- Ты все время говоришь о нем так, будто он живой, Рид, хотя я тебе уже сказала, что... это не так.
Ее глаза снова наполнись не пролитыми слезами, и Мэттью было очень сложно на них не реагировать. Независимо от того, что он думал про этого Калеба, Оливия, безусловно, испытывала к нему глубокие чувства.
- Почему вы так сильно печетесь о нем, мисс Руис? - настаивал он.
Он банально этого не понимал, и это раздражало его больше, чем следовало.
- Он ужасно к вам относился. То, что он делал с вами... не говорите, что вы этого хотели. Я вам не поверю.
Оливия снова уставилась в пустое пространство, но теперь уже говорила даже сквозь слезы, - С ним тоже произошло множество ужасных вещей, Рид. Его спина была сплошь покрыта шрамами от плети, и по его собственному признанию, это произошло с ним в очень раннем возрасте.
Не сдержавшись, Мэттью усмехнулся, и Оливия подняла на него сердитый взгляд.
- Я не идиотка, Рид. Я знаю, что та херня, которую он со мной вытворял, была ужасной, но я, мать его, выжила. И поверь мне, такими монстрами как Калеб не рождаются, ими становятся. Кто-то избивал его, кто-то делал с ним ужасные вещи, и единственный человек, который ему помог - Рафик - сделал из него убийцу. У него не было никого, похожего на тебя или Слоан, или гребаного ФБР, чтобы помочь ему. Он пережил все это сам, и, хотя я и не могу простить его, но я его понимаю.
- Вы пытаетесь сказать мне, что он монстр с золотым сердцем? - спросил Рид недоверчивым тоном, - Да ладно, мисс Руис. В самом деле?
Ее лицо исказилось от гнева.
- На мне не осталось никаких шрамов, Рид, ни одного. И ты не знаешь, как часто он поддерживал меня в те минуты, когда я была готова развалиться на части. Он - монстр, - рыдала она, - я знаю. Я знаю но... для меня это больше не имеет никакого значения.
Плачущие женщины всегда вводили его в ступор. Слишком уж они напоминали ему его родную мать, лежащую на диване, дрожащую и умоляющую его достать ей очередную дозу. В такие минуты его настигала паника, потому что он знал, что, если вернувшись домой, Грег найдет ее в таком состоянии, он изобьет ее до полусмерти, а потом обрушит весь своей гнев на Мэттью.
Ему было всего семь, но он уже знал, как прятаться так, чтобы найти его было невозможно. Как правило, он хватал свое пальто, и, поцеловав мать, обещал ей достать то, о чем она его просила, и уходил.
В нескольких кварталах от них, жила пожилая женщина - миссис Кавана. Поэтому когда все становилось слишком плохо, он оставался у нее, угощаясь печеньем и смотря по телевизору спортивные матчи, до тех пор, пока его мать или Грег, не отправлялись на его поиски.
Его мать была слабой женщиной, пристрастившейся к наркотикам, которую больше заботили мужчины, избивающие и унижающие ее, меняющиеся в ее жизни со скоростью света, нежели собственный сын. В течение многих лет Мэттью пытался помочь ей избавиться от наркозависимости, но она так и не смогла ее побороть. И однажды ночью, когда у нее не было никаких сил на самозащиту, Грег забил ее до смерти.
Мэттью не было дома, он был на улице со своими друзьями, и по возвращению домой он обнаружил ее окоченевшую и холодную.
На тот момент Мэттью было тринадцать, и он переехал жить к дочери миссис Кавана - Маргарет и ее супругу Ричарду Риду.
Не желая отправляться за решетку, Грег покончил с собой, и, несмотря на то, что после этого жизнь Мэттью кардинально изменилась в лучшую сторону, он так и не забыл об этой несправедливости.
Маргарет и Ричард стали для него настоящими родителями. Поэтому он старался больше не думать о тех, других людях.
- Со многими случаются ужасные вещи, мисс Руис. Однако не все от этого становятся монстрами, - сказал он.
- Не все, но мир полон таких людей. Это то же самое, что и дети в Африке, которых учат обращаться с оружием, чтобы убивать людей. Некоторые из них с трудом держат это самое оружие, но они уже убийцы. Что насчет них, Рид? Ты считаешь их ответственными? Ты бы лишил их свободы, поместив за решетку?
Она вытерла глаза.
- Это другое, и вы это знаете. Весь тот континент утопает в общественных беспорядках, и такие люди, как Мухаммад Рафик, Фелипе Вильянуэва, и да, даже Калеб, подсаживают этих детей на кокаин и учат их убивать. Вот их я считаю ответственными.
- А что ты скажешь о тех, кто уже вырос? Тех, кто выжил и стал взрослыми? Ты винишь их за то, что повзрослев, они занимаются тем единственным, что умеют?
Ей пришлось остановиться и отдышаться - от гнева ее била дрожь. Он видел это по ее лицу. Мэттью подумал, что в таком состоянии она могла бы его даже ударить.
- Думаешь, через десять или двадцать лет я почувствую себя нормально, буду нормальной или буду жить нормальной жизнью, как это делаешь ты?
Мэттью с досадой вздохнул, - Я не знаю, мисс Руис. У меня нет ответов на эти вопросы. То, что происходит с этими детьми совершенно неправильно, но это не дает им право, будучи взрослыми, убивать и насиловать, только потому, что с детства они занимались именно этим. Испорченное детство не оправдывает их действий.
- Так... что тогда? Хрен с ними? - с вызовом спросила она, смотря на него дикими глазами.
- Это лучшее, что ты можешь сделать?
Мэттью пожал плечами, - Я не вижу разницы, мисс Руис. Даже если и так, вы хотите сказать, что если кто-нибудь из этих детей наставил бы на вас оружие или изнасиловал, вы были бы готовы простить их? Просто я сомневаюсь, что у меня для этого достаточно сострадания. Любой, кто станет мне угрожать, будет уничтожен. И мне без разницы, даже если это будет гребаная девочка-скаут.
Оливия невесело усмехнулась, - Ты чертовски неправ, Рид. Именно так сказал бы Калеб.
Несколько минут она смотрела на него.
- Ты не такой как Слоан. Она бы так никогда не сказала.
Мэттью пожал плечами, пытаясь успокоиться. Этот разговор выходил из-под контроля, что, в данный момент было нецелесообразным.
- Я сказал так, как есть, и поверьте, вы не первая, кого это раздражает.
- Кстати... почему ты рассказал Слоан о том, что я тебя поцеловала?
- Потому что так оно и было. Доктор Слоан начала бы расспрашивать, и несмотря на то, что для меня это не имеет никакого значения, для нее это могло быть важным.
Она снова закатила глаза, - Я просто хотела тебя отвлечь. Ты не отдавал мне долбаную фотографию Калеба, а мне она была нужна. Теперь Слоан считает меня какой-то извращенкой, пытавшейся соблазнить агента ФБР - по совместительству засранца, который не прочь пристрелить даже девочку-скаута.
Не сдержавшись, Мэттью улыбнулся, - А разве не так?
- Скажи, что ты шутишь.
Она уставилась на него удивленным, и даже в некотором роде, комичным выражением на лице.
- Не бывает настолько самовлюбленных....
- Я шучу. И да, я настолькосамовлюбленный.
Они оба разразились примирительным смехом, но разговор был далек от завершения, и от Мэттью зависело вернуться к нему или нет, но он хотел дать Ливви немного времени.
- Вы так и не ответили на вопрос: Почему вы так печетесь о Калебе?
Она вздохнула и снова направила свое внимание в никуда. И когда она заговорила, ее голос был мягким и каким-то грустным.
- Он разговаривал со мной ночами. Словно тьма позволяла нам быть самими собой, оставляя позади тот факт, что он был моим похитителем, и человеком, ответственным за весь тот ужас, который происходил со мной в течение дня. Но ты должен понять, что, несмотря на все плохое, он также защищал меня, только по-своему. Без Калеба мне было бы гораздо хуже.
- В ту ночь, после того, как Селия высекла Малыша у всех на глазах, Рафик пытался разлучить нас. Он хотел, чтобы я осталась в его комнате, и я безумно боялась, что Калеб позволит этому произойти. Я видела, что Рафик сделал с Нэнси. Я все еще слышала ее крики, звенящие у меня в ушах и чувствовала ее руки, хватающиеся за мои. Я не хотела кончить как она. Калеб отказался.
- Он сказал, что без него я буду орать как резанная. Он сказал, что я была опасной даже для самой себя, и что Рафик недостаточно хорошо меня знает, чтобы понять, что мне нужно. Он говорил все это на английском и когда Рафик стал ко мне приближаться, я стала орать как сумасшедшая, пока Калеб не поднял меня на руки. Я даже стала произносить какие-то непонятные слова, цепляясь за него и умоляя, чтобы он меня не отпускал.
Мне не нужно было изображать панику. Я, действительно, была в панике.
- Калеб гладил меня по волосам, и я медленно расслабилась в его руках, настолько, что почти ‘потеряла сознание’. Возможно, это был перебор, но это сработало. Фелипе извинился перед Калебом за то, что не показал его комнату раньше, и, подозвав нашего провожатого, сказал ему отвести нас к себе.
Рассказывая Мэттью эту историю, Ливви тихонько хихикала, и ему стало интересно, всегда ли ее чувство юмора отдавало такой чернотой, или это было результатом ее нахождения в компании безжалостных людей.
- О! - внезапно воскликнула Оливия, - Я кое-что вспомнила. Фелипе сказал Рафику, что судно должно было прибыть через четыре дня, и спросил у Рафика, собирается ли он его встречать, или останется, поручив это дело кому-нибудь другому.
Мэттью подался вперед, занеся ручку над блокнотом, - Он сказал это в вашем присутствии?
- Он думал, что я была без сознания. Не знаю насколько это важно. Ведь это было несколько месяцев назад, поэтому судно, очевидно, уже прибыло и убыло, но я помню об этом, потому что тогда мне стало интересно, находились ли мы поблизости от воды и поместят ли меня на это долбаное судно.
- Само собой, этого не произошло, - сказал Мэттью, констатируя очевидное.
- Нет, но ты спрашивал меня не об этом. Ты хотел, чтобы я рассказала тебе обо всем, что помню, - сказала она.
- Так что же произошло?
- Я не знаю, но через несколько дней, Рафик куда-то уехал, поэтому я предположила, что он отправился встречать судно и кого-то или что-то, прибывшее на нем.
Возможно, наркотики, подумал Мэттью, и пометил себе посмотреть информацию о местах у воды и сопоставить их со списком военных объектов в Пакистане. Скорее всего, ему придется связываться с Федеральным Агентством Расследований в Пакистане, они должны были что-то об этом знать, поэтому ему необходимо заставить их в этом сознаться.
- Что-нибудь еще, что могло бы быть полезным? - спросил он.
- Прямо сейчас, ничего такого я больше вспомнить не могу. Кроме того, я ведь рассказывала тебе о себе и Калебе.
Мэттью закатил глаза.
- Ладно. Видимо, это помогает вам вспомнить некоторые подробности, только прошу, постарайтесь свести все эпизоды с сексом к минимуму. Мне, действительно, не хочется, высасывать из вас по капле нужные для расследования детали.
Оливия улыбнулась, - Это была игра слов, Рид?
- Навряд ли, скорее, неудачно подобранный фразеологизм, - сознался он.
Его мысли снова атаковал образ Селии, толкающейся искусственным членом в рот Малыша. Он тряхнул головой, и они исчезли. Ему бы хотелось никогда не слышать этого рассказа. С чувством вины, он находил интригующим не само действо, а власть, скрывающуюся за ним.
Мэттью не особо уделял внимание слабым женщинам, но его, определенно, тянуло к доминирующим представительницам слабого пола. И в самых потаенных и темных уголках своего разума, он знал почему.
- Ты точно собираешься слушать? И, наконец, попытаешься посмотреть на эту историю моими глазами? - искренне спросила она.
Желудок Мэттью как-то странно сжался при звуках ее просящего тона. Это была часть работы, которую он всегда ненавидел. Ему нравилось складывать паззлы, собирать воедино факты запутанного дела, следить за преступниками, но иметь дело с жертвами, и мириадами личностей и жизней, большая часть из которых являлась трагической - было выше его сил.
С Оливией ему было проще, чем со всеми другими, кого он когда-либо интервьюировал. Теперь, когда она уже была не такой слабой, она производила впечатление весьма энергичной натуры, но она до сих пор находилась в подвешенном состоянии между потерпевшей и подозреваемой. До сих пор.
- Не знаю, смогу ли выполнить это обещание, мисс Руис. Я могу только обещать, что выслушаю. Могу обещать, что выполню свою работу. Я даже могу пообещать помочь вам всем, чем смогу. Но я никогда не смогу обещать вам, посмотреть на эту историю вашими глазами.
Было такое ощущение, что его отказ, на самом деле, ее расстроил. Плечи Оливии поникли, и снова потерявшись в пространстве, она кивала намного дольше, чем это было необходимо. Когда она заговорила, казалось, что она обращалась к комнате, в которой Мэттью был лишь предметом мебели. Ее слова предназначались не ему и они оба это понимали.
- Я знала, что ты мог так сказать. Думаю, в этом есть некий смысл. Просто... я не уверена, что хоть кто-нибудь, когда-нибудь посмотрит на произошедшее моими глазами, Рид. Никто и никогда меня не поймет. И если об этом узнают, то подумают, что я сумасшедшая. Что я молодая, и не знаю, о чем говорю. Что я жертва, и что мои чувства всего лишь результат полученной травмы. Наверное, это больнее всего.
- Я пережила все это. За одно лето я испытала и прошла то, что большинство людей не проходят за всю свою жизнь, но в конце... я осталась всего лишь девчонкой, которую никто и никогда не поймет. Во мне так много того, что уже никогда не станет прежним. Никогда.
- Тебе не хочется слушать про эпизоды, связанные с сексом. Я это знаю. Я понимаю, насколько неуместно сидеть здесь и рассказывать совершенно незнакомому человеку о том, как людей связывали, высекали и трахали прямо у меня на глазах. Но... я должна это кому-нибудь рассказать. Кому-нибудь, кто не посмотрит на меня как на чудачку. Кому-нибудь, кто не будет анализировать меня так, как это делает Слоан.
- Она заставляет меня чувствовать себя чудачкой... во всяком случае, не намеренно. Это проявляется тогда, когда она говорит о том, что я тянусь к тебе, потому что ты сильный мужчина, такой же как Калеб. Тогда, когда она говорит о том, что я поцеловала тебя, потому что секс - это единственный способ, в рамках которого я могла достигнуть своей цели, что все это имеет под собой психологическую основу, потому что Калеб запудрил мне мозги. Я не могу это вынести. Я не могу вынести то, что мои чувства умещаются в описание на блокнотном листке, которое подходит мне и миллионам других сломленных идиоток. Более того, я не могу вынести мысль о том, что возможно... она права.
- Может быть, я на самом деле не люблю Калеба, может, мой мозг сработал таким образом, чтобы я не совершила самоубийства, или не чувствовала себя одинокой или напуганной. Может быть, я когда-нибудь это приму, и мне больше не будут сниться кошмары. Может, я больше никогда не открою своих чувств. Но кто полюбит такую девушку, Рид? Кто полюбит такую чудачку, как я?
Рухнув на свою кровать, она свернулась калачиком и, начав покачиваться, зарыдала. Сердце Мэттью забилось с невероятной скоростью. Он не знал, что должен сделать, чтобы она перестала плакать. Он не хотел к ней прикасаться, это казалось неправильным. Обнять? Ничем не лучше.
Ему хотелось, чтобы Слоан сейчас была здесь. Она была социальным работником. И именно ее обязанностью было заниматься всем этим сентиментальным дерьмом.
Он вспомнил, что Оливия не была сентиментальной.
- Кто-нибудь обязательно полюбит вас, мисс Руис. Даже несмотря на то, что вы... чудачка.
- Пошел ты, Рид, - всхлипнула она.
Он рассмеялся, - И вы тоже весьма очаровательны.
- Ты говнюк, ты знаешь об этом?
- Да, - безразлично ответил он.
- Боже! Почему ты такой странный?!?
Присев, она посмотрела на него.
- У всех есть свои тараканы, и все мы чудаки каждый в своем роде.
- Откуда тебе знать? - ответила она, хлюпая носом, и не отрывая от него взгляда.
- Скорей всего, у тебя была прекрасная жизнь где-нибудь в пригороде. Ни забот. Ни хлопот. Идеальная жизнь.
Он одарил ее невозмутимым взглядом.
- Когда я был ребенком, я подвергся насилию. Африканские военные заставляли меня хранить порох и кокаин, и нападать на деревни с пулеметом Узи наперевес. Пожалейте меня и прекратите распускать нюни о том, что вас никто не полюбит, - спокойно предложил он.
Ее шокированное выражение лица было бесценным. Посмотрев на нее прямым взглядом, он смягчил свой тон.
- Вы молодая, умная, и, в добавок, та еще засранка. С вашими мозгами вы не пропадете. И никому, никогда не позволяйте разубедить себя в этом. Особенно самой себе.