Мне стало так страшно, что я не могла даже спать. Фантазии, воспаленные безумием, шептали - если засну, то больше не проснусь, так и останусь в этом кошмаре...
Подошли выходные. А вместе с ними и Мишкин день рождения, на который я, против обыкновения, пошла. Завернула в оберточную бумагу привезенную кем-то, уж и не помню, кем, бутылку дорогого вина, и пошла с одной целью - хорошенько напиться. Не одной, как последняя алкоголичка, не этим противным вином, как псевдоаристократка, а Мишкиным дешевым пойлом и в знакомой компании, как нормальная студентка. И напилась, не сомневайтесь!
Правда, Мишка весь вечер на меня смотрел с явным удивлением, смешанным с интересом: такой Ритки никогда не видел... Да и никто не видел.
Странным образом вокруг меня стали виться парни, чего раньше не бывало. Почему-то им очень нравились мои печальные глаза побитой собаки, постройневшая фигура и полное безразличие к их персонам. Нравились преграды. Но мне-то что?
Я пила, пытаясь забыться, и чем более расплывался перед глазами этот мир, тем более вставал передо мной другой. Я закрывала глаза и видела захра. Смеялась и слышала его голос. Улыбалась и видела его глаза. Он был везде, он сидел напротив меня, он протягивал мне новый бокал, он смотрел на меня с укором.
Спиртное не помогало, делало только хуже. После второго похода к унитазу и приступа рвоты, мне захотелось громко и истошно завопить в такт внезапно разоравшемуся под окном коту. Это уже клиника!
Это клиника! Я повторяла про себя эти слова, глупо улыбаясь Мишке и отодвигая от себя очередной стакан. Хватит на сегодня, ой хватит...
Оторвав от стакана разочарованный взгляд, я встретилась взглядом с Мишкой. Уловив в серых глазах бесшабашного обычно именинника страх и беспокойство, я подавилась угрызениями совести, сбавила обороты и оставила Мишку в покое. Мой друг такого "подарка" не заслужил.
А вечером, когда перед глазами растекались пьяные образы, я потянулась к компьютеру. Потому что захотелось все рассказать. Все!!! Кому? Этой бездушной машине, психологу, даже соседке, всему свету, в конце-концов, какая разница? Пусть! Пусть все читают, мне все равно! Только бы писать, только бы стряхнуть часть тяжести на клавиатуру, на чужие плечи...
В тот миг Александр мне казался самым прекрасным на свете человеком. Потому что он знал его, не видел, не любил, но знал! Он слушал меня, ему это было надо! Я чувствовала, что надо! Как, оказалось и мне! И этот миг я убила бы любого, кто попытался бы мне помешать. Потому что Дал жил не только в моих снах, но и в этом стареньком компьютере. И я на время умерла, расплылась по этим серым клавишам с полустертыми буквами, с заедающим пробелом. Как же мне хорошо! Как же мне плохо!
"Я скучала по Далу, но приснился мне не он. Приснилась плохо освещенная комната, в которой стоял застаревший запах непроверенного помещения и дыма. Странным был этот запах - смутно знакомым. Колыхал он во мне невиданную ранее тоску, и теперь даже память по Далу отошла на задний план. Потому что я была в шоке - слишком знакомым мне показалось все, что я видела. Знакомым и щемяще тоскливым. Будто приснился дом, который навсегда для меня потерян, будто с этими стенами было связано множество воспоминаний. Радостных и грустных, но таких родных... Воспоминания подкрались ко мне, задышали в затылок, но тут что-то щелкнуло в сознании, невидимые призраки подернулись дымкой, исчезли, и все вокруг вновь стало обычным, незнакомым.
Скинув с плеч дурное предчувствие, я огляделась. И чувство, что я все это уже видела, как-то само собой пропало.
Здесь было красиво. Каждый сантиметр стен и пола украшали темно-бурые ковры, расписанные золотыми цветами. На такую красоту смотреть было кощунством, не то, что по ней ходить...
В высоких жертвенниках дымились белые кубики, истощающие тонкий, но быстро надоедающий аромат. Мебели не было - лишь множество подушек и небольшой помост. И не единого окна, от чего помещение сразу же показалось мне склепом.
На помосте, удобно усевшись, сидел, выпрямив спину и скрестив ноги по-турецки, старик. Рядом с ним, на низком столике, стояли всевозможные кушанья. Супов здесь, видимо, не знали - вся еда была подана на плоских блюдах и представляла собой политые подливкой кусочки чего-то. Были тут и фрукты, половину из которых я и в глаза не видела, и плоские пиалы с какой-то жидкостью. Мне почему-то захотелось всего этого попробовать, но во сне не едят. Во сне вообще многого не делают - например, не чувствуют голода. А я знала откуда-то, каковы на вкус эти яства и даже почувствовала особенный, ни с чем не сравнимый привкус, которым, как мне казалось, должно было обладать каждое из этих блюд.
Старик был сед. Такой седины я не видела уже давно. В нашем мире седина - что-то немодное, постыдное, неблагородное. А седина старика отливала снежной красотой, дышала свежестью и приобретенной годами мудростью. При этом у незнакомца не было даже следа обычной в этом возрасте плешины: волосы старика, длинные и слегка вьющиеся, были густы и опускались аккуратным водопадом на плечи. Чтобы этот водопад не почувствовал себя чересчур вольно, его слегка придерживал тонкий, серебряный обруч.
Нос у старика был, на мой вкус, был большеват, и похож на клюв, губы слишком тонки, а морщинки, как сговорившись, собрались в районе лба горизонтальными волнами. Сам незнакомец казался излишне худощавым, но это не удивляло. Такова уж старость - она либо толста, либо худа, и редко средняя.
Одет он был под стать обстановке: длинный, черный плащ, расшитый золотом, просторная темно-синяя туника до пят, скрепленная на талии широким поясом, золотые браслеты на руках, и вышитые золотом тоненькие тапочки на ступнях.
Такая одежда и обезьяну сделает величественной. Старику же величие было присуще в любом наряде: такое шлифуется поколениями и впитывается с молоком матери. Таким приятно подчиняться.
Мой восторг вполне разделял молодой слуга с серебряным ошейником. Увы, сразу поняла я, но гибкий юноша был рабом. Однако в глазах смуглого мальчишки с длинными ногами вовсе не было страха, скорее, уверенность любимчика.
- Что? - спросил старик, отрываясь от еды с легким раздражением. Я его вполне понимала: такие яства стоили и большего неудовольствия.
- Посланец из Ланрана, - почтительно ответил слуга.
Безмятежность исчезла с лица старика и он вскочил на ноги, опрокинув столик, и даже не обратив внимания на хрустнувшие суставы:
- Я уже думал, что боги меня не услышат.
Старик с улыбкой воздел глаза к небу и сделал множество жестов, для меня совершенно бессмысленных и даже опасных для хрупкого старого тела. Но движения со стороны казались красивыми и походили на танец. Мне бы так танцевать - от кавалеров на дискотеке отбоя бы не было! И вновь подошли ко мне привидения, заныло тело, просясь в странный танец, сами собой заходили по далекому одеялу руки... Сон подернулся легкой дымкой, я уже была готова проснуться, но мой дух был сильнее: комната снова приняла привычные глазу очертания, а я уловила звуки чужих голосов.
- Не знаю, мой повелитель, - остудил восторг хозяина предполагаемый раб.
Их язык отличался от слышаемого мною раньше мелодичностью и обилием звука 'л', но почему-то, как и прежде, был мне понятен. Мало того, эти звуки я могла бы с легкостью повторить, чего нельзя было сказать о языке Дал.
- Чего же ты стоишь, зови! Впрочем, нет, - старик внезапно осекся, и на его лице появилось настороженное выражение. - Нельзя показывать, как сильно нам нужна помощь. Где мой внук?
- В саду, мой повелитель.
- Позови его... И... Ансара. Надо одеться к приходу посла...
В покои вошел молодой юноша, которому едва минуло восемнадцать. Господи, как же они ходят! Будто танцуют! О такой походке мечтает любая современная красавица, такого юношу только за несколько плавных шагов с руками оторвут в любой подтанцовке.
Мальчик был не только красив и изящен, но и талантлив. Его нежные, быстрые руки как бабочки летали вокруг повелителя, поправляя то тут то там, и вскоре старик преобразился. Никогда не знала, что можно достичь такого эффекта только с помощью одежды. Мне хотелось стать на колени и внимать каждому слову этого сверхчеловека, и эта страна, этот мир мне стали нравиться все меньше. Слишком хорошо знали они нас, людей, чтобы стать настоящими. Слишком опасно...
Вошедший стройный юноша казался привычным к таким зрелищам. Без следа почтения подошел он к старику и, скорее по привычке преклонил перед ним правое колено, коснувшись губами подола длинного плаща из тяжелой ткани. Раб продолжал свою работу, а вошедший, встав по знаку старика, уселся на подушках и взял с принесенного хрупкой девушкой блюда спелую светло-желтую ягоду величиной с крупную черешню. Вонзив зубы в плод, он распространил вокруг себя такой аромат, что мне захотелось разбиться в лепешку ради подобной ягодки.
На юношу смотреть было приятно. Светлые волосы были обычными, знакомыми, голубой плащ сделан из обычной человеческой ткани, похожей на тонкую шерсть, а в белоснежной улыбке не было ничего сверхъестественного. Я хорошо знала этот тип мужчин. Этот парень мог бы стать в моем мире хорошим другом, с ним могло бы быть легко, но голубые глаза его умели сверкать сталью и связываться с подобными ему опасно. С такими глазами люди давили врагов, как клопов - без единой нотки жалости. Человек, неудержимый как любви, так и в ненависти.
И мне вновь показалось, что я его хорошо знаю. Будто стояла рядом, когда он расправлялся с врагами, будто улыбалась его выходкам, будто знала его запах, как свой, и часто ощущала прикосновение его волос к своей щеке...
Пока я справлялась с удивлением, он невозмутимо ел одну ягоду за другой. Я уже успела привыкнуть к приятному кисло-сладкому запаху, как слуга, закончив работу, бесшумно удалился, и старик заговорил:
- Ты уже достаточно большой, чтобы знать...
Рука юноши на мгновение застыла у рта, и молодой человек, тщательно прожевав ягоду, заметил:
- Разговор будет неприятным, не так ли? - я вздрогнула.
Этот бархатистый голос... я знала уже давно. Как часто он тревожил мой слух ночами. Часто смеялся надо мной в моих снах, ласково шептал что-то на ухо или пугал серебристой сталью... Неужели, я и в самом деле схожу с ума?
- Я рад, что ты вырос мудрым.
- Нет, я ошибся, - кисло усмехнулся юноша. - Разговор будет очень неприятным. Чего вы добиваетесь, мой повелитель? Ведь я всегда был послушен вашей воле.
- Послушен, - подтвердил старик, присаживаясь рядом с юношей. - Но мне нужно не только это.
- Вы хотите, чтобы я одобрял вашу волю? - серьезно спросил юноша. - До сих пор так и было...
- Малиния маленькая страна, - начал старик, и юноша оставил ягоды в покое, застыв в почтительном внимании, - но, к нашему счастью или несчастью, крайне богатая. И тебе это известно. Как и то, что у большого богатства всегда найдутся завистники.
- Для этого у нас есть наемники, - нахмурился мой знакомый незнакомец. Как я хорошо знала этот жест, когда он суживал глаза, а на идеально гладком лбу появлялась тонкая морщинка! Откуда?
- Наемники не слишком верны, мальчик мой, - ответил повелитель, слегка поворачиваясь, чтобы проверить, как сидит одеяние. - Сегодня они на нашей стороне, завтра на стороне более сильного или богатого. Нет, не наемники, а покровительство более сильного соседа делало и нас сильными. И этим соседом был Ланран.
- Ланран тоже может стать завистником, - медленно ответил юноша. - Большое государство поглотит маленькое, и из союзников мы можем стать рабами.
- Ланран достаточно близкая к нам страна, чтобы знать характер наших жителей, - покачал головой старик. - Мы не потерпим рабства. Наш народ не будет сопротивляться, но завоеватель не обрадуется новому приобретению. Наши люди умеют бороться как змеи - ужалить и скрыться. Ланран уже пробовал нас сделать рабами и вновь дарил нам свободу. Поэтому что мир с нами лучше войны. Но многолетней дружбе, завязанной на мудрости, взаимной выгоде и узах крови, пришел конец. И ты знаешь, почему.
Юноша опустил голову, в его глазах застыла сталь.
- Я знаю, что Вареон - твой друг. И я приютил твоего кровного брата на нашей земле. Я не знаю, куда ты его спрятал, и никогда не интересовался этим. Но теперь положение изменилось. На нашу маленькую и богатую страну обратил жадный взор другой сосед - Саранад. Если я сейчас не заключу мира с Ланраном, но обреку нашу страну на погибель. Именно поэтому я прошу тебя о том, о чем бы иначе не попросил никогда - отдай Вареона Врану! Отец не причинит зла сыну.
- Осмелюсь возразить...
- Вареон - наследник трона, - перебил внука старец. - Его нельзя убивать. Народ не позволит. Слишком большое влияние жрецов в Ланране, а жрецы полностью на стороне юного наследника. И ты знаешь - почему.
- Но...
- Не надо, Наран! - прервал его старик. - Я стар, и вскоре тебе придется занять мое место. Я прошу тебя, если посланник Ланрана потребует - отдай Вареона. Мы и так многим пожертвовали ради твоего друга. Я знаю, что для тебя значит Вареон, прекрасно понимаю. Мне очень жаль, но иногда приходиться выбирать. Либо твоя страна, и твой народ, либо друг, что погубил твоих родителей!
С этими словами дед величественно развернулся, а юноша, устало поднявшись с подушек, тщательно оправил одежды и последовал за ним. Он был задумчив, но не встревожен. Голубые глаза оставались спокойными, лишь в глубине мелькал нечто похожее... на смушение. Вслед за ними я прошла в огромный зал, завешенный, как и другие помещения, коврами. Вместо дверей здесь были резные решетки, а у дальней от дверей стены, на небольшом возвышении, стоял низкий трон. Здесь явно были похожи на меня - я тоже любила сидеть так запросто, скрестив ноги, как уселся на троне повелитель. Все тот же раб придал его плащу изящество мягких складок, поправил широкий обруч, заменяющий корону, а наследник, взяв одну из подушек, сел на ступеньках трона. Сел просто, как сидят европейцы - вытянув вперед одну тонкую ногу, а другую согнув рядом колене.
За повелителем встали телохранители (откуда я взяла, что это именно телохранители!? ), растворились в тени невидимые слуги, уселось у ног старца несколько советников.
Когда все приняли надлежащие позы, старик подал рабу знак. В хрустальную чашу на тонкой серебряной подставке бросили маленький шарик, в зале раздался тихий звон. Стоявшие по обе стороны дверей стражники распахнули резные створки, внутрь вошел низенький, плешивый человечек. К тому же посланник был слегка толстоват, обладал маленькими, неопределенного цвета глазками и крошечными ножками, выглядывающими из-под длинного, заляпанного грязью плаща. Так я впервые увидела собственными глазами гонца.
После обычных приветствий, представляющих собой сеть простых, едва различимых движений (в этой стране явно ничего не обходилось без танцев), гонец опустился на одно колено и вынул из-за складок плаща маленькую пирамидку из переливающегося всеми цветами радуги метала. Раб мгновенно оказался рядом, осторожно подхватил пирамидку и подал ее повелителю.
Представлял ли кусочек метала какой-то механизм, или просто был тем, что называли чудом, судить не берусь, но пирамидка вдруг всплыла над ладонью повелителя, завертелась, испуская разноцветное сияние, и заговорила на том языке, на котором говорили Наран и его пока безымянный для меня дед. Заговорила с легким акцентом, и мягким, просящим тоном.
Незнакомый мне голос назвался Манрадом и с почтением попросил у повелителя Малинии разрешение на аудиенцию.
- Почему твой господин просит встречи за спиной своего короля? - съязвил Наран. - Или, одолев наследника, он пытается одолеть своего законного повелителя?
- Мой господин предвидел такой вопрос, - осторожно ответил гонец, и мое мнение о нем резко изменилось: он явно знал, что делал. - Он не враг ни вам, ни вашей стране. Много лет он удерживал своего повелителя от мести... Забвение для вас было лучшим подарком. И подарил его мой господин.