– Ну, поигрались, хватит! – Он сорвал с шеи амулет, шепнул пару слов и с наслаждением припечатал пространство между вновь разошедшимися стенами «коробочки». – Н-на!..
Стены содрогнулись в последний раз и стали прежними – основательными и неподвижными. Стоящими на своем месте. Переулок превратился в просто переулок: стены как стены, мостовая как мостовая. Лишь медленно оседала выбитая из камней пыль, да на мостовой виднелась выжженная клякса – след, оставленный его амулетом Возврата.
Он наклонился и похлопал по спине все еще крепко удерживающую его за ноги женщину.
– Всё, можешь отпускать… Эмма? Все в порядке.
Она оторвала лицо от его колен и поглядела одним глазком сначала вниз, потом на него.
– Точно в порядке?
– Точно. Но нам надо отсюда убираться. Давай, поднимайся.
Эмма разжала руки, отвела с лица растрепавшиеся волосы. Она сидела на стене верхом, задравшиеся юбки высоко открывали крепкие ноги, обтянутые белыми, сейчас запылившимися и порванными чулками. Эмма перехватила его взгляд, смутилась, суетливо пытаясь одновременно одернуть юбки и подняться. Он подхватил ее под мышки, поставил на ноги и потащил за собой за руку прямо по гребню широкой стены, приговаривая на ходу:
– Может, у них еще что-то для нас припасено… хотя вряд ли быстро очнутся от отдачи… да я просто уверен, что они уже все мертвы…
– Отдачи? – крикнула ему в спину Эмма.
– Им вернулось их же собственное колдовство! Спускайся, я тебя поддержу… вот так… амулет Возврата – это вам не хухры-мухры… Да отдай ты мне свою проклятую сумку, не съем я ее!
– Я ничего не понимаю… в магии, – запыхавшаяся Эмма еле за ним успевала. – Это что, всё… моя ведьма сделала?
– Нет, она лишь сплела иллюзию, а вот дергал за ниточки совсем другой человек… Эмма, нельзя ли побыстрее? – окликнул он, когда увидел, что Эмма отстает, прихрамывая.
– Нельзя ли! – сердито огрызнулась женщина. – Я потеряла там один ботинок! И чулок слезает.
– Ну так сними второй ботинок и чулки, будет быстрее, – предложил он. Эмма блеснула сердитым взглядом:
– Но это же… неприлично!
Он не удержался от хохота – наполовину нервного. Растрепанная, в порванных чулках, в одном ботинке, в сбившейся набок блузе… не потерявшая присутствия духа в миг смертельной опасности… и через секунду думающая о приличиях! Продолжая смеяться, он вернулся, наклонился и, крепко взяв ее за ногу (Эмма брыкнулась, но мрачно смирилась), снял и зашвырнул в темноту оставшийся ботинок.
– Вот так будет лучше!
Эмма обиженно пыхтела рядом:
– Лучше! Они же совсем новые… были… яловая кожа, им сносу нет…
– Куплю тебе еще лучше! – пообещал он на ходу.
Глава 17. В которой полицмейстер целится из пистолета
В таком вот виде – запыхавшиеся, оборванные, поцарапанные, а кое-кто и босиком – мы и предстали перед полицмейстером.
Полицмейстер, видимо, ложился спать с курами, потому что открыл дверь – сам! – в ночном колпаке и в шлафроке на голое тело. Но уставилась я не на это интересное зрелище, а в смертельный глаз направленного на нас пистолета.
Через миг Фандалуччи шумно выдохнул и опустил оружие.
– Да чтоб тебя!..
– И тебе добрый вечер, Эрик, – согласился Кароль, подталкивая меня к двери. Только тут полицмейстер поспешно прихватил полы своего одеяния рукой с пистолетом. Пробормотал:
– Прошу, входите, дама Эмма.
Я свалилась в кресло у камина, со стоном вытянула горящие ноги. Кароль садиться не стал – так и метался по гостиной до прихода хозяина. Кажется, он почти не запыхался; еще бы, вон какие ноги длинные! Полицмейстер вернулся быстро, уже одетым – странно, что не в свой обычный мундир! – с канделябром в одной руке и хрустальным графином с чем-то янтарно переливающимся в другой. Он был встревожен, но разлил всем спиртного, прежде чем нарушить молчание:
– Итак?
– Новое нападение. На этот раз магическое.
Фандалуччи очень аккуратно поставил графин, но тот все равно громко стукнул о столешницу.
– Рассказывай.
Я слушала рассказ Кароля – и не слушала. Делала мелкий глоток, держала бренди во рту до онемения, проглатывала. Делала следующий глоток… Мы живы – и это главное. Сумка со всем драгоценным содержимым стоит у ног целехонькая – и это тоже хорошо. Я испугалась, только когда увидела сверху стремительно надвигающиеся на Кароля каменные стены. Я так редко сталкиваюсь с иллюзиями (мы называем их мороком), что не всегда способна отличить фантом от реальности. А ведь это верная смерть для тебя или для того, кто рядом.
Исподтишка рассматривала Кароля. Так вот о ком тогда рассказывала Хельга! «Чернявый молодчик с Риста». Хвалила. Восхищалась, что он не давал спуску князю. Правда, называла при этом другое имя… Ну что ж, у шпиона и должно быть много имен.
– Когда это случилось? И где?
Кароль ткнул дулом эриковского пистолета в расстеленную на столе карту Риста. Оригинальные же у полицмейстера скатерки…
– Почти час назад. Один бы я успел быстрее, но… – Кароль теперь махнул пистолетом на меня. Спохватился и аккуратно положил оружие на каминную стойку.
– Я вышлю магов, но целый час! – полицмейстер развел руками. – Госпожа Торенц, дайте-ка нам портрет той милой старушки!
Оба с минуту рассматривали набросок.
– Классика! – наконец резюмировал Кароль. – Причем это вполне может быть ее истинным обликом. Ну что, ждем, кто из магов или ведьм скоропостижно скончается нынешней ночью?
Фандалуччи с силой стукнул кулаком о стол. Я опять вздрогнула, как когда Кароль ткнул в меня пистолетом.
– Все-таки Ведьмин Указ был принят правильно!
– А я что говорил? – буркнул Кароль. – Но ты же не думаешь, что здесь в очередной раз порезвились наши обожаемые ведьмы?
– Все-таки он чувствует, как ему поджаривают хвост!
Они обменялись понимающими взглядами.
А я ровно ничего не понимала. Кто такой «он», что за Ведьмин Указ? И почему, в конце концов, Каролю самому не поджать хвост и не отсидеться в безопасном месте, раз на него покушаются раз за разом? Ведь не лавируя, против ветра не выплывешь. Все эти мысли я озвучила вслух – бренди придал громкости моему голосу.
– Слышу глас мудрости, – заметил полицмейстер. – Кстати, где это вы вдвоем шлялись в ночь-полночь?
– Мы возвращались из…
– … с вечерней прогулки по городу, – перебил меня Кароль.
Он по какой-то причине не желает рассказывать другу о доме или о портрете?
– Из очень затянувшейся прогулки по городу… Ох!
Я попыталась встать, но осела в кресло обратно. Кароль опустился передо мной на колени.
– Ну-ка давай посмотрим, что у тебя с ногами!
Попытался стянуть, но в конце концов плюнул и просто разорвал мои чулки, прилипшие к подошвам. Я со вздохом подперла щеку.
– Кароль, от тебя одни убытки! Ты выкинул мои башмаки, порвал чулки… Что будет следующим?
– Я бы на его месте порвал на вас платье, – подал голос Фандалуччи. Он прислонился задом к столу и наблюдал за другом с любопытством.
– Даже и не мечтай! – буркнул Кароль, осторожно поворачивая и разглядывая мои израненные стопы.
Ткнув пустым бокалом в сторону Фандалуччи, я заявила:
– А еще он порушил мою незапятнанную репутацию! Вы представляете, как я заявлюсь в таком виде и в такое время к даме Грильде?
Полицмейстер, видимо, представил, потому что явственно содрогнулся. В качестве утешения плеснул мне еще бренди.
– Нужна теплая вода, – сообщил Кароль.
Полицмейстер нацелил в него палец:
– Это ты даже не мечтай! Думаешь, я, как служанка, пойду растапливать печь и подогревать воду?
– Тогда давай сюда свой бренди! – Кароль вырвал у него графин. Не успели мы и глазом моргнуть, как бренди выплеснули мне на ноги. Фандалуччи взвыл от досады, я – от боли.
– Полвека выдержки! Я тебя убью! – вопил полицмейстер.
– Ай-яй! Ой-ей! – вторила я ему. – Кароль, я тебя убью!
Кароль, глядя на нас, покачал пустым графином.
– Эрик, успокойся, я тебе еще такого добуду! Эмма, у тебя порезы и ссадины, надо было промыть… Сейчас все пройдет, ну хочешь, я подую и поцелую?
Я чуть не лягнула его в ухмылявшуюся физиономию. Но вместо этого неожиданно расплакалась. Пару секунд стояла тишина.
– Перенервничала, – со знанием дела произнес хозяин. – Принесу корпии и что-нибудь для перевязки.
– Эмма, не плачь… ну не плачь, храбрая моя девочка…
Заслоняя лицо рукой, я ткнула пальцем в сторону Кароля.
– Я не твоя девочка! И это просто пьяные слезы, понятно? Мне будет за них завтра стыдно…
Он отвел мою ладонь, с чарующей улыбкой заглянул в глаза:
– А ты случайно не припасла для меня хотя бы одного пьяного поцелуя?
Я фыркнула, и Кароль быстро коснулся губами моего лба. Я услышала сухой голос полицмейстера:
– Я должен умилиться и тактично удалиться?
– Да, – сказал Кароль.
– Нет, – сказала я.
– Разумеется, я послушаюсь даму… вот все, что я нашел.
Я попыталась перевязать ноги сама, но вскоре у наблюдавшего за этой процедурой Кароля лопнуло терпение: он толкнул меня в кресло и велел расслабиться. Закончив перевязку, принялся растирать мои ноющие лодыжки и икры. Руки одновременно жесткие и ласковые… Фандалуччи поглядел-поглядел и заметил:
– Я тебе даже где-то завидую, приятель.
– И я даже знаю где! – Кароль поднялся с пола. – Так, ноги перевязали, чулки и ботинки купим, но что делать с твоей квартирной хозяйкой?
Я вздохнула.
– Вот в чем вопрос… Я совершенно не собиралась менять место жительства. А теперь, видимо, придется, ведь дама Грильда – последний оплот добропорядочности в нашем испорченном мире.
Мужчины одновременно хмыкнули. Помолчали.
– Разве что…
– Милена?
– Да, я тоже про нее думаю. Она все уладит.
– Кто она? Где эта волшебница?! – потребовала я. – Я сейчас же пойду и кинусь к ней в ноги!
Кароль легким толчком отправил меня обратно в кресло.
– Далеко ты сейчас не уйдешь. Посиди здесь, пока мы все устроим…
Я даже уже успела задремать, когда меня осторожно подхватили на руки.
– Кароль?
– Тшш… спи. Мы едем к Милене.
Я обняла его за крепкую шею, хотя и сочла своим долгом предупредить:
– Но я тяжелая!
– Обожаю фигуристых женщин!
– Да, я помню о твоей поварихе… А Эрик что… не будет проверять меня на предмет ведьмачества?
Кароль помолчал.
– А надо?
– Я бы на его месте обязательно проверила! Тот, кто находится рядом, – тот и самый подозрительный… О-а-у, как же я хочу спать!
Он щекой прижал мою голову к своему плечу.
– Спасибо за совет. А теперь – прекрати болтать и спи.
Глава 18. В которой дама Милена оказывает гостеприимство
Я проснулась недопустимо поздно. И недопустимо долго валялась в кровати, нежась на пышной перине под пуховым одеялом, наслаждаясь теплом, мягкостью и ароматом надушенного чистого белья. Я сразу вспомнила, что произошло вчера и как ночью меня, сонную, сдавали буквально из рук в руки хозяйке этого дома. А вот как я очутилась в спальне – убей, не вспомню…
Наконец я с сожалением покинула уютное гнездышко. Переползла через безбрежную кровать, осторожно ступая распухшими ногами по пушистым коврам, подошла к окну. Отдернув штору, зажмурилась, ослепленная ярким солнцем. Распахнула высокие, складывающиеся гармошкой створки, чтобы как следует оглядеться.
Я находилась в Верхнем городе – районе Риста, примыкающем к королевскому дворцу. Улицы здесь широкие, дома высокие, при домах парки или хотя бы небольшие скверики за узорчатыми коваными оградами. Мурлыча легкомысленную песенку, я наслаждалась открывшимся видом. Уходящие вниз черепичные крыши, синяя утренняя дымка, еще лежащая в проулках, четкие линии серой дворцовой стены на фоне голубого неба…
– Живописно, не правда ли?
Подпрыгнув от неожиданности, я развернулась: ни звука отворяемой двери, ни шагов, но женщина уже стояла в паре ярдов от меня. Темные яркие глаза рассматривали меня беззастенчиво и критически.
– Впрочем, вы и сами весьма… живописны.
Я сообразила, что в своей тонкой нижней рубашке на фоне солнечного окна все равно что нагая, и поспешила отступить в тень портьеры.
– У вас фигура богини! – милостиво заметила женщина.
– Надеюсь, все-таки не Моры[3], – пробормотала я. – Дама Милена, я полагаю?
– А вы, я полагаю… – она сощурила блестящие глаза, – его новая любовница?
Изысканной любезностью меня легко привести в смятение, поскольку соответствовать получается не всегда, но вот грубость и напор совершенно не смущают.
– Нет, у меня другое имя и другая фамилия, – ответила я спокойно, берясь за одежду, заботливо разложенную в ногах кровати. Ночью ее почистили и даже починили особенно вопиющие прорехи. – Эмма Торенц, к вашим услугам.
Если кто и живописен, так это сама хозяйка! Черные локоны, темные глаза, карминовые губы, точеный профиль. Даже домашнее платье необычно яркое – фиолетовое, отороченное лиловыми кружевами. И писать ее следует исключительно маслом…
Милена мой пристальный взгляд расценила как вызов, потому что вскинула голову и тряхнула тугими локонами; но прежде чем раскрыла рот, я произнесла сердечно:
– Большое спасибо, дама Милена, что приютили меня на ночь! Я понимаю, наше позднее появление вызвало некоторую…
– Ажитацию, – холодно подсказала хозяйка, наблюдая за мной сквозь роскошные – на зависть опахалу! – ресницы. Я не стала спорить:
– Ее. Поэтому, с вашего позволения, я оденусь и сейчас же покину ваш гостеприимный дом.
Совершенно не представляя, куда направить свои стопы – и в смысле географическом (Верхний город я знаю плохо), и в бытовом (наверняка мой сундук давно упакован и стоит у дверей, поджидая загулявшую хозяйку). Навряд ли Грильда даст мне рекомендации для других почтенных домовладелиц. Да и стопы мои сейчас босы и голы…
Глаза Милены сузились. Кажется, она не ожидала такой реакции. Или – что вероятнее – ей были даны совершенно иные указания. Например, «держать и не пущать». Потому что она произнесла почти человеческим голосом:
– Не дурите. К завтраку приглашена ваша квартирная хозяйка, которой было сообщено, что я осматривала ваши картины и так увлеклась, что задержала вас до поздней ночи. Посему вы и заночевали у меня дома. Позвонить горничной?
– Зачем? – удивилась я, одеваясь под прикрытием балдахина.
– Действительно, – процедила Милена, когда, подвязывая рукава, я явилась пред ее ясные очи. Прошедшийся по моей одежде выразительный взгляд рассмешил меня: и впрямь горничная к такому ни к чему! – Итак, покажите же мне какую-нибудь вашу картинку!
– Картинку?
– Вы ведь рисуете на заказ? Должна же я поддерживать разговор о чем-то с вашей квартирной хозяйкой… Вероятно, цветочки и миленькие котики?
Я подняла брови.
– Ну да, что-то в этом роде… К сожалению, заказных вещей у меня с собой нет.
– Ах, ну покажите, какие есть! Я же видела, с вами вчера была папка с рисунками. – Милена опустилась на кровать и похлопала рядом ладонью: выдавай, мол!
Я с большой неохотой раскрыла планшет с папкой. А вот здесь, дама, будьте любезны, поосторожнее. Здесь у меня больное место…
Я отступила, сжав пальцами локти. Ревниво следила за руками Милены, достающими зарисовки. Руки у нее тоже красивые, белые; остренькие подпиленные багряные ноготки, пальцы унизаны перстнями с крупными цветными камнями. Первыми – смешно! – действительно оказались «цветочки»: мы надолго задержались у решетки какого-то сада, из-за которой рвался на волю трогательно непреклонный фиолетовый ирис. Кароль ныл у меня над ухом, что купит мне все ирисы на свете, если я наконец оторвусь от этого заморыша… Ирис полетел в сторону. А вот и «котик»: черная кошка, сидящая на стене рядом с кованым указателем в виде такой же кошки. В сторону. Зарисовки улочек, мостов, стен с вьющимся плющом…