— Значит, все хорошо? — настаиваю я, поскольку на самом деле благодарна ему.
Еле заметное подобие улыбки появляется у него на лице.
— Мы ... крутые.
Я с ухмылкой смотрю на него.
— Спасибо, что тащил меня на верхний этаж.
— В этом доме есть лифт, — напоминает он мне.
— Ну ты мог бы оставить меня на полу в кухне.
— Возможно.
Я улыбаюсь.
— Какие планы на сегодня?
— Босс хочет видеть тебя в своем кабинете в 10.00. Он ненавидит ждать. Прошу не опаздывать, — он направляется в сторону входной двери.
Я бросаю взгляд на часы — только девять. Возможно, я смогу поработать хотя бы час, прежде чем попаду в пасть к тигру. Я возвращаюсь на кухню, здесь никого нет, поэтому я сама делаю себе кружку кофе и иду в свою комнату.
Я вытаскиваю свой рюкзак, набитый рукописями неизвестных авторов. Вынимаю первую, кладу на стол и пододвигаю белое кресло. Это, однозначно, самое спокойное место для чтения.
Первая рукопись — ужасна. Если бы я брала по центу за каждую рукопись, начинающуюся с главной героини, разглядывающей свое лицо в зеркале, я была бы богата. Очень многие просто списаны с 50 оттенков. Я аккуратно кладу на стол, скрепленные степплером три главы, окунаю палец в кофе, мажу дно своей кружки и ставлю кружку на рукопись. Потом указательным пальцем немного вожу по образовавшему кофейному кругу на рукописи, чтобы создалось впечатление, что кто-то читал это произведение, попивая кофе.
Знаю, это некрасиво, но к сожалению, необходимо. Раньше, когда я не ставила таких кофейных кругов, а возвращала эти ужасные рукописи авторам, они начинали писать письма в агентство, обвиняя нас, что мы их не читали. С этой техникой я перестала получать подобные письма.
Поэтому приспокойно беру следующий конверт. Первое мне бросается в глаза профессиональная фотография красивой женщины, приложенное письмо сообщает, что она хотела бы использовать эту фотографию на последней обложке книги. Это уже не очень хороший знак. Обычно ужасные рукописи, как правило имеют вот такие гламурные фото. Я начинаю читать текст и вздыхаю, поскольку с трудом могу осилить даже вторую страницу.
Я оставляю такое пятно от кофе, сгибаю пополам рукопись и вкладываю в собственный конверт автора с вежливым отказом от нашего агентства, и поднимаю взгляд к окну. На сегодняшнее утро достаточно. Я сама не своя, смотрю на часы.
Осталось десять минут до десяти. Пришло время спуститься вниз.
Я собираюсь любить тебя, пока ты ненавидишь меня.
13.
Далия Фьюри
Я бойко стучу костяшками пальцев в дверь кабинета. Я уже не чувствую себя нервной или испуганной, какой была в тот раз, робко стучась в его дверь. С Дейзи все в порядке, и я уже знаю все шаги этого танца. Возможно, даже с закрытыми глазами.
— Войдите, — слышится голос Зейна из-за двери.
Распрямив плечи, я толкаю дверь вперед, и черт побери, блины, переваривающиеся у меня в желудке, делают кульбит. У него влажные волосы, и на нем одета рубашка топленых сливок, которая открыта и оголяет его сильную шею. У меня перехватывает дух от его грубой мужской силу, просто волнами исходившей от него. Я останавливаюсь, не в состоянии двинуться.
— Доброе утро, — произношу я, внешне выглядя совершенно спокойной, но внутри у меня полный возбужденный бардак.
Он не тратит времени на обмен любезностями.
— Твоя киска голая под платьем? — первое, о чем он меня спрашивает.
Черт бы его побрал. Если он хотел поставить меня в тупик, то ему это удалось, причем с лихвой. У меня безусловно учащается дыхание, и мне кажется, оно становится слышно даже ему.
Вопросительно он приподнимает одну бровь.
— Эмм… нет.
— Снимай трусики. Ты не должна носить трусики, пока находишься в этом доме, или когда идешь куда-то со мной.
Мои глаза расширяются. Что за черт? Ну, и высокомерие!
— А когда у меня месячные? — едко спрашиваю я. — Я просто слегка переживаю за твою мебель?
— Я не помню, чтобы запрещал пользоваться тебе тампонами.
Единственно, как я могу себя защитить, это смотреть на него презрительно и пренебрежительно, пока снимаю трусики и сжимаю их в кулаке.
— Ну, если тебе все равно, я буду чувствовать себя более защищенной в определенном плане в трусиках в свой определенный период.
— Мне не все равно, — с пафосом заявляет он.
Властный ублюдок.
— Почему ты об этом беспокоишься? У нас же не будет секса в этот период? — бросаю я в ответ.
— Откуда у тебя создалось такое впечатление, что мы не будем заниматься сексом? — выдавливает он.
Я отхожу на шаг назад.
— Что?
Он дьявольски улыбается.
— Моя Далия, только не говори мне, что у тебя никогда не было секса во время месячных.
— Конечно, нет, — надменно отвечаю я.
— Тогда ты упустила кое-то особенное. Даже кобель чувствует, когда у женщины идут месячные, потому что ее гормоны сходят с ума. Она похожа на фитиль. Одна маленькая искра, и она воспламениться, как адский костер.
Мое сердце получает удар. Это настолько далеко от того, что я привыкла видеть в мужчинах.
— Иди сюда, — ненавязчиво приказывает он.
Я подхожу к его столу и смотрю на него сверху вниз. Сердце сильно колотится, поскольку тело реагирует на него. На самом деле это невероятно, как мое тело начинает реагировать на него, стоит ему появляется в зоне моей видимости. Словно он уже дотрагивается своими пальцами до моей спины и скользит ими вниз. Каждая, проведенная с ним минута, наполнена сильным волнением, возбуждением и трепетом от предвкушения. Я никогда бы не поверила несколько месяцев назад, что за короткое время познакомлюсь с чем-то настолько диким и сумасшедшим.
Он наклоняет голову.
— Сюда, — хладнокровно приглашает он.
Однако, я должна признать, меня действительно не волнует, что он рассматривает меня как шлюху. Иди сюда. Ноги вверх. Раздвинь ноги. Я стискиваю зубы, но повинуюсь его команде и обхожу вокруг стола.
Он откатывает от стола свое кресло, сделав свободным большое пространств.
— Садись прямо передо мной, — выдает он.
Я мельком смотрю на его рабочий стол, облизываю нижнюю губу и спрашиваю:
— А ты не хочешь убрать эти документы сначала?
Он даже не шелохнулся.
— Нет.
— Ты хочешь, чтобы я их передвинула?
— Нет. Я хочу, чтобы ты выполнила мою команду, — говорит он с изысканной вежливостью.
Тьфу. Он заслуживает погибнуть ужасной смертью. Я встаю между ним и столом, и подпрыгиваю на гладкую поверхность. Невольно я быстро опускаю глаза вниз на его промежность — жесткий и заметно выпирающий под дорогой тканью брюк. Я тут же поднимаю глаза, он смеется холодно.
— Ты не пришла ко мне вчера, — мягко говорит он.
— Я... э... я... опьянела.
— Я слышал, — его глаза светятся обещанием и опасностью, мне нравится, это похоже на намек чего-то ужасного страшного и непостижимого. От этого я плохая девочка?
Пульс сильно учащается.
— Ну, ты же оставил шампанское в очень доступном месте, — объясняю я.
— Верно, — признается он.
— При том состоянии я могла бы что-нибудь сделать, — заключаю я.
Он берет мою правую лодыжку своими теплыми руками. Его прикосновение, как раскаленный шип, но я не дергаюсь и не реагирую. Я удерживаю ладони, словно они намертво приклеились к поверхности стола, по обе стороны от себя. С насмешливой улыбкой он снимает туфлю, она падает на пол. У него появляется полуулыбка.
— Да?
Это полуулыбка превращает мои внутренности в кашу, я даже чувствую, как лицо начинает краснеть. Его руки на моей лодыжке заставляют меня трепетать.
— Да, — хрипло шепчу я.
Он снимает с меня вторую туфлю.
— Например? — мурлычет он.
Господи! У меня мозги совершенно расплавились.
— Не знаю. Ну, наверное, невероятный минет.
Что-то мелькает в его глазах, он роняет туфлю.
— Это пригодится на будущее, но боюсь, мы русские ценим честность и держим свое слово. И если мы говорим, что будем где-то через час, мы обязательно там будем.
Я задумываюсь буквально на несколько секунд.
— Мы, американцы, тоже. И именно поэтому я сижу на этом гребанном столе без трусиков.
Он смотрит на меня пожирающими глазами, как будто я еда или добыча. Мне согревает сердце, что он услышал от меня, что американцы держат свое слово тоже.
Я соблазнительно улыбаюсь.
— Хммм... а еще я где-то слышала, что ты съел собственное сердце, — пусть знает, что я так легко не сдамся.
Он взрывается смехом, который просто льется из него, как масло из банки. Ровный, переливающийся, ослепительный.
— Ты не должна слушать сплетни, моя Далия. А теперь будь умницей, раздвинь ноги. Я хочу тебя трахнуть.
Я облизываю сухие губы.
— Вот так запросто?
— Э-э... да.
— И это всегда будет именно так?
Он удивленно поднимает брови.
— Как так?
— Так без эмоционально.
Он обдумывает.
— Думаю, да.
— Почему? Почему это должно быть настолько без эмоционально и безразлично?
Он плавно поводит плечами.
— Потому что мне так нравится.
Я тяжело сглатываю.
— А может потому, что ты боишься? — шепотом спрашиваю я.
Секунды проходят как-то оглушающе. Его глаза опасно поблескивают, и я вижу в глубине что-то чертовски адское, но вдруг он смеется.
— Боюсь чего, крошка? — мягко спрашивает он.
— Испытывать чувства.
— Чувства к тебе? — издевается он.
Я контролирую выражение своего лица, пытаясь не показать ему свое смущение.
— К любой женщине, — выплевываю я.
Он смотрит на меня с любопытством, явно заинтригованный.
— Что будет для тебя не настолько... без эмоционально?
— Может, если мы поцелуемся?
Выражение его лица не меняется.
— Давай. Поцелуй меня.
Я наклоняюсь вперед и тут же запах его одеколона окутывает меня. Пьянящий. Я опускаю руки на его широкие плечи, словно каменную мышечную массу. Приближаюсь к нему, его губы становятся все ближе. Черт, ну почему он такой шикарный?
Мое сердце бьется так громко, что он наверняка слышит его стук. Затаив дыхание, я тянусь в сторону его шеи, его тело становится абсолютно зажатым. Я чувствую пальцами, как напрягаются его мышцы и становятся совсем жесткими. Это не совсем та реакция, которую я собиралась получить в ответ, но по крайней мере, он хоть как-то реагирует, пусть и таким образом. Я утыкаюсь носом в бешено пульсирующую вену и нежно целую ее. Мягко, как невинный шепот бабочки.
Отодвинувшись от яростно бьющегося пульса, я прислоняюсь лбом к нему. Я поднимаю руки, чтобы взять его лицо в ладони, на ощупь его кожа похожа на шелк, я чувствую его тепло. Мои губы прислоняются к его, дыхания перемешиваются.
Смело настолько, как ягненок приближается к льву, наши губы соприкасаются.
Его губы мягкие и полные, на вкус пахнут кофе и чем-то завораживающим. Наслаждаясь его вкусом, я мягко и с намеком... углубляю поцелуй. Все мое тело наполняется теплом и эйфорией, от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Тепло сочится прямо в сердце. О, Боже! Сколько времени прошло с тех пор, когда я чувствовала нечто такое? Тлеющий жар закручивается глубоко внутри.
И вдруг я понимаю.
Он не целует меня в ответ.
Я немного отстраняюсь назад, прекрасное тепло внутри меня испаряется, как туман в лучах утреннего солнца. Он остается до сих пор таким же зажатым и не отвечает на мой поцелуй. Я поднимаю взгляд и смотрю ему в глаза. Они смотрят на меня, как красивые, безжизненные камни.
— Теперь мы можем сделать то, что хочу я? — спрашивает он.
Это как пощечина. Он намеренно поставил меня в унизительное положение. Я опускаю руки и отстраняюсь от него подальше. Моя гордость смертельно ранена, внешне я в ярости.
— Думаю, к концу я возненавижу тебя, — ядовито выплевываю я.
— Снова ты об этом. Эмоции, — насмехается он.
Я сердито гляжу на него. Боже, я никогда не встречала такого мужчину, который бы вызывал у меня такое бешенство. Я хочу, расцарапать ногтями его наглую самодовольную рожу, и добавить еще один шрам к тому, что уже есть.
Совершенно спокойно он хватает мою блузку и разрывает. Пуговицы летят во все стороны.
— Какого хрена ты делаешь? — со злостью протестую я, автоматически прикрывая грудь руками, несмотря на то, что он уже видел мою голую грудь.
— Когда я рядом с тобой, мне всегда хочется сделать одно… изнасиловать тебя.
— Что, великому Зейну необходимо применять силу, принуждая женщину? — поддразниваю я его.
Его глаза поблескивают, кажется смешинками.
— Думаю, мы оба знаем, что тебя не нужно принуждать.
— Я согласилась добровольно, но теперь я передумала. Ты холодная бесчувственная скотина. Я не знаю, что я вообще в тебе нашла. Я больше не желают в этом участвовать. Вот так.
Он смеется, звук какой-то жесткий, совсем отличается от предыдущего его смеха.
— Похоть и страсть, фонтанируют и бьют через край, американская лиса. Ты не можешь просто так от этого отказаться.
— Ну, так я только что сделала это, — холодно говорю ему.
Он злобно улыбается.
— Тогда ты не будешь возражать, если я проведу эксперимент?
Я подозрительно смотрю на него.
— Что ты собираешься делать?
— Если ты не потеряешь голову в течение двух минут, то сможешь уйти из этого дома и никогда не возвращаться.
Я от удивления широко раскрываю глаза.
— Что?
— Ты слышала, — рычит он.
Две минуты. Я смогу продержаться две минуты, я не в таком отчаянном положении. Предупрежден значит вооружен. Я смогу сделать так же, как и он. Неважно, что я внутри чувствую, я останусь холодной и без чувственной. Бросаю взгляд на часы.
— Время пошло.
Он смотрит на свои часы.
— Не то чтобы я не доверял тебе. Но все же…
— Конечно, нет, — с кислой миной говорю я.
— Мое время, — говорит он.
Я выдавливаю:
— Так же, как и мое.
Вальяжно он расстегивает застежку спереди на моем бюстгальтере. Грудь тут же вырывается наружу, и к сожалению, мои соски уже стоят. Я делаю глубокий вдох и украдкой смотрю на часы — прошло семь секунд. Он берет грудь в руки и аккуратно начинает мять.
Я натянуто улыбаюсь, а он самодовольно смеется.
Случайно, мой взгляд опускается на запястье. Двадцать секунд. Он наклоняет свою темную голову к моей груди и захватывает губами сосок, словно горячий бархат! Его рот такой горячий и коварный, что я ощущаю ток, идущий прямиком вниз к моей промежности.
Дерьмо. Мне нужно найти способ абстрагироваться от него.
Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить эту ужасную рукопись, которую начала читать утром. Там все началось с секс-сцены, которая была настолько смешной, что явно заслуживает какой-нибудь турецкой награды. Девочки, я так хохотала...
О, Боже! Зейн прихватил сосок зубами. У меня вырывается стон и пытаясь его сдержать, я начинаю покашливать, словно у меня запершило горло. Он отрывается от груди, и этот ублюдок довольно хмыкает. Он думает, что такой крутой. Кто-то же должен сказать ему — смеется тот, кто смеется последний.
Его рука начинает двигаться вверх по моему бедру и, какого черта? Мои ноги, словно живут своей собственной жизнью, раздвигаются, предоставляя ему полный доступ. Я опираюсь ладонями за спиной и закрываю глаза. Делаю глубокий вдох. Если он может противостоять мне, то я тоже могу противостоять ему. Не зря же моя фамилия Фьюри. (Fury фамилия, по англ. Ярость)
Один палец входит в меня. Ох, мой. Бог. Сейчас должно быть прошло уже около минуты. Он помещает другой палец, начиная кручить большим пальцем вокруг клитора, словно акула убийца. Черт, но мне так хорошо.
У меня начинает кружиться голова, непроизвольно бедра поднимаются вверх, немного, но безусловно, поднимаются. Что-то внутри живота, будто плавиться. Ох, черт. Пульсирующее желание в моей киски становится просто нестерпимым. Я не выдержу этого, похоже, для меня это слишком много. Нет. Нет. Нет. Я не собираюсь... кончать. Черт с ним. Я не кончу. Я не должна кончать. Ох, нет...