— Он ушел? Куда?
— Он умер.
Умер?
— Что?
— Он умер в период между тремя часами, когда медсестра из ночной смены приходила к нему, и шестью часами утра.
— Что? — Сэйди моргнула и с трудом сглотнула. — Вчера он чувствовал себя лучше.
— Мне жаль. Вы одна? Есть кто-то, кто мог бы привезти вас сюда сегодня?
— Мой папа умер? В одиночестве?
— Мне жаль. Мы не узнаем причину смерти до результатов вскрытия, но все произошло мирно.
— Мирно. — Лицо Сэйди начало пощипывать. Руки онемели, сердце сжалось, в груди разгорался пожар. — Я… я не знаю, что теперь делать.
Что она будет делать без отца?
— Вы уже отдали распоряжения?
— Насчет чего?
— Приезжайте сюда и поговорите с кем-нибудь в офисе администрации.
— Хорошо. — Сэйди встала. — До свиданья.
Она положила трубку на прикроватный столик и уставилась на нее.
Тук-тук-тук — стучало сердце в груди, голове и ушах. Сэйди взяла сандалии, сумочку и прошла по коридору. Мимо стены с портретами Холлоуэлов. Доктор ошибся. Вчера отец был самим собой. Ворчливым и придирчивым. Нормальным.
Она вышла из главного входа и подошла к машине. Подумала о том, что должна бы позвонить Кларе Энн. Клара Энн заплачет. И Каролина заплачет. Все станут плакать, и новости разнесутся быстрее, чем она доберется до Амарильо. Сэйди хотела попридержать их. Придержать в себе. Пока не поговорит с докторами. Пока не узнает… она не знала что.
Когда завелся двигатель, из колонок завопила Миранда Ламберт. Сэйди выключила звук и направилась в Амарильо. Ее папа не мог умереть. Разве она бы не узнала об этом? Не почувствовала? Разве мир не стал бы другим? Не выглядел бы иначе?
Во рту пересохло, и Сэйди глотнула выдохшейся диетической колы из бутылки, стоявшей в держателе для стаканов. В ушах раздался странный, высокочастотный звон. Как будто в голове поселились цикады. Пальцы покалывало, и Сэйди подумалось: почему дикие цветы на обочине шоссе не увяли и не умерли, как она в душе?
Сэйди проехала через Ловетт и мимо автозаправки. Рядом с дампстером был припаркован пикап Винса. Неужели она видела его меньше часа назад? В своей кухне? За завтраком? Казалось, прошло гораздо больше времени. Например, неделя. Или целый век. Когда жизнь еще была целой.
До.
До того, как ее мир разлетелся на кусочки.
* * *
Винс включил кофе-машину в розетку в кабинете и нажал кнопку. Большая часть работ по сносу была закончена, скоро предстояло начать перепланировку.
Легкий шорох у двери привлек его внимание. Сэйди. В одной руке — ключи, в другой — сандалии.
— Передумала насчет снятия полов?
Посмотрев на него, Сэйди облизнула губы:
— Мне нужна газированная диетическая кола.
Винс окинул ее взглядом от светлой макушки до пальцев обнаженных ног. Что-то было не так.
— Я выбросил сифон и заказал новый.
— Возьму банку.
Что-то было неправильно.
— Холодильники я освободил и вытащил. Все добро свалено в углу в кладовке.
— Нормально. Я все равно возьму.
— Ты хочешь горячую колу?
Кивнув, Сэйди снова облизнула губы.
— Этой ночью умер мой отец. — И покачала головой. — То есть этим утром. — Ключи у нее в руке звякнули, она нахмурилась. — Звонили из больницы. Мне нужно приехать и отдать распоряжения. — И продолжала хмуриться, будто все это было бессмысленным. — Так я думаю.
Склонив голову, Винс заглянул ей в глаза.
— Ты сама сюда приехала, Сэйди?
Она кивнула.
— Во рту пересохло. — Глаза у нее были большими, стеклянными, взгляд отрешенным, как у человека, пережившего сильное потрясение. Винс знал этот взгляд. Он видел это выражение в глазах суровых воинов. — У тебя есть вода?
Взяв кофейную кружку, он налил в нее воды из крана. Забрал у Сэйди ключи и туфли и отдал ей воду.
— Мне жаль, что так случилось. — Положил ее вещи на старый стол и снова вернулся к ней. — Я не знал твоего отца, но все, кто упоминали о нем, говорили хорошее.
Кивнув, Сэйди осушила кружку.
— Мне надо ехать.
— Подожди минуту. — Он взял ее за запястье и прижал пальцы к венке, где бился пульс. — Пока нет. — Посмотрел на часы, считая удары ее сердца. — У тебя голова не кружится?
— Что?
— Кто-то из твоей семьи может отвезти тебя в Амарильо? — Пульс был частым, но не опасно частым. — Одна из твоих тетушек, кузин или дядюшек?
— Отец был единственным ребенком. Тети и дяди — с маминой стороны.
— Может кто-то из них тебя отвезти?
— Зачем?
Потому что ей не следует вести машину, находясь в шоковом состоянии. Винс отпустил запястье Сэйди, взял ее туфли и ключи со стола.
— Я тебя отвезу.
— Ты не должен.
Опустившись на одно колено, Винс надел сандалии Сэйди на ноги.
— Знаю, что не должен. — И, поднявшись, положил ладонь ей на талию.
Сэйди покачала головой:
— Все нормально.
Она не билась в истерике, но, вероятно, ее состояние даже рядом не стояло с нормальным. Они прошли по коридору. Каблуки сандалий тихо постукивали.
— Клара Энн свяжется со всеми вместо тебя?
— Не знаю. — Они остановились, и Винс вытащил из кармана брюк ключи. — Наверное, надо было сказать ей.
Запирая заднюю дверь, он взглянул через плечо на лицо Сэйди.
— Ты не сказала ей до того, как уехала?
Она покачала головой.
— Клара Энн бы начала задавать вопросы, а я сама ничего не знаю. — Вместе они подошли к его пикапу, и Винс помог Сэйди сесть на пассажирское сиденье. — Я позвоню ей из больницы, когда что-нибудь узнаю.
Он взял бутылку воды из кулера в багажнике, обошел пикап и забрался внутрь. Заведя машину, Винс передал бутылку Сэйди и внимательно посмотрел ей в лицо: она выглядела немного бледной — хорошо знакомый признак потрясения. Но голубые глаза были сухими, и за это Винс был ей благодарен. Он не переносил плачущих женщин и детей. Да, это клише, но он бы лучше встретился лицом к лицу с ордой талибов. С террористами он умел обращаться, но плачущие женщины и дети заставляли его чувствовать себя беспомощным.
Он вывел машину с парковки, спросил адрес больницы и, получив ответ, ввел координаты в навигатор. Сэйди открыла бутылку. Затем кабина наполнилась тишиной. Винс не знал, что сказать, и ждал, чтобы его спутница заговорила, дав ему намек. Проехав пару кварталов, Винс свернул на шоссе. Когда Сэйди, наконец, что-то сказала, это оказалось совсем не то, что он ожидал.
— Я единственная женщина, с которой ты сейчас спишь?
Винс посмотрел на нее, затем перевел взгляд обратно на дорогу.
— Что?
— Все нормально, если нет. — Она сделала глоток. — Мне просто интересно.
В задницу нормально. Неважно, что говорит женщина, ей никогда не будет «нормально» с этим дерьмом.
— Ты хочешь поговорить об этом?
Сэйди кивнула.
— До Амарильо полчаса, Винс. Я не могу сейчас говорить об отце. — Она прижала руку к груди, будто пытаясь что-то удержать в себе. Глубоко вдохнула и медленно выдохнула. — Не могу. Не сейчас. Пока я еще не знаю всего. — Ее голос дрогнул, почти прервался. — Если я начну плакать, то не остановлюсь. Пожалуйста, поговори со мной. Поговори со мной, чтобы я не думала о том, что мой отец умер совсем один, а меня не было рядом. Поговори о чем угодно.
Дерьмо.
— Да, — сказал Винс, глядя на дорогу, — ты единственная женщина, с которой я спал за долгое время. — Он все еще не мог поверить, что уснул в ее постели. Потому что не позволял этому случиться с тех пор, как ушел из армии. И как будто этого было недостаточно, его еще и поймали, словно ребенка. — И «сейчас» ты — единственная женщина, с которой я занимаюсь сексом.
— О. — Сэйди посмотрела в окно и закрутила крышку бутылки. — Прямо сейчас ты — единственный мужчина, с которым я занимаюсь сексом. — Она помолчала несколько секунд, затем добавила: — Если тебе интересно.
— Нет. Без обид, дорогая, но я встречал в Ловетте мужчин, которым есть, что предложить.
Сэйди опустила глаза и почти улыбнулась.
— Здесь и в самом деле хорошие парни. Не то чтобы я хотела встречаться с кем-то из них. В основном потому, что большинство я знаю со школы и помню, как они ковырялись в носу. — Уголок ее рта дернулся, будто на секунду она забыла, куда они едут и почему, но потом внезапно вспомнила. — Слава Богу, я не спала ни с кем из них.
Это немного удивило Винса. Вероятно потому, что подростком он жил в нескольких маленьких городках, и там было не так уж много занятий, кроме как валяться на сеновалах.
— Ни с кем?
Сэйди покачала головой.
— Я оставалась девственницей, пока не уехала в колледж.
— И как его звали?
— Снеговик Бэйсингер. — Ее голос дрогнул.
— Снеговик? — усмехнулся Винс. — Ты отдалась парню по имени Фрости?
— Ну, на самом деле его звали Франк. — Она открыла бутылку и сделала глоток. — Сколько тебе было?
— Шестнадцать. Ей было восемнадцать, и ее звали Хизер.
Сэйди задохнулась:
— Шестнадцать? А твоей подружке восемнадцать? Это же незаконно.
— Это была моя идея, а она не была моей подружкой.
— Ты даже в шестнадцать не признавал серьезных отношений?
Взглянув на Сэйди, Винс улыбнулся:
— У меня было несколько подружек в школе.
— А потом?
Он снова посмотрел на нее. На техасские равнины, коричневую и зеленую траву, проплывавшую в окне за головой Сэйди. На отчаяние в ее голубых глазах, моливших его не замолкать. Просто продолжать говорить, чтобы ей не нужно было думать об отце и о реальности, которая ожидала ее в Амарильо.
— Ничего серьезного с тех пор, как я пошел в армию. — Винс никогда не умел вести бессмысленные беседы или говорить просто чтобы говорить. Но он попытается, если это ее отвлечет. — Я не знаю никого, кто был бы женат в первый раз, но знаю множество парней, у которых уже третий по счету брак. Хороших парней. Надежных. — Перестроившись в левый ряд, он обогнал «ниссан». — В армии почти девяносто процентов пар разводятся.
— Но теперь ты не в армии. Прошло уже пять лет.
— Почти шесть.
— И ты никогда не влюблялся?
— Влюблялся, конечно. — Он положил запястье на руль. — На пару часов.
— Это не любовь.
— Нет? — Взглянув на нее, Винс решил отплатить той же монетой. — А у тебя когда-нибудь были по-настоящему серьезные отношения? С обязательствами?
Покачав головой, Сэйди поставила бутылку в держатель для стаканов.
— У меня были отношения, но никогда дело не доходило до кольца. — Тревога звенела на кончиках ее пальцев, заставляя постукивать по торпеде. — Я встречалась с эмоционально холодными мужчинами, вроде моего отца, и пыталась заставить их полюбить меня.
— Ты узнала это от психиатра?
— Из программы «Линия любви» с Марком и доктором Дрю.
Он никогда не слышал о «Линии любви», но у него был психиатр, объяснивший Винсу, почему тот избегает отношений.
— Очевидно, у меня отсутствует способность к глубоким эмоциям. — Он посмотрел на Сэйди, затем снова на дорогу. — Так мне сказали.
— Женщина?
— Ага. Армейский психиатр. — Винс чувствовал взгляд Сэйди. — Чертовски умная женщина.
— Почему же у тебя проблемы с эмоциями?
Он был готов отвлекать Сэйди… до определенного предела. Предела, который не включал в себя копание у него в голове или в его прошлом.
— Так легче.
— Чем что?
Чем жить с чувством вины.
— Марк и доктор Дрю подсказали тебе, как избегать эмоционально холодных мужчин?
— Они научили видеть предупреждающие знаки.
— И ты следуешь советам?
Сэйди изучала профиль Винса с пассажирского сиденья его большой машины. Сильную челюсть и щеки, покрытые темной щетиной. Он не побрился с тех пор, как они виделись утром, но выглядел так, будто принял душ и переоделся.
— Я связалась с тобой. Это явно указывает на факт, что советам я не следую.
Прямо под кожей Сэйди чувствовала боль и мучительную тоску. Которые были так близко. Так близко к тому, чтобы выплеснуться, если она позволит.
— Точно.
Она посмотрела в окно на пыльные равнины Техаса. Ее папа умер. Умер. Это было невозможно. Он был слишком своенравным, чтобы умереть.
Следующие полчаса Винс продолжал отвечать на ее мольбу поговорить с ней. Он не трепался без перерыва, просто высказал несколько наблюдений о Техасе и Ловетте. Каждый раз, когда молчание подталкивало Сэйди к краю, голос Винса вытягивал ее обратно. Она в самом деле не знала, зачем свернула на заправку, ведь могла бы и сама доехать до Амарильо. Но так помогало — чувствовать рядом надежное присутствие.
В госпитале Винс положил ладонь ей на поясницу, и они прошли через раздвижные двери. Винс с медсестрой ждали около палаты отца, когда Сэйди зашла внутрь. Маргаритки, которые она оставила здесь вчера, стояли на столике, а рядом лежали нескользящие носки с подковами. Кто-то натянул простыни отцу до груди. Его старческие руки лежали по бокам, а глаза были закрыты.
— Папочка, — прошептала Сэйди. Ее сердце стучало в груди. В горле. — Папочка, — сказала она громче, будто могла пробудить его.
Но даже говоря это, знала: он не спит. Сэйди подошла на шаг ближе к кровати. Отец не выглядел спящим. Он выглядел высушенным… ушедшим. Сэйди коснулась пальцами холодной руки.
Отец умер, когда она только-только начала понимать его.
Слезинка скатилась у нее по щеке. Сэйди закрыла глаза и боролась со слезами, пока не начало болеть в груди.
— Прости, папочка. Парочку не удержала.
Отец был ее якорем, когда она даже не знала, что этот якорь ей так нужен.
Убрав руку с отцовской ладони, она вытерла щеки платком, который лежал на ночном столике. Даже в скорби Сэйди не могла лгать себе. Клайв не был идеальным отцом, но и она не была идеальной дочерью. Их отношения всегда были сложными, но она любила его. Любила с глубокой, опустошающей душу мукой. Сэйди глубоко вдохнула, не обращая внимания на боль в груди, и выдохнула.
— Ты очень старался. — Теперь она понимала. Понимала, учитывая его трудное прошлое. — Прости, что меня не было рядом, когда ты умер. Прости, что ты был один. Я о стольком сожалею.
Она поцеловала отца в холодную щеку. Больше не было причин оставаться у его постели. Отца здесь не было.
— Я люблю тебя, папочка. — От эмоций горло у нее сжалось, и Сэйди умудрилась выдавить слабое: — Прощай.
Выйдя в коридор, она сделала трудный звонок в «Джей Эйч». Винс стоял рядом, положив руку ей на спину, и тихо разговаривал с медсестрами. Как и ожидалось, сестры Партон ударились в слезы, а Снукс и Тайрус были сильно огорчены, но не удивлены. Жесткие старые ковбои. Как и Клайв. Они уверили Сэйди, что дела на «Джей Эйч» будут идти так же гладко, как и всегда.
Сэйди не знала, как будет жить без своего якоря, и следующие пять дней просто плыла по течению. Мало ела и еще меньше спала. Все было в каком-то тумане. Пустом, отупляющем тумане, в котором люди заезжали в «Джей Эйч», чтобы поговорить и вспомнить ее отца. Постоянный поток запеканок из картофеля и овощей и рассказов о Клайве. В тумане были и выборы гроба и одежды для похорон. Подписание документов и написание некролога. Сообщение, что отец умер от сердечного приступа, развившегося из-за тромбоэмболии. Встреча с адвокатом по недвижимости — мистером Кунцем — и с душеприказчиком.
Сэйди сидела в офисе адвоката, — через туман в голове пробивался запах кожи и полироли для дерева, — сидела с пятью самыми преданными работниками отца и слушала, что каждый из них получает по пятьдесят тысяч долларов и гарантию работы на «Джей Эйч» так долго, как захочет. Адвокаты упомянули о трастовом фонде без имени получателя, который, как полагала Сэйди, предназначался для ее возможных детей.
Все остальное оставалось Сэйди. Все — от старого «форда» отца до действующей страховки на «Джей Эйч».
Было время, всего несколько коротких недель назад, когда груз ответственности ошеломил бы Сэйди. Он и сейчас ошеломил ее, просто, может, не так сильно. Теперь «Джей Эйч» стало, скорее, якорем, чем арканом.