Желудок скрутился в тугой узел, сердце затарабанило, подскакивая к самому горлу. Наблюдая за тем, как отчим играет с Сережкой, Лиза увидела отца своего сына, и выдержка медленно убегала прочь, будто в наполненной до краев ванне выдернули пробку. Она не представляла их встречу, не хотела тешить себя иллюзиями, решила дождаться возвращения Беса, чтобы потом своими глазами видеть, как он будет возиться с их малышом. А сейчас хотелось плакать, тихо поскуливать в унисон Цейсу. Слишком уж дядя Саша походил на Ромку, да и Сережка к нему тянулся, иногда в его детском лепете проскакивало слово «папа», по адресованное деду.
— Лиз, вот сейчас только не ври мне. Договорились? — произнес отчим, поправляя на внуке майку с героями очередного диснеевского мультика и отпуская Сережу назад, к виляющему хвостом щенку.
— А я никогда и не врала, — произнесла девушка, борясь с подступающими рыданиями.
— Только правды никогда не говорила, — хмыкнул в ответ дядя Саша. — Можно подумать, что я уже из ума выжил, раз седьмой десяток разменял. Только родную кровь всегда узнаю. Цвет волос и кудри мне от матери достались, а потом по наследству к Ромке перешли. Я тут недавно фотографии смотрел, да и сына хорошо в детстве помню. Когда из роддома тебя встречали, то сразу Ромка показался в мелком. Меня не обманешь. Хватит, Лиз. Где ты его встретила?
— Дядь Саш, ты о чем? — пролепетала Лизка, понимая, что уже не выпутаться.
Отчим, словно взглядом прожигал, заглядывал в самые потаенные уголки души, где хранились все самые счастливые минуты, проведенные с Ромкой. В той же сокровищнице рядом лежали картинки из единственной ночи в Вене.
Лизе вдруг всё надоело. Она устала держать в себе чаяния, надежды, ожидания. Ее жизнь подчинена секретам, тайнам, страхом того, что правда может сильно ранить, если не убить, близких людей. Хватит, надоело! Надо ведь подготовить родителей к тому, что скоро она может навсегда уехать с тем, кого привыкли считать погибшим.
— Всё о том же. Сережка — мой внук родной. Сын Романа. Только я думал, что ты внука мне родишь еще в восемнадцать лет. Не вышло. Значит, объявился, позвал тебя в Вену?
— Нет! Не так всё было. Я случайно увидела его, думала брежу, испугалась, но позвала, мы разговорились. Его звали Алекс. И он ни разу со мной по-русски не заговорил, — не хотелось смотреть в глаза отцу, который похоронил сына, а теперь, пытается проглотить горькую правду — его обманули.
— И ты фамилию мою взяла, сына на нее записала, прочерк в отчестве оставила специально. Вернется, да?
Лиза кивнула в ответ, шмыгая носом.
— Не опасно это для тебя? Для всех нас? Когда Романа в другое ведомство переманили, я только об одном просил — семью не подставляй! Не хотелось, чтобы в один день к нам в квартиру ворвались люди в масках и перестреляли, чтобы ему отомстить. Я знал, на что он подписывается, что за всем этим будет. Не увидимся долгие годы, а если увидимся, то тайком. Да что я ему сделаю? Взрослый мужик, сам выбрал свой путь. За тебя только обидно было… А потом, когда эту чертову звезду прислали вместе с «цинком», то я понял всё, с бывшим командиром Ромкиным кое-что перетер. Хотел с тобой с глазу на глаз поговорить, да не решался, боялся еще больнее сделать. Ты ж как тень ходила, майки его перебирала, не верила в «правду» о геройском поступке. Потом Макс появился, решил, что у тебя всё прошло. Ошибся…
Слова больно стегнули плетью. Лиза ошарашенно смотрела на отчима, пытаясь осознать полученную информацию. Значит, не она одна жила надеждой на возвращения Ромки? Его отца тоже не удалось запутать, отвлечь? Получается, дядя Саша догадывался не только о том, что сын жив, но еще об их чувствах?
Стало трудно дышать, легкие отказывались работать, в глазах цветные пятна выводили причудливые и залихватские па неизвестного танца. Их тайна, запретный плод, который так сладок, оказался простеньким секретом Полишинеля. И те сказки, которыми хорошо, красиво и логично «кормил» ее Ромка с семнадцати лет, оказались его собственными домыслами! Дядя Саша, похоже, только рад за них, за то, что у них мог быть ребенок еще много лет назад.
Ох, Ромка! Глупый мальчишка, который всё пытается идти наперекор отцу, и пытающийся его не разочаровать одновременно. Если бы не та работа, на которую его отправили без права на отказ, то всё могло сложиться иначе. Можно было не скрываться, не целоваться тайком, медленно умирать, понимая, что так можно себя вести лишь в уединённом месте. Сожаление ранило, резануло осколками раздавленной уверенности, что Рома всё сделал правильно. Да что теперь причитать? Прошлое не исправить. Да и в причитаньях до смешного мало толку.
— Нет, не опасно. Скоро Ромка вернется домой. Я не знаю, что будет дальше. Скажет, надо уехать в другой город — уеду без лишних вопросов. Скажет остаться — буду только рада.
— И о Сережке он же не знает ни черта, верно? — усмехнулся дядя Саша.
— Я о Ромке тоже не знаю ничего, кроме одного — вернется со дня на день. Дэна встретила, когда мы с Цейсом во дворе гуляли на детской площадке. Тот поинтересоваться приходил, как дела, надо ли передать что-нибудь. И тут Сережу увидел, заулыбался, как дурак, сразу всё понял. Еле упросила его не говорить ничего, с условием, что мы его потом на свадьбу пригласим свидетелем.
— Ну и правильно, Лизок. Пусть сюрприз будет бывалому разведчику, — отчим сразу повеселел, подмигнул девушке.
— Дядь Саш, а ты, что делать будешь, когда Ромку увидишь, спустя столько лет?
— Не знаю. Возможно, по морде съезжу, а потом уже обниму гаденыша. Лизка, не лезь в наши мужские разборки. Я ж его люблю, не меньше, чем ты. Только выражается всё по-другому.
— Хорошо, не буду, — улыбнулась девушка.
Отчим поцеловал ее в висок, поднялся с прогретого солнцем пледа, направился в сторону дома.
Лиза легла на спину, растянулась на траве, заложила руки за голову. К ней подошел сын, шлепнулся рядом, принялся перебирать длинные волосы цвета спелой пшеницы.
Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, купало в золотом сиянии, ветерок продолжал неспешно перешептываться с листьями, а по небу бежали белые облака, менялись местами, поражали воображение всевозможными фигурами зверушек и волшебных существ.
— Небо — оно общее! Захочу и буду смотреть!
— Только молча, договорились?
— Ты же меня никогда не оставишь, правда?
— Правда.
Давний разговор всплыл на волнах памяти, заставил улыбнуться и одновременно сморгнуть слезы. Сережка нашел какую-то травинку, взял ее в рот, тот час стал отплевываться от горечи стебелька. Поцеловав сына в макушку, Лиза уложила его рядом с собой, продолжила смотреть на лазоревый шатер, раскинувшийся над ее полянкой, маленьким безмятежным мирком, который они скоро будут делить на троих…
Бес
Часть 2
Красный шар, уходящего за горизонт солнца, напоминал незаживающую рану на сердце. Дневной свет, умирая, кровоточил в огне заката, окрашивая небо в багряные тона. Океан неспешно катил величественные воды, рокоча прибоем. Волны с пенным шелестом омывали песок, и тут же забирали частичку суши с собой, торопились вернуться к материнскому лону Карибского залива.
На душе тревога, который день, плясала джигу, подначивая делать глупости и отключая осторожность, которой он всегда руководствовался. Впервые пугала не неизвестность, а намечающаяся конечная точка на пути следования.
Хотелось бросить всё к черту, получить визу в Российском посольстве на имеющийся паспорт и прямым рейсом улететь в Москву. Тамродные люди, старая дача, вечно скрипящая калитка, заросший осокой и васильками палисадник, где осталась частичка безмятежности, покоя, а на небо смотрит любимая девочка с волосами цвета спелой пшеницы. Здесь же — море, пальмы, страстные танцы до утра, темпераментная речь, а так же лениво текущие дни, влачащие себя подобно огромным черепахам, которых выбрасывает после шторма на берег. Надоело. До одури надоело неспешное существование в другой части света, словно в иной вселенной, где нет никаких напоминаний о тех событиях, которые привели его сюда.
Роман провожал уходящий день, который медленно тонул в агонии цвета охры; стоял у самой линии прибоя, не подкатывая светлых полотняных брюк, не снимая легких кроссовок. Как всегда, верный расчет — вода замирала в паре сантиметров, с тяжелым вздохом откатывалась назад, убегала домой, в пучину, чтобы потом с громким криком выплеснуться на берег.
Бес уселся прямо на песок, который раскалился за день под безжалостным солнечным зноем и не думал отдавать тепло ночи, медленно накрывающей Гавану фиолетово-черным полотном. Океан поглотил последний луч багрянца. Мир на пару мгновений стал серым и блеклым, чтобы через пару минут подарить пляжу чернильную темноту.
В душной тишине карибской ночи Роману за последние полтора года думалось хорошо, и комфортно. Жаль, конечно, что так редко удавалась побыть в одиночестве. Местные товарищи по оружию не понимали простой истины, которая гласила: «От одиночества бегут, к уединению стремятся».
Кубинское гостеприимство границ не знало, запросто могло соперничать со ставшим притчей во языцех кавказским. Постоянно ему что-то показывали, пытались угощать ромом, сигарами, звали на вечера и посиделки. Приходилось делать хорошую мину при плохой игре, лишний раз не показывать накопившуюся внутри непомерную усталость от чужих городов, отсутствия своего угла, от необходимости колоть лед проблем и заданий.
Да и, вообще, жизнь на Острове Свободы напоминала фантасмагорию из старых советских книг-утопий и западных антиутопий: ветхие дома, старые автомобили, в основном, нашего, родного и загибающегося автопрома, отсутствие в открытом доступе благ цивилизации в виде открытого доступа в интернет, мобильных телефонов. Зато люди умеют открыто радоваться и наслаждаться жизнью, находят хорошее в том малом, что им доступно. На улицах Гаваны до сих пор играли уличные музыканты, восхваляя революционные заслуги Че и Команданте, прохожие пританцовывают в такт аккордам. На пляжах молодежь после рабочего дня устраивает вечеринки, при этом карибская неспешность сравнялась с медлительностью философии Востока.
Роман заставил себя принять размеренное течение будней, нашел занятие, чтобы избавиться от тоски, которая не давала вздохнуть и постоянно давила на сердце, едва он вышел из номера мотеля на окраине Вены, когда отправлялся в Венесуэлу.
Бес был обучен доводить игру до логичного финала. Как только он взял документы в камере хранения на вокзале, Алекс Мозер растворился в небытие, как будто его никогда и не существовало в течение пяти лет в столице Австрии. Регистрацию на рейс прошел Ромарио дель Кастас. Каракас встретил его, спустя восемь часов полета. Там он пробыл всего несколько месяцев, показавшиеся едва ли не столетием вынужденного бездействия и ожидания, что ему вновь наметят траекторию пути, но теперь уже ведущего домой.
Каждый день Роман надеялся, что его не вычеркнули из списка ценных кадров, не скинули, как лишний балласт или совсем забыли, за ненадобностью. Если даже его вывели из игры, оставив в живых и отправив в Латинскую Америку, то он не собирается просто так бездействовать. Бес заслужил право быть рядом с любимой женщиной. Родина ему кое-что задолжала…
Получив новое имя, документы, Бес оказался на Кубе с почетной миссией обучить товарищей по оружию основам борьбы с организованной преступностью и терроризмом в свежеиспеченном отряде из самых лучших полицейских. Откуда глобальная коррупция, преступность и террор могут взяться на маленьком клочке суши, затерявшейся среди лазуритовых вод Карибского бассейна, оставалось тайной за семью скрижалями. Да и он сильно не раздумывал над риторическими вопросами, ибо не привык ломать голову над загадками, не касающихся его напрямую.
Начальство сказало: «Надо!». Ромка, конечно же, ответил: «Понял. Пошел исполнять», — надеясь, что это было в последний раз. Так будет проще, удобнее, появится стимул к последнему рывку, который приведет его в Москву.
В Каракасе Бес едва не сошел с ума от скуки, блуждания по бесконечным лабиринтам старого города. Он бесцельно сидел в кафе, разглядывал достопримечательности, знакомился с обывателями, затерялся в толпе редких и праздных туристов. Никогда еще Роман не жил в городе просто так, ожидая непонятно чего. Бездействие морально давило. Думать о наихудшем развитии событий не хотелось. Он обещал вернуться, откровенно поговорить с Лизой…
Только не теперь! Он выживет, вцепится, подобно старому и матерому волкодаву хищнику в хребет, но выйдет из схватки победителем. Сейчас не имеет права проигрывать, по-глупому уходить, так и не сказав самого главного, так и не начав жить рядом с любимой женщиной, не узнав семейного тепла и самого банального быта. Ожидание впервые стало непосильной ношей, тяжелым камнем, тянущим его на дно сомнений.
Раньше Бесу казалось, что его существование под Венским небом похоже на крутящуюся карусель, с корой невозможно сойти, не разрушив ее ось, тем самым, слетев с орбиты. Теперь же, в состоянии бездействия, пред Романом то и дело мелькал образ: он, словно былинный витязь, стоит у развилки трех дорог рядом с указующим камнем. Однако самая необходимая и желанная тропа недоступна, скрыта в тумане, и не известно, как туда попасть. Как бы неистово он не жаждал возвращения домой, разум то и дело, коварно дергал за стоп-кран и пускал под откос все мечты. Еще не время. Последний, финальный рывок, и он отдаст все долги.
Непомерная усталость давала о себе знать последний год, подсовывала дразнящие картинки воспоминаний, которые проносились перед глазами с завидной регулярностью, парализуя железную волю.
Роман вглядывался в бархат темного неба, где успели рассыпаться осколки драгоценных камней, лениво мерцая и подрагивая в вышине. Метеорит сгорел, входя в верхний слой атмосферы. Падающая звезда вызвала новый виток боли. Красивые, чувственные губы скривились в горькой усмешке. Давным-давно, лежа в гамаке, растянутом между двумя яблонями, он прижимал к себе маленькую девочку с волосами цвета спелой пшеницы, показывал ей серебристые узоры звездных сплетений. То небо давно уже для него стало чужим, далеким, потерянным…
Увидит ли его вновь? Будет ли у него возможность когда-нибудь объяснять звездный атлас еще одной девочке, с серыми глазами и пушистыми ресницами, как у ее матери? Почему-то представил, как у Них с Лизой растут дети. Мальчик старший, девочка младше, года на два…
Он и сам в себя не верил, метался, как палый лист, и не находил покоя. Рациональность сменяется мечтами и наоборот. Уже надоела эта безумная чехарда, томящаяся внутри.
Кто бы мог подумать в то лето, что девчонка, которая вошла в его семью вместе с новой женой отца станет для него всем, его второй половинкой, той, без которой он дышит лишь в пол силы?
Когда-то на вопрос Татьяны, почему он еще не женится и не приводит девушек на смотрины, Ромка шутливо ответил: «Если найду ту, кто будет хотя бы на половину умнее и красивее нашей Лизки, то женюсь, не раздумывая».
Бесу тогда только стукнуло двадцать четыре, перед ним, как карты веером раскинулись возможности для карьеры; девушки баловали своим телом и восторженным вниманием, друзья смотрели в след завистливо-одобрительным взглядом…
Жизнь впереди! Все основные радости он возьмет сейчас, обязательства — завтра. Несся вперед, думал, что делает то, чему научился в армии, не представлял, во что в итоге выльется это «умение» к сорока годам. Карьера сложилась, да такая, о которой мечтают все выпускники академии, сетуя на то, что их отправляют в скрытый резерв. Только, как оказалось, Ромка — не идеальный механизм для черной работы. Он еще и живой, к вящему раздражению начальства, координаторов, великих гроссмейстеров. И сейчас он хочет одного — домой. Есть к кому возвращаться, куда спешить, где найти себя, возродиться вновь.
Лизка всегда служила ему солнечным лучиком, который не давал потерять себя. Ее детская вера в его силу, не позволяласломаться, идти до конца по выбранному пути, который, в конечном итоге, завел на другой конец земного шара. Всё, что Бес делал для безопасности любимой девочки — рационально, оправданно, выверено до миллиметра. Тогда почему сейчас на душе кошки скребут острозаточенными коготками, раздирая ее на части? Хочется пойти в самый злачный бар Гаваны, напиться в хлам, разнести всё заведение к черту, попутно ввязавшись в драку…