– Вы с ним все еще не перешли на «ты»? – язвительно переспросила Татьяна. – Знаете что, милая? Поживите с ним с мое – и позовите как-нибудь на чай! Я послушаю, как вы с ним будете обращаться! – Она критически осмотрела ее сухощавую, подтянутую фигуру и заметила: – Впрочем, вы его бросите еще раньше. Он что-то стал полнеть, да и хондроз донимает… Сколько вам лет? Ему сорок один.
– Мне двадцать восемь. – Екатерина бросила в сумку последний свитер – на этот раз небрежно, почти не глядя. – Но какая разница? А зарабатываю я хорошо и на шее у него сидеть не собираюсь. У меня все есть.
– Квартира, машина, дача?
– Да, почти все это есть, – ответила та, застегивая жидкую молнию, которая все время расходилась под ее твердыми белыми пальцами. – Так что вы не думайте, что я позарилась на его доходы или там на эту развалину «Ауди».
Татьяна просто не знала, что ей ответить. Подумать только, без году неделя, как сошлась с Алешей, а уже так отзывается о его машине! Что-то будет дальше? Она критически заметила:
– Вы, верно, приехали на своем шестисотом «мерсе»? Нашей развалюхи я что-то не приметила.
– У меня нет машины, и мы уедем на такси. А приехали сюда на метро. – В голосе молодой женщины уже ясно звучало нервное нетерпение. – Машину можете взять себе, мы купим другую.
– Вот за это спасибо! – усмехнулась Татьяна. – Кстати, если уж вы так откровенны, может, скажете – давно он решил от меня уйти? Я-то сегодня впервые об этом услышала!
И она узнала, что Екатерина встречается с ее мужем уже больше полутора лет. Они видятся регулярно, по будням, когда у них заканчивается работа. Встречаются у нее на квартире. Она живет с бабушкой, но у нее своя большая комната. Когда Татьяна услышала все это, у нее перехватило дыхание. Полтора года! Катастрофа стала приобретать более конкретные очертания. И более шокирующие. Это продолжалось полтора года! А она ничего не замечала!
– А мне он врал, что постоянно работает сверхурочно, – каким-то отсутствующим тоном произнесла она. – Ох, зачем он врал…
Услышав в ответ молчание, Татьяна вдруг опомнилась. Перед кем она вдруг расслабилась? Перед этой стервой с пустыми глазами, которая сейчас в душе издевается над нею? А может, еще и получает удовольствие от всего происходящего? Еще бы не получать – она же победительница, а таких, как известно, не судят! И попробовала бы она, Татьяна, ее судить – Алексей, как доблестный рыцарь, тут же вмешался бы!
– Значит, полтора года, – повторила она, стараясь не выдать своего волнения. – В таком случае очень странно, что вы не явились на похороны нашей дочери. Полтора года – срок немалый. Вы же, можно сказать, теперь моя близкая родственница. – И, поворачиваясь, чтобы уйти, она бросила через плечо: – Я бы с вами так не поступила. Кстати, родите ему ребенка. Мне казалось, что он любил дочь.
– Постойте! – вскрикнула та.
Татьяна не обернулась, хотя ей очень хотелось увидеть, какое лицо у Екатерины. Голос, во всяком случае, изменился – теперь он зазвенел, приобрел живое звучание.
– Впрочем, что можно сказать наверняка о мужике, который влюбился? – заметила Татьяна – все так же, через плечо. – Вы теперь ему и вместо меня, и вместо дочери. Есть о чем говорить!
В коридоре она прошла мимо Алексея, который отшатнулся от нее, как от чумы. Ни слова не говоря, распахнула дверь в комнату дочери и присела на ее постель. Татьяну знобило, она обхватила себя за локти и сгорбилась. «Когда же они наконец уйдут. – У нее чуть зубы не стучали от внезапного озноба. – Не могу их видеть, слышать… Пусть выметаются, иначе я устрою настоящий скандал. Нет, только подумать, полтора года! А я, как слепая, верила, что он убивается на своей работе, жалела его, и от Ирки того же требовала. А он устраивал свою личную жизнь. И какой выбрал момент, гад! Просто удобнее не бывает – не придется объясняться с дочерью, не придется с нею встречаться по воскресеньям. Что называется, решил не травмировать ребенка! Дождался, когда ребенка вообще не станет! Сволочь поганая!»
Она всеми силами души молилась, чтобы эта парочка убралась как можно скорее. Но когда в прихожей закрылась входная дверь и она услышала щелканье ключа в замке, Татьяна ошеломленно подняла голову. «И даже не простился. – Она прислушивалась, но в квартире было тихо. Она осталась одна. – Боже мой! Что же это делается? Я что – прокаженная?!»
Она встала, обошла квартиру, везде отмечая исчезнувшие вещи, передвинутые стулья, режущую глаз пустоту. Казалось, что исчезло немногое, но как же она привыкла видеть его тапочки – здесь, спортивную куртку – тут, барсетку – на телевизоре. Он всегда ставил ее туда. Татьяна заметила беспорядок на полке с видеокассетами, присмотрелась и поняла, что и отсюда кое-что исчезло. Его любимые комедии, записи футбольных чемпионатов, видеокассета «Битлз».
Сперва она сгоряча решила, что сама выгребет все его оставшиеся вещи, сложит их большой кучей, демонстративно и напоказ, – чтобы он понял, что возвращение уже невозможно, и осталось только забрать последние вещички. Но сил уже не осталось. Татьяна вошла на кухню, снова поставила чайник. Достала из хододильника миску, съела несколько ложек салата. Бросила взгляд на початую бутылку водки… В холодильнике еще оставалось немного вина – его почти никто не пил на поминках, оно и было-то куплено для непьющих. Но Татьяне хотелось чего-то обжигающего, поэтому она налила водки и залпом выпила. Через несколько минут ей стало очень жалко себя и потянуло плакать. Хотелось, чтобы кто-нибудь пришел в гости, желательно с ночевкой. Все равно кто – мама, подруга, дальняя родственница…
«Даже пожаловаться некому. – Татьяна в отчаянии налила себе еще водки. – Тогда возьму и напьюсь. Второй раз в жизни… Ну и пускай, чем хуже, тем лучше…»
Ее одолевало искушение немедленно позвонить кому-нибудь и все выложить. Разумеется, ей бы немедленно стали сочувствовать. Она представляла, какое впечатление произведет на всех уход Алексея, да еще в такое тяжелое для семьи время. Сочувствовать ее горю будут все – даже те, кто считал, что она тиранила мужа…
Когда раздался звонок в дверь, Татьяна клевала носом, сидя перед телевизором в большой комнате. Она пыталась смотреть какой-то фильм, но ничего не понимала – так у нее болела голова. Ей было нехорошо от выпитой водки, и она уже раскаивалась, что изменила своему старому правилу – не увлекаться спиртным.
Звонок заставил ее встрепенуться и встать. «Кого это принесло?» Она подумала об этом почти со страхом. И потому, что никого не ожидала, и потому, что была в таком компрометирующем виде. «Сразу скажут, что я спиваюсь. У меня же столько причин для этого…»
Она подошла к двери, стараясь ступать как можно тише, чтобы в случае чего сделать вид, будто никого нет дома. Осторожно нагнулась и посмотрела в глазок. То, что она там увидела, заставило ее оцепенеть. За дверью стояла Антонина Григорьевна собственной персоной.
«Не может быть, – вздрогнула Татьяна, увидев, как та снова поднимает руку, чтобы позвонить. – Она?! Зачем она явилась?!»
Она отперла дверь прежде, чем та успела нажать кнопку звонка во второй раз. В конце концов, эта женщина уже считала ее воровкой. Прослыть пьяницей – чем это хуже?
– Добрый вечер, – произнесла Татьяна, открывая дверь и стараясь держаться как можно прямее.
– Добрый… – смущенно откликнулась та. Да, женщина смущалась – она переминалась с ноги на ногу и явно не знала, как начать разговор. – У меня к вам дело… Можно зайти?
Татьяна впустила ее и провела в комнату. Извинившись, удалилась на кухню. Нужно было ликвидировать следы попойки – пустую бутылку в помойное ведро, салатницу в мойку. Она зашла в ванную, ополоснула лицо холодной водой из-под крана, вытерлась и осмотрела себя в зеркале. Ну что ж, она выглядит заплаканной, но и только. Щеки припухли, глаза красные. Впрочем, это уже не важно.
Когда она вошла в комнату, Антонина Григорьевна торопливо поднялась со стула:
– Извините, я, может, некстати?
В комнате был беспорядок, и даже постороннему глазу было заметно, что здесь что-то произошло. Татьяна покачала головой:
– Нет, я не занята. Вы насчет похорон?
– Похороны послезавтра, – нервно сглотнув, ответила женщина. – Вы… придете?
– Если вы не против, то приду, – с достоинством ответила Татьяна. Но тут у нее вдруг закружилась голова и она вцепилась в спинку кресла, чтобы устоять на ногах. Потом осторожно опустилась на подлокотник – в глазах все поплыло, во рту появился отвратительный вкус меди.
– Вам нехорошо?
Перед ней, будто в тумане, возникла фигура женщины. Та подошла совсем близко, склонилась… И вдруг выпрямилась, очевидно, учуяв водочный дух и сообразив, в чем причина такого недомогания. Татьяна с вызовом подняла голову, несмотря на то что тошнота стала еще сильнее:
– Да, я выпила. Это мое дело, я полагаю?
– Ваше, конечно, – сдержанно ответила та, снова отходя к окну. – Я пришла по одному вопросу… Вы только не поймите меня неправильно…
– Вы хотите извиниться, я думаю. – Татьяна пересела в кресло и с облегчением ощутила, что головокружение постепенно проходит. – Вы ведь все-таки получили от меня деньги. Всю сумму.
– Я ничего не получила.
– Как?! – От ярости с Татьяны мгновенно весь хмель слетел. В голове прояснилось, и мир наконец обрел отчетливые очертания. – Вы опять за свое?! Зачем же вы сюда явились?! Опять меня оскорблять?!
Та протянула вперед руку, будто защищаясь, и, едва дождавшись паузы, воскликнула:
– Постойте, я вовсе не за этим!
– А за чем же?!
– Не будем говорить о деньгах. – Теперь в ее тоне звучала почти мольба. – Я хотела спросить вас о конверте…
И, быстро разгладив смятую бумажку, она издали показала ее Татьяне. Та, вглядевшись, узнала тот самый конверт, из-за которого и разыгралась отвратительная сцена…
– Что? – протянула Татьяна. – Теперь, по-вашему, и с конвертом что-то не так? Он что – редкий, ценный? Или там была какая-то дорогая марка? Что вы мне голову морочите!
– Постойте! – умоляла ее Антонина Григорьевна.
Ее голос звучал так жалобно, казался таким надтреснутым, что Татьяна не знала, что и думать. Она была совершенно растеряна и только пожала плечами:
– Я ничего не понимаю! Конверт тот самый, в котором Леня передал мне деньги! И я его вам отдала, как есть, со всеми деньгами. Правда…
Она запнулась, и у нее перехватило дыхание. «Господи, а я ведь не посмотрела внутрь, когда брала конверт… – пронеслось у нее в голове. – После поминок, на другое утро, я достала конверт из ящика и положила в сумку. Внутрь я не заглянула, я же чувствовала, что деньги на месте…»
Антонина Григорьевна смотрела на нее, явно ожидая продолжения. Татьяна облизнула пересохшие губы и с трудом произнесла:
– Хотя я не проверяла… Боже мой! На поминках было столько народу, и деньги…
Она, окончательно растерявшись, объяснила женщине, как были расставлены столы, где был конверт. Сказала, что слишком поздно вспомнила об этом конверте, который лежал в ящике письменного стола, – только когда гости уже расселись.
– Не могла же я лезть в ящик у всех на глазах и доставать деньги! Это было бы неприлично, будто я кому-то не доверяю… – Она совершенно потеряла голову и только виновато повторяла: – Клянусь вам, я даже не подумала проверить, там ли деньги! Я ведь чувствовала на ощупь, что конверт не пустой! Ну и подумала, что все в порядке… И у меня в мыслях не было, что кто-то может сунуть туда простую бумагу. Там действительно была бумага?!
Антонина Григорьевна молча кивнула. Татьяна прижала ко лбу холодную руку:
– О боже мой… Я поверить не могу. Какие сволочи! Да еще нашли время подменить… Не просто взяли, специально подсунули бумагу, чтобы мы не сразу хватились… Кто же там сидел?!
Она попыталась припомнить, но не смогла. Мысли мешались, и теперь ей по-настоящему хотелось плакать. Антонина Григорьевна даже попыталась ее утешить, забыв свою суровость:
– Ну что уж теперь, стоит ли убиваться! Когда вы ушли, я постепенно стала понимать – что-то не так… Не могли же вы так со мной поступить, тем более, я ведь не требовала этих денег обратно!
– Да-да, – как во сне повторяла Татьяна. Этот последний удар окончательно сломил ее волю. – Я виновата, что не посмотрела в конверт, но денег я не брала… А теперь – как я докажу это?! Какие сволочи! Какие свиньи!
– Главное, что мы с вами во всем разобрались, – примирительно сказала Антонина Григорьевна. – Хотите воды?
Татьяна поблагодарила и залпом осушила стакан, который ей принесла с кухни гостья. Она чувствовала себя виноватой, несмотря на то что теперь ее невиновность была почти доказана. Но ей стало неловко за ту сцену, которую она закатила при первой встрече Антонине Григорьевне, даже не попытавшись разобраться, отчего все вышло.
– Слишком доверяешь людям, а они тебе так за это платят, – жаловалась она, удерживая руку женщины. Татьяна заставила ее присесть в соседнее кресло и жарко продолжала: – Были ведь только Ирочкины одноклассники и наша родня! Ну и сослуживцы мужа, больше никого! И на кого я должна думать, по-вашему?! На молодежь? Да, эту шуточку с бумагой мог придумать кто-то помоложе… А что там была за бумага?
– Обычная бумага, плотная, финская, наверное, – пояснила гостья. – Но я не об этом… Я…
– Финская бумага лежала в том столе, – жалобно продолжала Татьяна, не слушая ее. – И дел-то было – выдвинуть ящик, потихоньку достать конверт, поменять деньги на бумагу… Ах боже мой, но кто мог на такое решиться?! И как они догадались, что в конверте лежат деньги?!
– Да послушайте же! – теряя терпение, перебила ее Антонина Григорьевна. – Меня сейчас интересуют не деньги, а конверт. Он – тот самый, в котором вам принес деньги Леня? Вы уверены? Может, на его место сунули другой?
Татьяна взяла у нее конверт и внимательно осмотрела. Вернула со словами:
– Тот самый, я его запомнила.
Антонина Григорьевна спрятала конверт в свою сумочку, но уходить не собиралась. Татьяна неуверенно предложила ей чаю, но та покачала головой, уйдя в свои мысли. Потом встала и будто про себя проговорила, ни к кому не обращаясь:
– И штемпель-то совсем недавний…
– А что случилось? – До Татьяны наконец стало доходить, что конверт имеет для этой женщины какое-то особое значение.
– Не знаю, как и сказать… – Та с сомнением посмотрела на женщину и вдруг решилась: – Леня, наверное, не говорил вам, что прежде у него была невеста?
Татьяна возразила:
– Как же, он рассказал. Только там вышла какая-то история из-за денег, и она ушла к другому. Так?
– Ах, не совсем. – Антонина Григорьевна прикусила нижнюю губу и на секунду задумалась. – Хотя все думали именно так. Все считали, что девушка поступила с ним непорядочно, польстилась на богатого жениха… Но я думаю, что так оно вышло лучше. Для Лени, во всяком случае. Только не для нее…
«Интересно, какая же невеста показалась бы ей достойной сына? – критически подумала Татьяна. Она уже справилась с собой и постепенно обретала ясность мыслей. – Та, первая, тоже кажется ей недостойной… Лучше для Лени!»
– Я-то думала, что у них давно не было никаких отношений, и вот этот конверт… Я знаю, что она теперь живет в Подмосковье, в собственном доме. Точного адреса не знаю, но знаю город. А на конверте нет номера квартиры, только улица и номер дома. Все сходится. Получается, она ему недавно написала…
Татьяна сказала, что в этом ничего странного нет, иногда людям, которые были близки, вдруг приходит фантазия снова пообщаться.
– Но меня это пугает, – прошептала Антонина Григорьевна, снова устремляя взгляд в пространство и будто не слушая Татьяну. – Дело в том, что Леня был должен ей большую сумму денег. Очень большую, и до сих пор не расплатился.
Татьяна подняла брови. «Вот вам и корыстная молодая особа! – подумала она. – Как же так? Получается, это парень ее обобрал и устранился? А еще жаловался мне!»
– Точнее, он был должен не ей, а ее теперешнему мужу, – с болью произнесла женщина. – Леня, еще в институте, ввязался в коммерцию, основал общее дело с одним другом. Но у них ничего не вышло. Взяли кредит у состоятельного приятеля и не отдали. Тот процентов не начислял, по дружбе, но сумма все равно была слишком велика… А потом, когда Ленина девушка вдруг стала встречаться с тем парнем, он… Не знаю даже – стеснялся он требовать долг у Лени, потому что отбил Ольгу, или это она его уломала… – Женщина вздохнула: – Так или иначе, об этих деньгах нам больше не напоминали. Но знаете, я все равно все время думала об этом. Мне было так тяжело. Но я надеялась, что все утряслось, тот человек совсем не бедный, это ему не слишком повредило… И никаких отношений с Олей у Лени не было. Он даже почти о ней не вспоминал. И тут письмо… – Она перевела взгляд на Татьяну, и та вдруг заметила в ее глазах слезы. – Видите ли, после того, как он умер… Я все время думала, думала – кому он мог повредить, кого рассердил так, что его избили? Это ужасно, непонятно… Просто уличная шпана? Кто? Я спрашивала его, я еще успела спросить… Но он молчал, хотя еще мог ответить. Он просто не хотел ничего говорить. А потом потерял сознание…