Видно было, что он может рассуждать о подобных вещах долго, – таким вдохновенным стало его лицо. Но время едва ли позволяло Неретинскому философствовать, и будущую Лизину прическу они обсудили довольно быстро.
Стрижкой, правда, занялся не сам Петр Васильевич, а изящный молодой человек по имени Максим, которому Неретинский быстро объяснил, что требуется сделать. Максим тоже оказался разговорчив, и все время, пока его ножницы порхали над Лизиной головой, он болтал без умолку. Но, как ни странно, при всей его разговорчивости Лиза чувствовала себя с ним гораздо более скованной, чем с Неретинским или Орловым. Во всем, что говорил элегантный молодой парикмахер, чувствовался какой-то особый презрительный лоск, и Лиза терялась, не зная, как относиться к его мнениям и оценкам. Каждое слово Максима говорило о том, что достойным внимания он считает только происходящее с ним и с его знакомыми.
Слушая, как он рассказывает о посещении с друзьями какого-то ночного клуба, Лиза впервые подумала: а ведь таких, как Максим, наверняка гораздо больше, чем таких, как Виктор, Никита Орлов, Петр Васильевич Неретинский… Она уже привыкла, что Виктор не произносит ни одного лишнего слова и что его слова неизменно интересны. Ей казалась вполне естественным внимание к собеседнику, которое чувствовалось в каждом слове и взгляде Орлова.
Но на самом-то деле, поняла она, большинство людей похожи на Максима с его уверенным интересом только к себе самому! Это открытие показалось Лизе таким важным, что она едва не забыла о своей прическе, которая становилась все более выразительной под умелыми – ничего не скажешь! – руками Максима.
В том, как выглядели теперь ее волосы, не было ничего необыкновенного. Лиза едва ли могла бы даже объяснить, что именно сделал с ними Максим. Она видела, что они больше не «прилеплены» к ее щекам, а словно стали пышнее, легче. Спускаясь сзади ниже плеч, они чуть-чуть вились у висков и надо лбом, и все это вместе создавало ощущение неуловимого изящества, которого Лиза безуспешно пыталась добиться, колдуя перед зеркалом со своей густой косой. Прежде казалось, что волосы у нее неопределенно-русого цвета, теперь же стало видно, что они светло-пепельные, с серебристым отливом, и Лиза подумала, что такие действительно встречаются нечасто. Она словно по-новому увидела себя в огромном овальном зеркале, и эта новая Лиза нравилась ей.
Закончив стрижку, Максим смазал кончики волос каким-то ароматным составом и сказал:
– Я их завью немного – это что-то вроде «химии», только состав другой – пойдешь подсушишься, потом уложу.
Лиза пожалела, что не взяла с собой книгу. Но едва она села в кресло, появилась девушка в небесно-голубом халатике и, приветливо улыбаясь, подала ей чашечку кофе на блестящем подносике. К тому же Лизе стало интересно незаметно разглядывать женщин, сидевших в соседних креслах, и послушать их разговоры.
Но это был довольно странный интерес! Впервые после спектакля в Ленкоме повеяло на Лизу необъяснимым холодом, который она ощущала почти физически. Женщины сидели совсем рядом с нею, а между тем ей казалось, что они окружены непробиваемой прозрачной оболочкой, сквозь которую к ним даже не донесся бы Лизин голос, вздумай она с ними заговорить. Лизе просто не хватало воображения, чтобы представить себе их жизнь. Ей казалось, что она состоит из каких-то совершенно других событий, чем жизнь любого из ее знакомых.
Между тем женщины переговаривались. Наверное, они часто здесь встречались.
– По-моему, Геля, – говорила высокая дама в блестящем пластмассовом колпаке, сидевшая справа от Лизы, – тебе не следовало соглашаться. Эти эксперименты с цветом – Петруша любит, но уж слишком экзотично, ты не думаешь?
На вид ей было лет шестьдесят с лишним, но на лице ее не было ни морщинки, и эта гладкость кожи в сочетании с выцветшими блекло-голубыми глазами казалась неестественной. Она обращалась к Лизиной соседке слева, не замечая, разумеется, самой Лизы, которой из-за этого хотелось вжаться в спинку кресла, чтобы не находиться на перекрестье разговора.
– Я, знаешь, тоже ночь не спала, пока решилась, – отвечала Геля. – Но очень уж хотелось попробовать, и вообще я обожаю сиреневое, все сиреневое шикарно смотрится. Все умрут, когда увидят. Я считаю, стоит попробовать. У Федора теперь «Линкольн» сиреневый, очень будет стильно. И потом, ведь ничего страшного: не понравится – перекрашусь.
Потом они поговорили о какой-то вчерашней презентации, потом обсудили новое платье какой-то Люси. В общем, это был обычный женский разговор, и единственное, что показалось Лизе странным, – то равнодушие, с которым обе дамы его вели.
«Почему же они говорят друг с другом, если это им так явно неинтересно?» – подумала она.
Не верилось, будто для них важно, что «все умрут» от их причесок, и сами эти прически обсуждались с привычным безразличием…
Две девушки, сидевшие напротив, вели себя совершенно иначе.
– Нет, ты подумай только, прямо от Живанши он ей его привез, а посмотреть не на что! – взахлеб рассказывала одна из них, пухленькая и маленькая, своей соседке. – И Ритка приходила смотреть, и Нинка, и все говорят одно и то же: не на что посмотреть! А она, дура, выставляется!
Соседка слушала этот оживленный монолог с таким интересом, что понятно было: она готова обсуждать нечто, привезенное от Живанши, хоть до вечера. Она была совсем молоденькая, на вид лет семнадцати, не больше, и все время старалась выглянуть из-под своего высокого фена, чтобы видеть лицо собеседницы.
Как ни странно, безразличие пожилых дам и оживление молодых показалось Лизе чем-то совершенно одинаковым.
Общаясь с Виктором, Лиза привыкла, что существует совсем другая жизнь, заполненная непонятными ей делами, и это уже не казалось ей странным. Но она всегда чувствовала наполненность Викторовой жизни – такую очевидную, что в ней не часто находилось место для нее, Лизы. Здесь же… Но тут появился Максим и поманил Лизу за собой.
Разглядывая в зеркале свою новую прическу после того как Максим уложил ее волосы феном, Лиза приходила все в большее восхищение. Та мимолетность, которая появилась в ее облике совсем недавно и так привлекала внимание мужчин даже на улице, – была этой прической подчеркнута и усилена. Лиза похожа была теперь на бабочку, на мгновение присевшую на цветок: вот-вот расправит сложенные крылышки и улетит неизвестно куда.
– Ты к визажисту пойдешь? – спросил Максим.
– Нет, наверное, – ответила Лиза не слишком уверенно.
– Вообще-то да, зачем тебе, – согласился Максим, и ее слегка обидело то высокомерие, которое послышалось в его интонациях. – Ты только косметику возьми поприличнее. Что это у тебя за тени? Как мука пшеничная!
Лиза действительно забыла сегодня попробовать новую косметику; накрасилась тем, что давно лежало в косметичке. Но она не успела ответить, потому что появился Петр Васильевич.
– Ну как, Лиза? По-моему, Макс справился прекрасно. – Он внимательно оглядел девушку. – Клаудиа Шиффер рядом с вами – просто парвеню!
Лиза не знала, что значит парвеню, но спрашивать об этом Неретинского, конечно, не стала. Он, как видно, снова спешил, и поэтому смотрел на Лизу с вежливым нетерпением.
– Вы поняли, в чем все дело? – спросил Петр Васильевич на прощание.
– Да, – ответила Лиза, ничуть не покривив душой.
Она действительно поняла и, наверное, никогда не забудет, как прояснялся ее облик в зеркале, когда Максим позвякивал над ее головой блестящими ножницами. Сейчас ей даже странным казалось: почему она не чувствовала, не понимала раньше, что именно надо сделать? И если бы не Неретинский, она никогда не догадалась бы, как просто то, что переменило не только ее прическу, но и что-то более важное в ней…
И эти дамы – молодые и старые – которые так одинаково разговаривали, сидя под сушилками! Как все-таки она была самонадеянна, когда думала, что поняла, почувствовала ту жизнь, которая открылась перед ней в Москве! И еще пыталась что-то объяснять Виктору, а он слушал, как будто ее наивные наблюдения могли быть ему интересны. «Браво, Лиза!» – наверняка он посмеивался над ней, когда говорил это. Чем живут эти женщины, с привычной уверенностью сидящие в салоне Неретинского, почему так равнодушно или так заинтересованно говорят они друг с другом?
До сих пор Москва была для Лизы только огромным городом, который она ощущала как нечто цельное, сначала необъяснимое – и потом вдруг ставшее понятным до восторга. И вот она впервые почувствовала, как этот цельный образ дробится на множество разных лиц. Среди них были лица отчетливые, привлекающие ее внимание – Орлова, Неретинского, Виктора, – были и совершенно невыразительные, пустые пятна, которые она не могла рассмотреть, как ни вглядывалась, – как гладкое, без морщин, лицо дамы в блестящем колпаке. Но лиц было великое множество, они дробили тот ясный облик, который сложился в Лизином сознании, и она чувствовала некоторое смятение. Точно огромное зеркало разбилось на миллионы осколков, и как собрать его теперь?
Машина уже ждала ее у входа, и Лиза доехала до дому в этом странном, смятенном состоянии.
Николай был дома, и, как только Лиза переступила порог, он вышел ей навстречу в прихожую.
– Ты можешь мне объяснить, что все это значит? – спросил он довольно сурово.
– Что?
– Сегодня привезли коробки для тебя – платья, юбки какие-то. Неизвестно, от кого, черт знает сколько все это стоит! Что это за Золушкины штучки?
Говоря все это, Николай торопливо одевался. По просьбе Лизы он оставался сегодня дома с утра и теперь спешил на работу.
– Ладно, вечером поговорим! – сказал он, стоя в дверях. – И что это у тебя, кстати – прическа новая? Не соскучишься с тобой!
Вернулся он довольно поздно. Лиза уже успела уложить детей и поговорить по телефону. Теперь она сидела на кухне и думала, как бы получше объяснить брату то, что предложил ей Виктор.
Теплая летняя темнота вплывала в открытое окно, не нарушая уюта, который прочно поселился в этой кухне, где так хорошо было сидеть вечерами.
– Лиза, объясни мне все-таки, откуда все это? – спросил Николай, садясь за стол напротив сестры; его расстроенное лицо было освещено мягким светом низко висящей над столом лампы. – Впрочем, нетрудно догадаться. Спонсор твой подарил? А ты понимаешь, что за этим должно последовать? Или ты думаешь, нефтяные короли настолько человеколюбивы, чтобы тебя бескорыстно радовать?
Николай не знал, как теперь говорить с сестрой. Конечно, она взрослая уже, и это ее дело, как строить свою жизнь. Но, увидев сегодня все эти дорогие коробки, он просто испугался. Ведь Лиза многого просто не понимает, она склонна думать о людях лучше, чем следует. Может, ей кажется, что так оно и должно быть: рестораны, подарки – и ничего взамен? Да и вообще, человек, который крутится в нефтяном бизнесе, живет по таким законам, с которыми лучше бы не иметь дела…
Но как объяснить все это Лизе? Уж конечно, она уверена, что ее кавалер «совсем не такой»! С ума сойдешь с этими наивными девочками!
К удивлению Николая, Лиза не стала горячо доказывать ему, какой хороший человек ее Виктор и как он на все ради нее готов.
– Коля, – сказала она вместо этого, – я все знаю, что ты мне хочешь сказать, и знаю, что ты прав. Но я не боюсь, понимаешь? Если даже я так обожгусь, что на всю жизнь запомню, я все равно не боюсь его. И всего, что с ним связано, тоже не боюсь.
Николай поразился ее тону – совсем другому, чем каких-нибудь пару месяцев назад.
– Чего ты хочешь от него, это ты понимаешь? – спросил он. – Что он может тебе дать, твой король, – деньги, тряпки? То есть он, конечно, много чего может, ты даже не представляешь, как много теперь можно получать от жизни. Но ведь бесплатных завтраков не бывает, Лиза…
– Ты не поверишь, Коля, но он не требует от меня платить за завтраки. Пока, во всяком случае.
– А если потребует? И я уверен, это произойдет в ближайшее время, – сказал Николай, подумав про себя: «Если уже не произошло…»
– Значит, я буду платить. Только не за тряпки, а за то, что я с ним понимаю, вот за что. И за это мне платить не жалко.
– Что-то ты расфилософствовалась, Лиза! – возмутился Николай. – С такой гордостью говоришь, что собираешься с ним спать, – слушать тошно! И что уж он тебе такого сообщает нового, из-за чего ты на все согласна?
– Он не сообщает, в том-то все и дело! – Лиза заговорила торопливо, пытаясь объяснить брату то, что совсем недавно поняла сама. – Он просто показывает – все мне показывает, чего я без него никогда бы не увидела, и смотрит: понимаю я что-нибудь или нет? Меняюсь я, или не в коня корм?
– По-моему, ты выдумываешь, – усомнился Николай. – Нашла просветителя! Он просто таскает тебя за собой, потому что ты красивая – ты хоть понимаешь, какая ты красивая стала? – и пыжится, что все на него смотрят: какую отхватил девочку! А что он тебя в постель еще не потащил, так это…
– Это – что?
– Ничего.
Николай не стал продолжать, чтобы не обидеть сестру. Скорее всего дело простое: этот ее бизнесмен всем уже объелся по горло, вот и придерживает на будущее неиспорченную провинциалочку. Не с кем ему, что ли, переспать, если приспичит? А тут – подождать немного, не спугнуть, и получит вскоре такую женщину – ни за какие деньги не купишь.
Но Николай понимал, что его соображения слишком циничны, чтобы сообщать их Лизе. В конце концов, раз ей все это нравится – пусть и дальше постигает жизнь. Могло быть хуже… Но как же она повзрослела, и как быстро! Он-то считал, сестра – дитя наивное, а она думает о чем-то, что и ему не совсем понятно…
– Что ж, Лиза, дело твое, я вмешиваться не буду, – вздохнул Николай. – Смотри только, поосторожнее будь. У них компании слишком веселые бывают, да и ходить с ними небезопасно: не дай бог, с конкурентами повздорят…
– А он меня завтра приглашает день рожденья отметить. Приехать к нему на дачу на выходные. – Лиза произнесла это вопросительным и слегка извиняющимся тоном.
– Вот она и плата за завтраки. Ну, ладно! – Николай встал из-за стола. – Да, кстати, Наташка звонила. Говорит, надо бы тебе немецким заняться, ты ведь все небось забыла, что и знала. Или ты уже передумала ехать?
– Что ты, нет, конечно! – горячо возразила Лиза. – Думаешь, он для меня теперь один свет в окошке?
– Да ты его любишь хотя бы? – спросил Николай.
Лиза промолчала. Если бы она сама знала ответ!
Глава 9
Впервые за все время, что она жила в Москве, Лиза выходила из дому так рано: еще не было шести. В руках она держала одну из больших орловских коробок.
Субботним утром никто не спешил на работу, во дворе стояла сонная тишина. Солнце еще только поблескивало первыми ясными лучами в окнах, воздух медленно наливался теплом.
Лиза вздохнула глубоко и радостно. Пожалуй, такое счастливое чувство необыкновенного дня бывало у нее только в детстве, когда каждый день рождения казался особенным праздником. Конечно, ей далеко было до тоски по еще одному ушедшему году, но и детский восторг остался в прошлом.
После долгих раздумий над драгоценными коробками Лиза выбрала для этого утра крепдешиновое платье до колен. Нежно-сиреневый фон, причудливый разреженный рисунок по подолу, широкое и неглубокое декольте, слегка открывающее плечи, – все это выглядело на ней так необычно, как будто она не новое платье надела, а что-то переменила в себе.
Ей, как всегда, не пришлось ждать. У подъезда стоял внушительного вида темно-зеленый джип; его она еще не видела. Виктор вышел из машины, как только Лиза показалась в дверях подъезда.
– Ну-у, дорогая Елизавета, в день своего двадцатилетия вы неотразимы! – весело протянул он.
Виктор выглядел в этот ранний час так же свежо и элегантно, как и вечером, когда собирался в ресторан. Разве что костюм на нем был другой – из плотной, кремового цвета, ткани, похожей на лен.
– Это ваша заслуга, Виктор, – сказала Лиза.
– Это в первую очередь заслуга природы, которая создала вас такой, – возразил тот. – Но дело не в этом. Я вас поздравляю и желаю счастья!
С этими словами он извлек из машины огромный букет роз – белых, лимонно-желтых и нежно-розовых – и протянул Лизе. В их саду в Новополоцке росли прекрасные цветы, но таких она не видела никогда. В чашечке каждой розы, точно бриллиант, дрожала серебристая капля росы, и пахли они так, что у Лизы закружилась голова.