— Всё так страшно, что операцию надо делать? Не на лице же…
— Да он не для красоты делает… Из-за ожогов подвижность ограничена. У него одна рука первое время вообще в локте еле-еле разгибалась. Ему же работать надо.
— А-а… — протянул Макс.
— Бэ, — ответила Соня. — Много будешь знать, скоро состаришься. Эх, покурить бы сейчас…
Глава 6
Макс проплывал уже четвёртый бассейн. Воскресенский сказал, что он должен поплавать до начала съёмки для правдоподобности. Парень был уверен, что на самом деле фотограф хотел, чтобы он устал, сбил дыхание и не смог бы позировать неподвижно, вот тогда в итоге на него можно было бы всласть поорать и в очередной раз обвинить в непрофессионализме.
Как ни странно, Воскресенский вёл себя относительно пристойно, с Максом почти не заговаривал, никаких приказов ему не отдавал и своих фирменных мерзостных комментариев отпустил всего лишь парочку.
Когда съёмка закончилась и Макс, одевшийся и обсохший, вышел в вестибюль загородного клуба, где снимали сюжет, он увидел, что из ассистентов осталась одна только Соня. Она что-то перекладывала в объёмной сумке, играя в тетрис кейсами с надписями «Canon». Макс хотел предложить ей помощь, но уже знал, что она откажется: к драгоценным объективам с цейсовской оптикой посторонним не разрешалось прикасаться.
— Тебя отвезти в город? — спросила Соня.
— Нет, я сейчас пообедать схожу, наплавался, есть охота. Я в посёлке по дороге видел кафешку.
— Тут тоже какая-то была…
— Ага, зашёл уже туда. Там такие цены!
— Не пригласишь с собой даму, то есть меня? — Соня посмотрела на часы. — Я бы тоже не отказалась пожрать. Время самое то.
Соня дособирала аппаратуру, и Макс отнёс сумку в «Эскалейд» Ви — хотя бы это ему разрешили. Пока они с ассистенткой разговаривали, парень заметил, что Воскресенский смотрит на них с балкона, огибавшего вестибюль поверху. Фотограф вообще вёл себя сегодня немного странно.
Когда Макс захлопнул заднюю дверцу «кадиллака», машина через три секунды пискнула, встав на сигнализацию — значит, Воскресенский наблюдал за ними и в тот момент.
Хотя сегодняшняя съёмка была одной из самых спокойных, Макс всё равно чувствовал облегчение, когда думал, что следующая состоится только через пять дней. Как он понял, Ви снова предстояли какие-то процедуры в клинике, на этот раз заключительные.
Соня отличалась не только мощной комплекцией, но и прекрасным аппетитом: назаказывала себе больше, чем Макс.
— Я тут подумала, — сказала она, выковыривая лук из селёдки под шубой. — Ты не так уж безнадёжен. Для того, кто снимается в четвёртый раз, весьма неплохо, честно. Тебе, конечно, учиться, учиться и учиться, как говорил дедушка Ленин, но потенциал есть. Правда, времени уже маловато. Тебе ведь двадцать уже?
— Я как-то не планировал этим дальше заниматься, — признался Макс, рассеяно перемешивая вилкой свой оливье. — Мне Воскресенского хватило на всю жизнь.
— Зря ты так, мог бы кое-чего добиться. То, что у тебя в портфолио будут снимки Воскресенского — уже огромный плюс. Он — чисто теоретически — мог бы замолвить за тебя словечко, но Ви такого принципиально не делает.
— Даже если бы и делал, — усмехнулся Макс. — Меня он, кажется, ненавидит.
— Кто его разберёт, — пожала плечами Соня. — Тебе мог бы Влад помочь. У него большие связи. Правда, придётся отсосать. Хотя… ты ему вроде понравился, так что одним отсосом не отделаться, придётся по полной расплачиваться.
Макс, услышав это, с трудом заставил себя проглотить салат, который едва не вылетел изо рта обратно.
— Я лучше как-нибудь сам… — выдавил Макс, чувствуя, как кровь приливает к щекам и ушам.
— Ну-ну, дерзай, — с сомнением хмыкнула ассистентка. — В Москве иначе не пробьёшься, особенно на первых порах. Судьба у вас, у моделек, такая.
Парень никоим образом не причислял себя к моделям, но эта пренебрежительная фраза его задела:
— А вы с Ви, конечно, подлинные люди искусства…
— Ну, насчёт меня можно поспорить, а Ви — да… Он такой, — нисколько не обиделась Соня.
— А он… ну, это… тоже гей?
— Как сказать, он, говорят, в Штатах жил с какой-то бабой, но я с ним тогда ещё не работала. А когда мы познакомилась, он уже с Данилкой жил.
— Так всё-таки с Данилкой? — поморщившись, переспросил Макс.
— О да. Великая любовь всей его жизни, — с преувеличенным, но одновременно грустным пафосом произнесла Соня. — А почему вдруг такой интерес?
— Он сегодня на меня смотрел как-то странно. Смотрел и смотрел, как удав на кролика.
Соня поджала нижнюю губу и пододвинула ближе к себе тарелку с принесённым официанткой супом:
— Может, он просто так смотрел, следующий сюжет обдумывал. Опять же почему бы на тебя не посмотреть, когда ты перед ним в одних плавках разгуливаешь? Приятное зрелище… Я сама на тебя пялюсь иногда. А что такого?
— Да ничего, — уткнулся Макс в свою тарелку.
— Ты не думай, Воскресенский со своими моделями — ни-ни. Это правило. Разве что с Данилой тогда, но я свечку не держала, только по слухам знаю. Якобы у них после окончания съёмок какое-то отмечалово было, ну, и они по пьяни… сам понимаешь. А потом понеслось. Четыре года вместе прожили, для мужиков, да с такой-то работой, — великое дело.
— А потом что?
Соня ответила не сразу:
— Потом всё было очень плохо.
Макс больше не расспрашивал. Но Соня, расправившись с супом, сама заговорила, видно, очень хотелось посплетничать.
— Потом Данилку снимать перестали. Он, в принципе, хорошей моделью был, в Европе много работал, но просто возраст… Где-то, наверное, в двадцать пять или двадцать шесть — всё, не осталось нормальных контрактов. Работу можно было найти, конечно, каталоги какие-нибудь и всё в этом роде, но его такое не устраивало. Он всё Ви терзал, требовал, чтобы он ему проекты находил, мол, у тебя связи, знакомства, имя, а Ви не такой человек, ему это тяжело. Другую работу Данилка тоже найти не мог. Он какой-то техникум закончил — то ли в Рязани, то ли в Казани, не помню где, — юридическое отделение. Это и так-то не высшее образование, а он к тому же после окончания нигде не работал по специальности. Естественно, на работу его никто не брал. А Ви ему постоянно говорил, что надо учиться чему-нибудь, да той же фотографии например, ассистировал бы ему. Потом он на какое-то время на коттедж отвлёкся, что-то там проектировал, придумывал, с дизайнерами обсуждал, но всё равно с ним тяжело было. Напивался постоянно как скотина последняя, сцены устраивал. Нет, он вообще очень хороший был парень, правда. Весёлый, отзывчивый, вообще классный… Но последний год его, конечно, клинило не по-детски. Мог приехать на площадку, начать там отношения выяснять, бррр… Но Ви всё терпел — любил его очень.
— Да он сам такой же псих, — не удержался от замечания Макс.
— Ой, нет. Он по жизни очень спокойный, может наорать, конечно, но быстро отходит. Это на съёмках только, видимо, увлекается очень.
— И чем там всё кончилось?
Соня потёрла глаза:
— Когда коттедж этот сгорел, Данилка там был.
Макс сразу вспомнил — Соня ему как-то говорила о том, что Ви потерял близкого человека.
— А Воскресенский? — спросил он. — У него же тоже ожоги.
— Они поссорились, и он хотел в Москву уехать. Он и уехал… Там, как тебе объяснить, местность такая, с холмами, с оврагами, и дорога петляет сильно. Он уже довольно далеко был, когда с какого-то поворота увидел дым в посёлке. И, говорит, сразу почувствовал, что это его дом горит. Он туда быстрее пожарных приехал, полез Данилу вытаскивать, на голову куртку намотал, поэтому сильных ожогов на лице не было.
— Не вытащил? — спросил Макс, напряжённо глядя в лицо Соне.
— Вытащил… На Даниле одежда уже горела, понятно было, что не спасти уже, но он всё равно понёс его на улицу. Оттуда и ожоги, что тащил его. А Данила, потом сказали, задохнулся.
— А почему он сам не вышел, когда пожар начался?
— А ты как думаешь? Напился опять до потери сознания, а может, и не только напился. Но вообще, скажу тебе по секрету, говорят, он сам всё и поджёг. Слетел совсем с катушек. А дом у них был с Ви в совместной собственности, потому страховку и не выплатили: получалось, что как бы сам хозяин его и поджёг. Ну, это дело тёмное. Воскресенский особо не рассказывает.
— Печально, — сказал Макс, не зная, что ещё и сказать.
— Да, жалко парня… А Ви мне ещё жальче было, потому что тому-то уже всё равно, а он жить со всем этим остался. Он, может, ещё и поэтому поехал сюда пластику делать. Представляешь, каждый день на эти ожоги смотреть и думать, как они появились?
Макс возвращался домой с тяжёлым сердцем. Нет, он не стал от этой истории лучше относиться к Воскресенскому, тот, как ни крути, был садистской сволочью, но было удивительно думать о том, что гад-фотограф мог любить кого-то до такой степени, чтобы броситься в горящий дом… Максу даже потом всю ночь какие-то пожары снились и прочая ерунда по мотивам рассказа Сони.
***
Все пять дней в перерыве между съёмками Макс нет-нет да и вспоминал про странные взгляды Воскресенского и про пожар тоже. На седьмую фотосессию Ви опять явился в водолазке, но под ней никаких повязок уже не было видно.
Макс с Соней, пока ждали фотографа, просматривали отснятый и обработанный материал. Кадры перед камином были хорошими, но всё-таки наименее удачными из всех. Потом всё становилось лучше и лучше. Даже съёмки на лугу, которые должны были стать провальными по предсказанию Воскресенского, оказались очень даже неплохими. Когда Макс смотрел на фотографии, он не мог поверить, что в тот момент ему было настолько плохо. Лучшими кадрами оказались те, что были сделаны ближе к концу: у модели вид был расслабленный и довольный, но в то же время самую капельку утомлённый жарой, какой-то расплавленный. Лето, солнце, зной так и чувствовались на фотографии… и густой запах травы и полевых цветов… Хорошая реклама для чая с травами.
Теперь ему отчасти становилось понятно стремление Воскресенского заставить модель прочувствовать ситуацию: не просто изображать сюжет, а прожить его — ощущать утомление в конце рабочего дня, жар июльского солнца на коже, приятную усталость в мышцах после плавания… Результат получался потрясающим. В фотографиях были жизнь и история. Максу даже казалось, что он сам на этих кадрах был более реальным, настоящим…
Эта фотосессия опять происходила за городом — на треке для мотокросса. Сюжет был следующий: модель отдыхает после езды на мотоцикле, сидя на земле и прислонившись к этому самому мотоциклу, и, естественно, утоляет жажду холодным чаем из прозрачной спортивной бутылки.
Максу даже дали поездить на питбайке. Разумеется, только по ровной части трека, где тренировались начинающие: на ямы, горки и колдобины его не выпускали.
И попробовал бы Воскресенский ему в этом отказать, когда он сам раньше всегда требовал «вживания» в образ!..
Пока ассистенты под руководством Ви готовили площадку, Макс нарезал круги по небольшому кольцу. Ездил он медленно и неуверенно, но ему всё равно понравилось. На него навешали кучу защиты, и под этой грудой пластика парень взмок уже через двадцать минут, да и устал тоже. Езда на моте оказалась не таким уж лёгким делом.
Через полчаса Соня махнула ему рукой. Когда он слез с питбайка, вид у него был самый тот по меркам Воскресенского: мокрый, взъерошенный, усталый и счастливый. К тому же часть лица, не прикрытая шлемом и визором, была очень натуралистично обсыпана рыжей пылью.
Мотоцикл поставили возле какого-то камня, кажется, специально сюда привезенного для фотосессии. Макс сел, прислонившись к нему. Металлические детали байка под его спиной были такими горячими, что тепло чувствовалось даже через слои снаряжения. Но это было приятное тепло…
Воскресенский не торопился начинать съёмку. Он ходил возле модели, иногда просил немного поменять позу, перекладывал лежавший на земле шлем то дальше, то ближе — под самую руку. Сняв несколько кадров, он недовольно отошёл в сторону:
— Не то. Чего-то не хватает.
Фотограф присел на корточки перед Максом, взял его рукой за подбородок и внимательно посмотрел в глаза, поменял поворот головы, но опять остался недоволен. Он взял с земли горсть пыли и с силой мазнул ею по левой щеке парня. Тот вздрогнул от резкой и неожиданной боли, когда мелкие камушки царапнули кожу.
Воскресенский вернулся к фотоаппарату, а Макс провёл рукой по щеке — на пальцах осталась кровь.
— Так лучше, — утвердительно сказал Ви и начал снимать.
Парень опустил руку и вернулся в позу, не сводя пристального взгляда с Воскресенского. Он тоже где-то глубоко внутри понимал, что так лучше, так правильнее… даже если это и было больно. И на этот раз фотографу не надо было приказывать: «Терпи!»
Между этой фотосессией и следующей был перерыв всего в один день, как раз суббота, и Макс отправился с друзьями в развлекательный центр, самый крупный в их части города. Он не часто себе это позволял по финансовым причинам, но изредка посидеть в баре и поиграть в аэрохоккей или бильярд было можно. В этот раз Стас сам дал ему денег и чуть ли не насильно вытолкал из дома: от него, конечно, не могло скрыться, что съёмки даются племяннику тяжело и последние дни он ходит погружённый в какие-то свои непонятные мысли.
По домам они стали расходиться уже в двенадцатом часу ночи. Они все жили поблизости и поэтому пошли пешком. Когда они пересекали парковку, взгляд Макса зацепился за большой тёмный силуэт «Эскалейда», выделявшийся среди машин поменьше.
— Подождите пять сек, — сказал он друзьям и пошёл через ряд машин, чтобы посмотреть на номера.
Он не помнил их в точности, но того, что номера были московскими, было достаточно, чтобы понять: это машина Воскресенского. Макс подошёл поближе и, обогнув «кадиллак», к удивлению увидел возле водительской двери самого фотографа, копошащегося с брелоком сигнализации.
— Что он тут делает? — произнёс Макс, не заметив, что говорит это вслух.
— Это что за хрен? — спросил один из друзей, подошедших сюда вслед за Максом.
— А… Это к дяде приехал, партнёр какой-то, — нашёлся Макс. — По рекламному бизнесу.
— Он ехать, что ли, собрался? Он же на ногах не стоит.
Воскресенский был пьян, причём серьёзно пьян. Первой мыслью Макса было — ну и пусть едет, может, впишется куда. Вот оно — быстрое решение всех его проблем. Но эта мысль растаяла так же быстро, как и появилась. С Ви надо было что-то делать, а то у него на самом деле ума хватит сесть в машину и поехать. Ладно, себя угробит, так ещё кого-нибудь другого зацепит.
Макс сразу вспомнил, как погибла мать: она возвращалась с ночной смены на такси, когда в их машину на огромной скорости врезалась другая, несшаяся на красный свет. За рулём был какой-то обкуренный ублюдок.
— Вы идите, — сказал Макс друзьям. — Я его… проконтролирую. В такси посажу.
Поначалу парни хотели остаться с ним помочь, но он их спровадил. Неизвестно, что начнёт болтать пьяный Воскресенский, пока они ждут такси.
Тот за это время всё-таки умудрился открыть машину и сесть на переднее сиденье. Макс бросился к нему и распахнул дверь:
— Вы думаете, что делаете?! Куда вы в таком виде?
— А ты откуда взялся? — удивлённо спросил Воскресенский, слегка заплетающимся языком.
— Выходите, — скомандовал Макс. — Я сейчас такси вызову.
— Зачем такси? У меня машина есть…
— Вам нельзя за руль. Вы ж упились в дрова!..
— Да?.. Думаешь?.. Ты водишь? — неожиданно спросил Ви.
— Чуть-чуть, — ответил Макс, хотя это было сильным преувеличением: год назад он получил права, но с тех пор за руль садился раза три, когда Стас давал ему поездить по тихому частному сектору.
— Вот и отвези меня тогда, — сказал Воскресенский, неловко вылезая из машины.
Он сунул Максу в руку ключи и нетвёрдой походкой направился к пассажирской двери.
Глава 7
До гостиницы они добрались без приключений: машин в этот час на улицах было мало, да и Макс ехал очень осторожно, выбирая самые что ни на есть пустынные маршруты. Труднее всего было выехать с парковки, когда нужно было маневрировать по узким рядам на очень непривычной машине. Во-первых, смущали габариты, а во-вторых, Макс никогда раньше не имел дела с автоматической коробкой передач. Воскресенский, конечно, подсказывал, но помощи от его советов было немного.