— Да, сейчас. Почти закончил.
Но мама не уходит. Садится рядом в торце стола и смотрит, как я пытаюсь спасти свое задание по черчению.
— У тебя все хорошо, милый? Ты не заболел?
Так заметно? Но прежде, чем я успеваю что-то ответить, мама кладет свою ладонь на мой лоб, естественно, убрав волосы.
— Саша? — попал. Ей бы командовать ротой с такой интонацией. Но ведь с другой стороны, так и есть — нас трое, а она одна. — Мы, по-моему, этот вопрос обсуждали уже, и я категорически запретила прокалывать себе что-либо, — от заботливого тона не осталось и следа.
Открываю рот, чтобы что-нибудь возразить, но можно даже не пытаться. Она точно задавит все мои поползновения.
— Ты хоть представляешь, как это опасно?! Тем более, бровь! Мало того, что тебе могли задеть лицевой нерв, и привести к серьёзным проблемам, так еще и большинство страшных заболеваний передаются именно при подобных процедурах из-за не стерильности инструментов и халатности.
Дальше идет получасовая лекция об инородности и отторжении, о гепатитах и даже ВИЧ, о том, что это просто не красиво и никуда не годится, и чем я только думал. Просто молча киваю. Это самая подходящая тактика в подобных случаях. На секунду пробегает мысль, что бы мне пришлось выслушивать, если бы я признался, что гей. Даже представлять не хочется. Помню, когда мама проводила со мной разговоры о безопасном сексе еще в четырнадцать лет беспристрастным тоном медработника, мне на секунду показалось, что я не с мамой в комнате, а на лекции в поликлинике. Хотя там я, наверное, чувствовал бы себя куда как комфортнее. Так что о презервативах, их использовании и назначении я знаю уже столько, что сам могу лекцию прочитать. Только вот мои знания исключительно теория. Что касается нетрадиционной ориентации, то тут, вероятно, у моей мамы тоже найдется, о чем поговорить.
— …и чтобы завтра после уроков пошел в больницу и сдал анализ крови. Я сделаю направление.
Отлично. Поспешно соглашаюсь. Может, хоть это ее успокоит? Поднимается и выходит из комнаты. Вздыхаю. Так и знал, что получу. Но через несколько минут возвращается с металлическим судочком и кучей баночек.
— Ну, мам… — хнык.
— Не мамкай. Как глупости всякие делать, так ума хватает… — берет в руки и приподнимает мое лицо, поворачивая к свету.
— Будешь доставать? — как-то совсем обреченно спрашиваю я.
— Вот дать бы тебе хорошенько, — касается чем-то прохладным брови. — Сколько раз в день обрабатываешь? — нет, не мама — медсестра на работе.
— Два.
— Чем?
— Там какое-то название, с хлором…
— Хлоргексидин? — киваю. — Где взял?
— У тебя.
Она промывает ранку, что-то причитая и вздыхая о том, какие мы с Ванькой у нее бестолковые. Можно сказать, я отделался легким испугом. Правда, завтра все-таки придется идти сдавать анализы, но буря, судя по всему, миновала.
Четверг и пятница тянутся невыносимо долго. Ты все так же снишься мне ночью, утром я все также просыпаюсь со стояком, на уроках не могу сосредоточиться, а стоит услышать хоть одно испанское слово и меня просто клинит. Моя легкая форма сумасшествия. Ты. Между нами нет ничего общего, мы даже разговариваем на разных языках. И ты всего лишь мой репетитор, которым, по сути, и не должен был быть. Но это ты. И ты есть.
Наконец, наступает долгожданная суббота, и я вновь поднимаюсь в лифте на седьмой этаж. Мое личное седьмое небо, на котором живешь ты. Звонок в дверь и глубокий вдох перед очередной болезненно прекрасной пыткой длиною в час. Дверь распахивается, и я уже открываю рот, чтобы поздороваться, но мое приветствие застревает в горле. А вместо эйфории появляется ощущение непреодолимого разочарования.
Напротив меня стоит невысокая девушка. Русые с легкой рыжиной волосы заплетены в длинную косу, перекинутую через плечо. На ней джинсы и рубашка. Твоя?
— Привет, ты Саша, да? — звонкий мелодичный голос и множество веснушек на переносице.
Киваю, понимая, что моя сказка закончилась так же резко и неожиданно, как и началась. Без предупреждения и нагло наплевав на мои личные желания.
— Заходи, — улыбаясь, приглашает в квартиру.
Мир вокруг лишился разом всех своих красок, звуков и запахов. Стал серым и пресным. Таким же, как я сейчас чувствую себя. Машинально раздеваюсь, снимаю обувь и рассеянно прохожу в комнату. Дело во мне, или здесь действительно не хватает воздуха? С ноткой апельсина.
— Я — Света, — усаживается на твое место, на которое я смотрю с тоской, — покажи мне тетрадь. Что вы последнее делали?
Какое-то ребячество просыпается внутри. Детская ревность. Не хочу, чтобы она смотрела, не хочу, чтобы она мне что-то объясняла. Хотя прекрасно понимаю, что дело не в ней. Все дело в тебе. Всегда в тебе. Передаю ей тетрадь, и она быстро пробегает глазами последние записи.
— Угу, понятно, — достает из стопки книг какой-то учебник и, быстро листая страницы, находит то, что искала. — Смотри…
Начинает объяснять, что я должен сделать в каком-то письменном упражнении. Лишь киваю в ответ, наверное, она подумала, что я немой. Или умственно отсталый. Хотя мне абсолютно все равно, что она обо мне думает. Пока записываю в тетрадь предложения, Света выходит из комнаты, прикрывая дверь и оставляя меня одного. Не понимаю смысла ни одного слова. Смотрю на них, и впервые они кажутся мне молчаливыми предателями, нанесшими удар исподтишка. Ненавижу испанский.
Спустя какое-то время в коридоре слышится движение. Хлопок входной двери. Света что-то быстро и неразборчиво произносит и в ответ звучит твой голос. По моему телу проходят сотни электрических разрядов. Бросает в пот и сердце начинает качать кровь быстрее. Адреналин. Теперь я даже не вижу слов в книге. Не могу различить ни одного печатного знака. Вдруг дверь в комнату распахивается.
- ?Hola, Alejandro! ?Сomo estas? / Как дела? — ерошишь свои волосы, бросая на диван небольшой рюкзак с одной широкой лямкой.
Пока я, не веря своим глазам, смотрю на тебя, проходишь за моей спиной, на секунду касаясь ледяными ладонями моих плеч, и усаживаешься на свое место. Глаза блестят, дышишь шумно, чуть запыхавшись, щеки от мороза порозовели. У меня перехватывает дыхание. Ты сейчас такой красивый. А я готов заплакать от счастья. Как девчонка. Смотришь на упражнение, которое я делаю и улыбаешься.
Еще через минуту заглядывает Света. Уже в дубленке и сапогах.
— Все, я убежала.
Киваешь ей, а мне кажется, что смогу даже расцеловать эту совершенно не знакомую мне Свету на прощание. Потому что ты не отказался от меня. Ты мой репетитор. Ты мой. Ты.
Глава 4
I'm finding my way back to sanity
Working
Though I don't really know what I'm gonna do
When I get there
I take a breath and hold on tight
Spin around one more time
Then gracefully fall back the arms of grace
‘Cause I am hanging on every word you say
And even if you don't want to speak tonight
That's alright, alright with me
‘Cause I want nothing more than
Sitting outside of this door
And listen to your breathing
It's where I want to be…[4]
Lifehouse — Breathing
«В любви правил не существует. Можно попытаться штудировать учебники, обуздывать душевные порывы, выработать стратегию поведения — все это вздор. Решает сердце, и лишь им принятое решение важно и нужно».
Пауло Коэльо
«Хочу коснуться тебя…»
Зачем я сказал это вслух? Ты не понял, что я имел в виду, вернее, я искренне надеюсь, что не понял, иначе… Даже думать не хочу, что. Чувствую себя паршиво. Воспоминание о собственной глупости заставляет непроизвольно морщиться каждый раз, когда эхо этой фразы звучит в мыслях. И пусть это правда, только вряд ли стоило ее озвучивать.
Прошло уже чуть больше трех месяцев с начала наших занятий, но ничего не поменялось. Лишь только зимние сугробы сменились первой нежной зеленью. Конечно, успехи у меня в испанском языке благодаря тебе есть и этого нельзя не заметить, но это изменение закономерно. Во всем остальном все точно так же, как было зимой. Болею. Тобой. Сильно. Но уже в запущенной форме и с астматическим компонентом. Задыхаясь, когда тебя нет рядом, будто от отсутствия воздуха, и еще больше задыхаясь, когда ты рядом от невозможности сделать полноценный вдох. Время заполнено ожиданием следующей встречи, каждая встреча заполнена внутренним напряжением, рассеянностью и волнением. Но ты этого не замечаешь. А я не уверен, что хочу, чтобы заметил. Ты просто мой репетитор и относишься ко мне, как к ученику. Даже не как к другу.
Теплый и спокойный апрельский вечер, один из первых подобных в этом году, приятным приглушенным светом целует многоэтажки, отражаясь в сверкающих окнах. Выхожу из метро и не торопясь обхожу лужи, не высохшие после вчерашнего дождя. Зеркальные осколки неба, упавшего на город. Из моего кармана звучит мелодия вызова. Арсений.
— Привет, — произношу в трубку.
— Сань, ты уже освободился?
— Да, подхожу к дому.
— Можешь зайти ко мне сначала? Пожалуйста, — голос напряженный.
— Хорошо. Конечно. Что-то случилось? — но в трубке уже короткие гудки.
Очевидно, это и есть ответ на мой вопрос. Зайдя во двор, пересекаю его и иду сначала к Сене. Взбегаю на второй этаж и слышу за дверью движение и топот. Короткий стук и дверь распахивается, будто только и ждали, когда в нее постучат. На пороге стоит одетая Соня с широко открытыми глазами, прижимая к себе куклу. Кажется, еще не решила начинать плакать или нет.
— Привет, принцесса, — опускаюсь на корточки.
— Привет, — шепотом.
Слышу какие-то хрипящие звуки и приглушенные вскрики. Предположительно из ванной.
— Мама заболела, — объясняет мне Соня.
Через секунду появляется Арсений. Рукава черной водолазки закатаны по локоть, джинсы мокрые. Сам весь гармонирует с цветом водолазки.
— Что случилось? — поднимаясь на ноги, повторяю свой вопрос. — Нужна какая-то помощь?
— Сань, можешь погулять с Сонькой во дворе? Я через полчаса выйду, — каким-то потерянным голосом отвечает он.
— Конечно, — беру Соню за руку. — Пойдем, я покачаю тебя на качелях, хочешь?
В ее серых глазах какое-то непонятное выражение. Страх. Она не понимает, что происходит и не знает, как реагировать.
— Сонь, все будет хорошо. Я сейчас положу маму спать и спущусь к вам с Сашкой, ладно?
Она рассеянно кивает. Забираю ее и вывожу на улицу. Стараясь отвлечь, обращаю внимание на распускающиеся листья и выбившуюся из-под земли траву. Она отдает мне куклу и приседает, рассматривая зеленые ростки. Потом вдруг что-то вспоминает и оборачивается.
— Саня, а что такое «гомик»? — меня на секунду разбивает паралич, и я даже не сразу могу найтись с хоть каким-нибудь ответом. Но прелесть этого возраста в том, что дети сами чаще всего находят всему свое объяснение. И, к счастью, в большинстве случаев неправильное, — Это как «гномик», да?
— Сонь, а где ты услышала это слово? — приседаю рядом.
— Мама сказала, — пожимает плечами.
Ой, что-то мне совсем не хочется знать, в чей адрес это слово прозвучало.
— Сонь, это не совсем хорошее слово. Его нельзя говорить маленьким девочкам.
— Только взрослым, как мама? — непосредственно уточняет. И что мне ответить?
— Это обидное слово и если ты его на кого-нибудь скажешь, этот человек может очень сильно обидеться.
— И будет плакать?
— Может быть.
— Как я, когда меня в садике обзывали? — вздыхает с таким глубоким пониманием.
— Сонь, тебя кто-то в садике обижает?
— Иногда.
Но она тут же забывает о нашем разговоре и, поднявшись, бежит к качелям. Забирается на одну из них и нетерпеливо ерзает:
— Саня, покачай!
Несколько секунд пытаюсь как-то разобраться в мыслях, но затем тоже встаю и подхожу ближе к Софии. Она звонко смеется, пока я раскачиваю качели, а ее ножки болтаются в воздухе. Через какое-то время из подъезда выходит Арсений. Подкуривает сигарету и идет к нам. Лицо мрачнее грозового неба. Догадываюсь, что произошло. Но при Соне мы, конечно, это обсуждать не будем.
— Мама спит? — спрашивает она, когда ее брат подходит к нам.
— Да, Сонь, все хорошо, — рассеянно улыбнувшись. Ее этот ответ устраивает, но она просит остановить качели, заметив еще одну девочку на площадке. Слезает и, поправив юбочку, забирает у меня свою куклу и бежит по направлению к ней.
Сеня усаживается на лавочку, опираясь локтями о колени, и опускает голову. Его руки слегка дрожат. Сажусь рядом. Молчим.
— Ты же говорил, что она больше не пьет, — мягко завожу тему, потому что вижу, что ему нужно поговорить, но он не знает с чего начать. Так всегда, когда дело касается его матери.
— Она давно не срывалась, но в этот раз… — запинается. Нервно делает глубокую затяжку. Выдыхает дым. Сплевывает на землю и горько усмехается: — Она напилась каких-то таблеток. Вместе с водкой.
— Она что? — такого даже я не ожидал. — Может, маму мою позвать?
— Да нет, вроде уже нормально. И я не хочу, чтобы тетя Тома видела мою мать в таком состоянии. А потом смотрела на меня, как на какое-то отродье или еще хуже, жалела.
— Ты же знаешь, что этого не будет.
Он молча кивает, продолжая курить. В такие моменты мне кажется, что передо мной не семнадцатилетний парень — мой друг, а уже абсолютно взрослый мужчина, которого я не знаю и по сравнению с которым чувствую себя пацаном из младших классов. И если честно, это жуткое ощущение, потому что так не должно быть. Проходит несколько минут, прежде чем он опять произносит.
— Бля, я так испугался, ты даже себе представить не можешь.
Бросаю быстрый взгляд в сторону Софии, но она занята со своей новой подружкой и не обращает на нас никакого внимания.
— Мы пришли из парка, а она лежит посреди кухни…не дышит…не шевелится…
— Соня видела?
Мотает головой, опять затягивается.
— Я просто сказал, что маме стало плохо, и закрыл Соню в комнате смотреть телевизор. Потом…дотащил ее до ванной…холодный душ и два пальца в рот… Когда пришла в себя начала орать, что хочет сдохнуть… что мы ее наказание… Ну, дальше как всегда. Извини, просто не хотел, чтобы Соня все это слышала… Она, может, еще и не все понимает, но суть уловить там не трудно.
— Правильно сделал, что позвонил.
Каждое слово Сене дается с неимоверным трудом. А я просто смотрю на него и не знаю, чем помочь. Он не заслужил такого. Пусть он и не всегда серьезный, и бывает просто невыносимым, но он мой лучший друг и я знаю, с чем ему иногда приходится сталкиваться. Его жизнь вовсе не вечный праздник, состоящий из развлечений и девушек, как может показаться на первый взгляд тем, кто не знает Сеню также хорошо, как я. Тетя Маша не алкоголичка, но после каждого очередного неудачного романа в своей жизни напивается до потери сознания, начиная обвинять Сеню и Софию в том, что это именно они виноваты в такой ее жизни. В том, что никто не хочет быть с ней именно из-за них. Всячески обзывает. Хотя, по правде говоря, Соню она родила как раз для того, чтобы привязать к себе очередного мужика. Но из этой затеи ничего не вышло. Потом, протрезвев, просит прощения и пытается быть примерной матерью, но рано или поздно все опять повторяется. Последний подобный срыв был прошлой осенью.
Арсений никогда не плачет. Сколько уже раз жизнь «баловала» его подобными случаями, но я ни разу не видел, чтобы он плакал. Наоборот, его лицо в такие моменты становится каменным, только голос и подрагивающие руки выдают истинное состояние.
— Сейчас вроде отпустило. Пока невменяемая, но заснула, — добавляет, бросая окурок под ноги и задавливая его носком кроссовок.
К нам подбегает София.
— Сень, я замерзла. И кушать хочу.
— Сонь, а давай сходим в магазин и купим тортик, а потом пойдем ко мне в гости, хочешь? — не даю Арсению ответить.
— Очень даже хочу, — протягивает мне руку, и я поднимаюсь с лавочки.
— Сань… — все-таки вставляет Арсений.
— Мы идем ко мне в гости, — поворачиваюсь к другу: — Ты с нами?
— Спасибо, — я знаю, что это не только за приглашение в гости.
Киваю, закрывая обсуждение этой темы. Он поднимается следом, и Соня берет его за руку тоже. Идем в ближайший магазин, Соня по дороге комментирует все, что видит и это немного отвлекает Арсения от его мыслей. Да и мне не мешает отвлечься от мыслей о тебе и своем глупом сегодняшнем порыве. А лучшее лекарство в этом случае — сладкое. Покупаем трюфельный торт и поднимаемся ко мне домой.
— Мам, у нас гости, и мы хотим есть, — снимая обувь и помогая раздеться Соне, выкрикиваю с порога.