Теперь у меня был опыт. Я получила его, сделав минет мужчине, который мог или не мог быть связан с моим мучителем.
«Ты можешь ошибаться. Ты сделала поспешный вывод».
Я задумалась, поглаживая пальцами экран. Возможно, что я хваталась за соломинку, выискивая какую-то связь, чтобы понять всю эту катастрофу. Но я не могла игнорировать узел внутри меня, шестое чувство, которое с каждой секундой кричало все сильнее.
Я сжала губы, думая о том, насколько всё это было отвратительно. Как невысказанная ложь заставила меня стать подозрительной.
Кайт007: Бл*дь, ты слышишь себя? Что-то изменилось. Опять. Не могу поверить, что спрашиваю это, но просвети меня. Мне нужно знать, как из робкой монашки ты превратилась в смелую кокетку.
Он хотел узнать. Как будто он не знал. Как будто все семейство Хоук не смеялась за моей спиной.
«Ты ведь не знаешь точно, что это он!»
Я знала, что должна успокоиться, поискать подсказки и выявить правду прежде, чем сорваться на, вероятно, невинного Кайта. Но поскольку я трансформировалась из кроткой в жестокую, я не могла успокоить себя. Я отказывалась контролировать свои эмоции.
Я буду возвращать контроль сообщение за сообщением.
Иголочка с ниточкой: Ты хочешь знать? Ты хочешь услышать личные детали моей жизни? Что случилось с тобой, Кайт? Кто-то ударил тебя по голове?
Кайт007: Осторожнее. Я в одном шаге от того, чтобы удалить и прекратить все это. Ты молила меня продолжить общение. Помнишь?
Иголочка с ниточкой: А у тебя вспыльчивый характер.
Прям как у одного моего знакомого.
Кайт007: Хочешь, чтобы я дальше вел себя как мудак? Пожалуйста. И даже не пытайся намекать, что я не старался помочь тебе.
Мое сердце екнуло.
Если это был Кестрел, то он мог бы быть моим единственным союзником. Я не могла позволить себе злить его, пока жила в этом змеином гнезде. Если бы я смогла подружиться с ним, заставить его заботиться обо мне, он мог бы стать моим билетиком на свободу.
Есть ли лучший способ сбежать Уивер, чем Хоук, который сам откроет клетку?
В столовой Кес был единственным, кто смотрел на меня с... состраданием. Он видел мою борьбу, и даже при том, что он обращался со мной, как и остальные, он странным, извращенным способом был благородным. В отличие от его братца, который заставил меня кончить, отобрал все мои человеческие права и личную жизнь, и преподнес подарок, который мне не делали раньше.
Проклятый, Джетро.
Иголочка с ниточкой: Прости. За последние несколько дней на меня многое навалилось. Я немного вспыльчивая.
Кайт007: Заметил. Итак... ты расскажешь мне, как стала такой смелой?
Иголочка с ниточкой: Нет, не думаю. Ты же не хотел никаких личных деталей... помнишь?
Я сидела, прикусив губу, мои пальцы готовы были закинуть первую сеть. Как я могла вопросами вынудить его раскрыть свою личность: ты живешь в этой стране? Ты ездишь на мотоцикле? Тебе выдалось вчера вкусить женщину вместе со своими двадцатью братьями?
Кайт007: Тогда поставь меня на место. Видишь, мне пофиг. Достаточно болтовни. Давай вернемся к тому, чем мы оба наслаждаемся. Прикоснись к себе. Расскажи, как сильно тебя возбуждает мысль о том, как я шлепаю тебя. Потому что ты заслуживаешь того, чтобы тебя отшлепали. Чертовски сильно.
Иголочка с ниточкой: Я не верю, что была плохой. Я не заслуживаю ничего, после того, как видела, как ты выпорол меня кнутом прошлой ночью.
Кайт007: Что это за фантазия с кнутом? Почему не ладошкой? Я хочу ощущать, как пылает твоя кожа, пока я наказываю тебя. Я хочу, чтобы моя ладонь болела в равной степени, а ты кричала и умоляла меня, чтобы я вставил в тебя свой член.
Я вздрогнула.
Мое сердце перестало пылать и замерло. Что это был за ответ? Боль в равной степени? Разделить боль? Это было о том самом «удовольствие-боль»? Доверие и повиновение в равной степени?
Кайт007: Ты замолкла. Ладно. Ты хочешь кнута. Я выпорю тебя им.
Иголочка с ниточкой: Нет. Вообще-то... я предпочла бы ладонь. Я хочу почувствовать твои прикосновения. Я хочу, чтобы ты гладил, ласкал меня, пока будешь делать со мной всё, что хочешь.
Я проглотила крошечное возбуждение от мысли, как Кес шлепает меня, и быстренько отправила еще одно сообщение.
Иголочка с ниточкой: Где ты хочешь шлепать меня? В спальне? В лесу? В деревне? Перегнув через свой мотоцикл?
Он моментально ответил.
Кайт007: Как, мать твою, ты узнала, что у меня есть мотоцикл?
Я отбросила от себя телефон, будто он ударил меня током.
Я не могла дышать.
О, боже. Все так, как я и думала. Странная связь. Таинственная ухмылка на лице Кеса. Даже эти два слова были подобными. Они оба хищные птицы.
Я такая глупая!
Всё это время я думала, что Кайт — значит бумажное крылатое создание, украшенное лентами, когда на самом-то деле это была хищная птица. (прим. перев. Kite с англ. — бумажный змей, коршун. Имеется в виду, что она думала, что он назвался в честь бумажного змея, а оказалось — коршуна)
«Не верь в это, пока не докажешь!»
Мой внутренний диалог остался незамеченным.
Я не могла стряхнуть с себя подавляющее осознание.
Мой мир вновь остановился и единственный человек, которому я доверяла и думала, что он был беспристрастным и дал бы мне силы пройти через все это — был кошмарным лгуном.
Кайт был Кестрелом.
Кестрел был Кайтом.
Он — Хоук.
Глава 7
Джетро
Я не заходил к Ниле на протяжении двух дней.
Двух долбаных долгих дней.
Она отлично справилась с тем, что я поклялся себе никогда больше не повторять. Она заставила меня потерять контроль. Ужасные вещи происходили, когда я выходил из своего королевства льда. Я причинял людям боль и имел свойство ломать все, что принадлежит мне.
Дела пошли не по плану, когда я вышел из своей комфортной зоны арктического льда.
Была причина тому, почему люди называли меня необычным и проницательным — тщательно проработанная и продуманная репутация. Быть жестоким, но в то же время сочетать это все со стальной невозмутимостью было идеальным решением, которое несло в себе спокойствие, что смягчало мою жесткую жизнь.
Я слишком долго жил во льду, поэтому он стал частью меня. Но на данный момент все это забрала и разрушила глупая маленькая девчонка: своими прикосновениями прожгла трещинки в моем идеальном самоконтроле.
Те два дня были чертовой отсрочкой. Не для меня, для нее. Для моей семьи. Для каждой проклятой гребаной души, которые жили со мной.
Она думала я монстр? Лед не мог быть монстром — прочный и нерушимый — идеальная клетка для кого-то вроде меня.
Она наивно полагала, что поняла меня.
Я рассмеялся.
Она никогда не поймет. Я никогда не позволю ей понять всего обо мне.
Я удостоверился, что ей посылали еду утром, в обед и вечером. Я наблюдал за ней через скрытые камеры, которые были установлены по периметру комнаты, чтобы убедиться, что она не выкинет никакого идиотского поступка по типу выпрыгнуть из окна или порезать себе вены осколком от посуды.
На два дня я оставил ее в комнате смерти, только чтобы понаблюдать за той, кого я превратил в сексуальное существо, которое мерцало и привлекало меня как маяк.
Большую часть дня она вся была поглощена своим долбаным телефоном: читала, писала, рассматривала Бог знает что в нем. Иногда ее лицо выражало неподдельную печаль. Иногда ее губы озаряла яркая и красивая улыбка, что посылала болезненные уколы в мое сердце. А иной раз она просто прерывисто вздыхала; ее маленькие дерзкие грудки вздымались и опадали, когда она делала частые и глубокие вдохи. Внезапный яркий сексуальный румянец, который проявлялся на ее коже, сводил меня с ума от ревности.
Ревность.
Эмоция, которая являлась непозволительной роскошью в моем снежном королевстве.
На второй день ее заключения, я оставил ее в запертой комнате, а сам поехал на охоту. Я выпустил гончих, и мы шумно загоняли стадо оленей. Я преследовал несчастных существ и руками, дрожащими от трепета, пускал стрелы в жалких травоядных. Да, к счастью, некоторые вещи оставались неизменными, действовали, как отточенный и налаженный механизм в моем мире, даже если большая его часть была превращена в руины.
Бешеная жажда крови была удовлетворена. Я успокоился.
Трещины, которые пробили брешь в моем самоконтроле, заиндевели и покрылись толстой коркой льда.
Рациональность и спокойствие были возвращены на прежнее место.
Этим вечером мой отец и братья собрались в главной столовой на семейный ужин — только четверо из нас. Олень, которого я застрелил, украсил наш скромный стол тушеным, жареным мясом и рулетом.
Диалог, который мы поддерживали непосредственно в течение ужина, был неумелым; скрытое чувство гнева, ненависти проскальзывало между нами. Мудак Дэниель на протяжении ужина ухмылялся с присущим ему высокомерием. На губах Кеса то и дела проскальзывала непонятная улыбка, и мой отец…
Бл*дь, мой отец.
Я был двадцатидевятилетним мужчиной. Кровь уже окрасила мои руки в алый цвет, и жесткая льдистая корка покрывала сердце, но все равно я был недостаточно хорош. Все равно, я был не его уровня. Что-то жило в глубине меня, что он пытался задушить, уничтожить, вырвать, но, несмотря на все его усилия, это выживало. Невесомое чувство, которое легко, как тончайшее одеяло, укутывало сердце и мою душу.
Я научился, как прятать его от посторонних глаз.
Но Нила... черт.
Она обладала не дюжей силой, чтобы обнажить это.
Я хотел кричать, бушевать. Сделать шаг навстречу правде и открыться своему отцу, кто я был на самом деле.
Но я этого не сделаю. Не сейчас. Это слабость
А я, бл*дь, не был слабым.
Я был на расстоянии вытянутой руки от того, чтобы унаследовать все то, что принадлежало моему отцу. Меня отделял лишь год. И у меня была собственная малышка Уивер, чтобы я мог играть и забавляться с ней. Смена власти начиналась — все братья из братства «Блэк Даймонд» знали это. Мои родственники знали это. Весь хренов мир знал это, но мой отец… он был не в восторге от происходящего.
Его пожирающий взгляд поймал меня в ловушку; я сверлил его взглядом в ответ.
Противостояние между нами распространялось волнами во все стороны, ненависть достигла своего апогея, больше было невозможно сдерживать ее под маской из прогнившего уважения, фальши и негласного союза, не бросая вызов друг другу.
Когда мы схлестнулись в последний раз, один из нас ушел сломленным, другой никуда не делся, остался невредимым и при своих привилегиях.
Десерт был подан: праздничное суфле из малины. Матриарх нашей семьи, наконец, решила показать свою задницу из личных покоев «Хоуксбридж Холла».
В молодости Бонни Хоук, скорее всего, выглядела достаточно привлекательно, но ее время давно прошло. В девяносто один, она передвигалась болезненной поступью и с большим трудом — упрямая корова отказывалась пользоваться инвалидным креслом или на крайний случай тростью, чтобы облегчить себе передвижения по дому.
— Здравствуй, мой сын. — Она кивнула в приветствии Брайану Хоук, затем перевела взгляд на Кеса, потом на Дэниеля и в итоге на меня. — Здравствуйте, внуки.
Дэниель закатил глаза, показывая свое пренебрежение, Кес резко метнулся и помог ей опуститься на стул, а я улыбнулся отлично отточенной приветливой, но на самом деле хрен-вам-настолько-приветливой улыбкой, которой приветствовал всех с десяти лет.
— Здравствуй, бабушка, — послышалось в ответ приветствие от трех натренированных на вежливое обращение Хоук.
Бонни села, щелкнув пальцами, привлекая к себе внимание незаметного персонала, чтобы ей наполнили тарелку малиновым десертом. Она неспешно положила в рот полною ложку.
Ее карие глаза в это время, словно сканировали меня, затем прозвучал вопрос:
— Поведай нам всем, Джет. Как обстоят дела с последней Уивер?
Я выпрямил спину, расправляя плечи, когда ее вопрос отдался реакцией в моих боксерах. Эта чертова ведьмочка погубит меня. Как только я слышал слово «Уивер», мой член становился твердым.
«Поэтому ты избегаешь ее».
Еще одна причина, которую мне пришлось признать.
Я нахмурился.
Глотая полный рот суфле, я скупо улыбнулся.
— Работа приносит результаты, бабушка.
Мой отец от ярости подскочил на месте.
— У маленькой мерзавки было достаточно смелости, чтобы огрызаться в ответ на ее приветственном обеде. Так глупо с ее стороны. Если бы она была моя, к настоящему моменту она бы уже лишилась одной из конечностей.
Мне было неприятно признать, но он говорил сущую правду. Я видел, что он делал с матерью Нилы, я презирал и ненавидел его за это.
Желудок скрутило от мяса оленины, что я съел до этого, волна бушующей ярости взорвалась и пронеслась в моей крови. Я разгневанно отбросил нож для масла на стол.
— Какая гребаная удача, что она не твоя, чтобы измываться над ней. Так вышло, что мне нравится, когда мои женщины целы и невредимы, и не лишены конечностей.
В тот момент, когда слова вылетели из моего рта — я замер.
Все, сидящие за столом, замерли.
Гребаное пламя свечек, мерцающих на сервантах, замерло.
Черт.
Брайан Хоук постукивал пальцами, его глаза сощурились и потемнели.
— Это был неуместный всплеск эмоций. Возможно, ты хочешь перефразировать свое высказывание? — не отводя взгляда, произнес он.
Мои ладони стали липкими от пота. Я не собирался показывать то, что успешно прятал годами. Моя истинная сущность была недопустима в семье Хоук. Даже моей гребаной бабушкой, которая должна была учить нас быть нежными и уметь прощать, а не вспоминать смехотворный долг семьи, которая сделала несколько ошибок сотни лет назад.
Бл*дь, мне нужно побыть наедине с самим собой.
Мне нужно взять свои эмоции под контроль, прежде чем я вырою могилу глубже, чем уже есть.
Когда моя челюсть отказалась разомкнуться, мой отец пробормотал:
— Возможно, я возложил на тебя слишком много ответственности, Джет. Ты уже утомился? Возможно, я переоценил твои возможности, и Кесу или Дэниелю стоит разделить с тобой это задание?
Во мне что-то дрогнуло.
Дэниель ухмыльнулся.
— Отдай ее мне, Поп. Я уверен, что не подведу тебя, — в его глазах плясали чертята. — В отличие от некоторых.
Мы уставились друг на друга, он пытался припугнуть меня своим взглядом, но безуспешно. У него никогда этого не получалось. Чертов недоумок.
Вокруг стола в воздухе потрескивало напряжение. Кестрел прекратил запихивать еду в рот, чтобы сказать:
— Ты знаешь сам, что Джет самый лучший для этой работенки. Я ни разу не видел, чтобы он подвел тебя, Поп. Дай чуваку шанс. — Взглянув на меня заговорщически, он добавил: — Она слишком нервная и чертовски красивая. Нельзя винить парня за то, что он хочет насладиться шансом, сломать такую девчушку.
Проклятье, и что, черт побери, это значит?
Мой нрав бушевал под отстраненным внешним видом. В последнее время я был фальшивкой. Лицемером, как сказала Нила. Холодность внутри меня загадочным образом испарилась. Блаженное равнодушие, эмоциональная отстраненность, с которыми я вынужден был жить с тех пор, как мой отец обучал меня как нужно себя вести — исчезли, как будто кто-то буквально щелкнул выключателем внутри меня.
Раньше я не чувствовал ничего. Я позволял себя не чувствовать ни беспокойства, ни ненависти, ни счастье. Я был пуст, блаженно пуст и силен. Сейчас же, я чувствовал всё. Я все обдумывал. Я хотел убить каждого человека, с которым жил потому, что я не вырос тем, кем они хотели.
Я чертовски ненавидел это.
И я ненавидел Кестрела — моего единственного союзника, который знал настоящего меня и давил на мои проклятые больные места.