову? Думает, я стану плакать? Не дождется! Я уйду! Уйду далеко, и найду тех людей, что не затронуты вампирской «цивилизацией». Тех, кого не успели или не смогли «облагодетельствовать», и потому прозвали дикарями. Потому что — если дикари, если все люди — дикари, то как тогда получилось вырастить наше общество? Это за 350-то лет! А в учебниках-то пишут, что прошла уже тысяча, что «в древние времена»…