========== Дрейф ==========
<right> <i> Планктон (от греч. planktos - блуждающий)— разнородные, в основном мелкие организмы, свободно дрейфующие в толще воды... </right> </i>
Знакомьтесь, это у нас пиздец февральский, семейство пиздеца московского обыкновенного, царство пиздеца российского.
Студеный ветер раздувал полы короткого пальто и вымораживал Богданычу самое что ни на есть драгоценное. А ведь специально вчера звонил, погоду узнавал, Корольчук клялся, что у них на Ленинском: "Байкал, самый, понимаешь, глубокий проспект в мире. Плюс три, Богданыч, глобальное охренение! Таймень бери! Она жива-то, яхта молодости нашей?" А в ночь, когда мирно спавший в самолете Богдан пролетал над Уральскими горами, в Москве, по излюбленному обычаю, вдарили минус двадцать, и тот же Корольчук ругался с утра, что "шагу от подъезда не ступил, как - двойной тулуп, ювелирная, блин, дорожка, риттбергер и падение. И все, брат, без коньков!"
Богданыч подхватил под белы ручки очередную поскользнувшуюся даму, выслушал набор охов и ахов: "Да хоть бы песком посыпали, ироды! Убиться можно!".
Богданыча нехило так штырило после девятичасового перелета, а тут еще Корольчук, нехороший человек, названивал: "Ну ты где?" и все б ничего, если б каждый раз не приходилось зубами стаскивать заиндевевшую перчатку, нащупывать в кармане телефон, жать отмороженным пальцем на зеленую трубку и орать: "Отвали, Лева! Я ваще седня не должен был выходить!". А Корольчук перезванивал и тоже орал:
- Че трубку бросаешь, а?! Одичал на своем Сахалине, Богданыч?
- Чего надо? - с каждым выдохом тело покидали остатки тепла. Москва, конечно, не Сахалин, но он там по улицам и не расхаживал, сидел в теплой каюте на барже, прихлебывал чай с коньячком и правил чертежи.
- Ну так я спросить, ты где щас?
- Бля, Лева... Иду я, иду, девять-пятнадцать, я проходную прошел...
- А вижу стервеца, вижу! Растолстел, подурнел, Мамонт!
- Чего машешь, как потерпевший?
- Ну здравствуй, родной! - Корольчук крепко сжал Богдана в объятиях, расцеловал, пышные заледеневшие усы царапнули щеки. - Айда внутрь, я жезл отморозил, пока тебя выглядывал.
Очередь у лифтов - это Богдан помнил хорошо. Грузовой и обычный - ползли вверх, как улитка по склону Фудзи, развозя по десяти этажам невыспавшийся народ. Кто не влез в первый заход, тот, считай, опоздал сверх на пятнадцать минут. Или больше, потому как второй лифт триумфально ломался, каждые два-три дня. А хрена ли ему не ломаться, когда вместо положенных "8 персонс онли" в железный короб набивалось до пятнадцати? Богданыч с Корольчуком подоспели в аккурат к закрытию грузового, Лева ловко подставил ногу, и они влезли, развернулись спиной к недовольным работничкам, и Богданыч увидел, как входная дверь распахивается, впуская снежное облако и растрепанного парня. Парень рванул через длинный холл к лифту, и тут двери начали снова съезжаться. Богдан потянулся, чтобы нажать "стоп", но Корольчук ему помешал:
- Не трогай.
- Чего? - удивился Богданыч.
- Да так...
Парень притормозил, когда понял, что не успевает, откинул со лба прядь и вдохнул глубоко. Двери закрылись, и последнее, что Богданыч увидел - скользящий взгляд на красном с мороза лице.
- Рад я тебе, мужик, - Корольчук улыбался, раскручивая кислотно-зеленый шарф. "Людка вязала, - подумалось Богданычу, - любит она у него тошнотные цвета". - Не представляешь, как рад.
Лифт остановился на третьем, они оглянулись, но выходить никто не надумал.
- Кто нажал-то? - процедила женщина в мехах. - Что за идиоты!
- Вызвали, может, и не дождались, - отозвалась девушка и зевнула.
- Идиоты, - повторил женский голос.
- Ох, давайте без этого!
- Как тендер выиграли на строительство нефтепровода, - разглагольствовал Корольчук, - так и настал кабзец всенародный, я им сразу сказал, команда нужна здесь, в Москве, снимайте с проектов старую гвардию: Пороха с Владика, Генку с Урала, Богданыча с Сахалина, и че ты думаешь? Долбоебы наняли десяток желторотиков. Я б им даже качели для дочки проектировать не доверил! Ну жопа себя ждать не заставила. Отменная такая жопа, - Лева подмигнул и добавил шепотком, - как у Галины Семеновны нашей...
Лифт остановился на шестом, и Корольчук с Богданом выпустили партию электронщиков, неоновая вывеска "Kreo Electronics" призывно поблескивала над позолоченным ресепшеном. Мимо Левы прошествовала женщина в облезлых мехах, заметив:
- В лифте, вообще-то, были дамы...
- Ненаглядушка, - парировал Корольчук, - я ж не по дамам! Меня пятнадцать лет как имеет исключительно начальство!
- Позер, - хмыкнул Богданыч, кабина вздрогнула и двинулась дальше. - Так че, Порох с Генычем тоже в Москве?
- В Геныча АИКСА вцепилась, как в меня - Людка двадцать лет тому назад. А Пороха отбили.
- Мы на девятый?
- Десятый и восьмой тоже за нами. Уели Электроникс.
- Кто-то мне экскурсию обещал.
- Во тебе экскурсия: восьмой - бабы, девятый - страшные бабы, а десятый - наш отдел и столовка. Зацени, я всегда ближе к раздаче!
Они выбрались из лифта на последнем, десятом этаже, и тяжелая с ночи башка Богданыча взорвалась от гвалта и приветственных криков. На спину ему запрыгнул худой чернявый мужик и завопил на ухо:
- Йухууу! Мамонты не вымерли!
- Очумел, Порох? - Богданыч повернул голову и встретился с хитрющими темными глазами. Юрку Порохова во дворе дразнили цыганенком и, к слову, не раз поколачивали за язык без костей, пока он не свел дружбу с редким, но метким боксером Богданом Мамонтовым из параллельного 9 Б. - Слезай, чай, не мальчик.
- Покатай меня, большой Мамонт! Три ж года! Три, мать их, года! Тебе там че медом намазали?
Шампанского на всех не хватало, но Корольчук обещал к вечеру подогнать шотландский Арран пятилетней выдержки. В маленькую переговорную людей набилось под завязку, Богданыч подозревал, что народ оголодал и польстился на заморские нарезки, сам он тщетно пытался выцепить в толпе знакомые лица, за три года коллектив сменился почти полностью.
- Тост! - заорал Юрка.
- Дал бы раздеться ему.
- Бачишь, Богданыч, як: тост не сказал, а они сразу - "раздеться". Томочка, вы мой идеал!
- Дурак, - короткостриженная девушка протянула Богданычу руку. - Тамара из отдела кадров. Богдан Павлович, как отпразднуете, зайдите ко мне, надо ваш договор поправить.
Богданыч кивнул и подумал, провожая взглядом затянутую в брючки задницу: "Строгая, как Танька моя. Была".
- Хороша? - Юрка принял из рук Богдана пальто и закинул на стеллаж с наградами. - Сколько ж ты на себя напялил? Мягонький какой... Раз, два...
- Отвали...
- Три свитера! Слыхал, Корольчук?
- Я ж думал, он раздобрел!
- Не, господа, за это надо выпить! У меня тост! Тихо! - Юрка сделал "пушкин-фейс". Так Богдан в школе прозвал выражение лица, с которым Порох стихи читал. И как читал! Учителя, вывшие от первого в районе хулигана и раздолбая, растроганно вздыхали и украдкой утирали слезы. - Сколько бы ни было на нас одежды, в особенности, изделий из шерсти и кашемира, пусть под ними всегда бьется храброе, доброе сердце, как сердце друже моего, Богдана Палыча Мамонтова, урожденного... Богдана Палыча Мамонтова! - Юрка похлопал хмурого Богдана по груди и быстро добавил. - И сообщение специально для прекрасного пола: Богданыч свободен, как падение Феликса Баумгартнера, ликуйте дамы...Ах ты! Куды бьешь? Я туда ем!
- А у меня хокку! - провозгласила девчушка у окна. Идка была из старожилов, четыре года назад она встретила Богдана фразой: "Вы можете не запоминать мое имя, я планирую в скором времени покинуть эту дыру". Впрочем, этим она смущала каждого новичка на протяжении пяти лет. "Дырой" Идка считала родную административку, а хокку сочиняла про кладбище, примыкающее к бизнесс-центру с тыла:
Кресты не вижу
за сугробом желтым...
Как пахнет карбонад?
- Вот зря вы, господа, хаете кладбище, - встрял Миша Белковский, продажник. - Это уникальная, ежедневная возможность задуматься о вечном, преисполниться смирения. Скажем, электронщики, у которых окна во двор, лишены такой благодати. Помяните мое слово, мы все встретимся в раю, в то время как...
- Ну предположим, не все... - сказал Юрка, всматриваясь Богданычу за спину, тот оглянулся и признал паренька, не попавшего давеча в лифт. По ходу парень был не рад шумной компании:
- Ида, я возьму тойоту на день.
Идка, прижимая к уху трубку, подала знак, дескать, "ван момент плиз".
Съестное со стола смели подчистую, на пластиковой тарелке перекатывались две сморщенные оливки, и народ потихоньку сваливал.
- Погодь, Женечка, - протянул Порох. - Не комильфо так. Перво-наперво, познакомься с коллегой...
Женя Пороха проигнорил, встал вполоборота, засунув большие пальцы в карманы. А Богданыч неожиданно для себя, отстранил Юрку, шагнул вперед и протянул руку, ослепительно улыбаясь, точь-в-точь как америкосы у него на барже при встрече:
- Богдан.
- Женя, - руку парень жать не спешил, уставился на нее опасливо, будто она монстр какой и щас задушит его. Наконец сжал слабо, мазнул холодными пальцами. Богданыч терпеть не мог такие рукопожатия, после них ладонь аж зудела.
- А во-вторых, - продолжил Порох, - у нас тут Миша высказал занимательную мыслю о райских кущах в качестве последнего приюта. И вот растолкуйте-ка, Евгений, как голубь сизый вороньей стае, коим образом вы обходите пассаж: "Да не возлежит мужик с мужиком, как мужик с бабой, ибо богомерзко сие"?
К разговору их особо никто не прислушивался. Девчонки из бухгалтерии пожаловались на сквозняк, и Мишка с программистами вступили в неравный бой со сломанным окном.
- Я атеист, - парень на них не смотрел, хотя сам Богданыч разглядывал его пристально, как забавную зверушку. Вживую педиков он покамест не видел, вот и размышлял, а если б на улице повстречал, понял бы, что тот голубец? И пришел к выводу, что-таки нет. Парень как парень: рожа зеленая сезонная, щас у всех такая, волосы русые некрашеные, цацки в ушах не блестят, тощий, правда, как глиста в скафандре, дорогой галстук сдавил цыплячью шейку, острый кадык нервно подрагивает...
- Безбожники и извращенцы Русь матушку погубят, а ты, значится, два в одном и без конфуза?! - нарочито возмутился Порох.
- Так, мужики, - Корольчук отправил в рот оливки и сморщился. - Фу, кислятина! Я к Ротштейну на сеанс интима. Богданыч, дорогу к кабинету, поди, не забыл. Как оформишься в нашей Обители Зла, жду-с.
- Добро, Жень! - крикнула Идка. - До Славика дозвонилась, тачку к шести вернешь.
Женя двинулся было к двери, но вдруг вскинул колючий взгляд на Богданыча, мол, хрена ли пялишься, чурбан неотесанный. А Богданыч усмехнулся и глаз не отвел. А че отводить? Он-то нормальный мужик, значит, может глядеть на других мужиков, сколько влезет, и в рыло за это не получить.
До отдела кадров Богдан добирался с приключениями, на всех дверях стояли электромеханические замки, а попросить у Юрки проходку он не сообразил, вот и приходилось по полчаса ждать, пока кто-то соизволит войти или выйти, зато стол Тамарин нашелся легко - заваленный папками, бумагами и почему-то салфетками, в кружке с фоткой вездесущего Хью Лори плескался заплесневевший чай. "Везет же на баб неряшливых", - приуныл Богданыч, сам он успешно следовал девизу школьных плакатов: "Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят".
- Договор ваш у помощника юриста, пропишем как штатного сотрудника, но до июля будем считать по старой схеме. Вас же с проекта сдернули на полгода раньше? - Тамара вбивала что-то в компьютер. - Зайдите к нему.
- К кому?
- К помощнику юриста. Вечером или завтра.
- А зовут его...?
- Евгений Перемычкин.
- Это, который...
- Который "что"? - Тамара нахмурилась.
- Неважно, зайду.
- Пальцы свои, Богдан Павлович, прислоните к дисплею.
- Зачем это?
- Сниму отпечатки. На рецепшн машинку черную видели? Приходите, уходите - прикладываете палец. Опоздание или ранний уход - штраф. Забудете отметиться - штраф.
- Во как. И правда, Обитель Зла, - Богданыч прислонил пальцы к дисплею. - Тамара, а вы когда мороженое едите, улыбаетесь?
- Мороженое в минус двадцать? - на губах Тамары заиграла тень улыбки. - Суровый сахалинский мужчина? Пальцами покрутите, зажужжать должно. Вот, теперь все. Карточка ваша - проходка для дверей от трех этажей. Потеряете...
- ...штраф, я понял, - Богдан встал. - Я за вами зайду на неделе.
- А?
- Мороженое, Тамара. Мороженое.
Запас сил, полученный с пары часов сна в самолете, кончился как-то разом. Корольчук бросил взгляд на опухшую рожу Богдана и потащил в столовку кофеином накачивать.
- Короче, тут, - Корольчук двинул через стол флэшку, - вся инфа по строительству Витязя. Знаю, Богданыч, нету большей засады, чем за безрукими подчищать, да, видать, на роду тебе писано.