Сиднем был достаточно осторожен с незнакомыми людьми, особенно, находясь с ними под одной крышей. И едва он свыкся с мыслью, что на сей раз Бьюкасл приедет в сопровождении своей жены, как получил еще одно краткое послание от секретаря его Светлости, в котором сообщалось, что и остальные Бедвины со своими супругами и детьми собираются приехать, чтобы провести месяц на море.
Сиднем вырос вместе с Бедвинами. Все они были его товарищами по детским играм, несмотря на большую разницу в возрасте. Шумные мальчишки Бедвины, драчливая Фрея, всегда возражавшая, чтобы с ней обращались как с девчонкой, и юная Морган, которая хоть и была самой младшей из них, и к тому же – девчонкой с головы до пят, тем не менее, всегда умудрялась принять участие в их общих проказах; а также Батлеры: Кит, Сиднем и их покойный старший брат Джером. Все они, за исключением Вулфрика – нынешнего герцога Бьюкасла, были одной дружной компанией.
Поэтому Сиднем не был напуган перспективой их приезда в Глэнвир-Хаус. Скорее, несколько ошеломлен всем этим. Все Бедвины были уже людьми семейными. Сиднем встречался с некоторыми из их супругов – с леди Эйдан, леди Рэнналф, маркизом Холлмером и, по его мнению, все они были достаточно дружелюбными людьми. И у всех у них уже были дети. Вероятно, если Сиднем и испытывал опасения, то именно дети и были их причиной. Еще очень маленькие дети, которые, скорее всего, будут смотреть на него с ужасом и недоумением.
И помимо всего этого, дом, каким бы большим он ни был, станет тесным, когда в него съедется столько людей, которые будут постоянно ходить туда-сюда и шуметь.
Сиднем не был отшельником. Как управляющему Бьюкасла ему приходилось встречаться со многими людьми. Были также и соседи, которым нравилось консультироваться с ним по вопросам сельского хозяйства и по другим делам, связанным с землей и местным сообществом. У Сиднема также имелось несколько близких друзей – в частности, валлийский священник и школьный учитель. Однако его друзья были, в основном, мужчинами. За прошедшие пять лет были одна или две женщины, которые проявили желание завязать с ним отношения. По его мнению – исключительно потому, что он был сыном графа Редфилда и довольно богатым человеком, даже при том, что работал по найму. Но Сиднем не пошел им навстречу. Он всегда очень хорошо сознавал, что только его социальное положение и богатство побуждали их переступить через свое отвращение перед его внешностью, которое они не смогли полностью скрыть.
Все это время Сиднем довольствовался спокойной полузатворнической жизнью. Ему нравилась эта, во многих отношениях наиболее англизированная, часть юго-западного Уэльса, хотя в английской речи местных жителей все еще слышался напевный акцент. Впрочем, столь же часто здесь можно было услышать и валлийскую речь. Казалось, что в этом краю каждый испытывал любовь к морю, горам, музыке. Что в каждом человеке проявлялась глубокая духовность, которой отличалась эта древняя и хорошо развитая культура.
Сиднему хотелось прожить остаток своей жизни именно здесь. Неподалеку от Глэнвир находились особняк и небольшой участок земли – «Ти Гвин», что в переводе с валлийского означало «Белый Дом», хотя, в действительности, дом был построен из серого камня. Ти Гвин не входил в состав Глэнвир, хотя и граничил с ним. Это поместье также принадлежало Бьюкаслу: его приобрел предыдущий герцог. Ти Гвин не являлся майоратным владением. Сиднем мечтал и надеялся, что когда-нибудь он уговорит Бьюкасла продать Ти Гвин ему. Тогда у него будут собственные дом и земля, хотя сам Сиднем, если на то будет воля Бьюкасла, собирался и далее исполнять обязанности управляющего в Глэнвир.
Для Сиднема, привыкшего к огромному, пустому и тихому дому, была невыносимой перспектива оказаться в суматохе большого сборища в Глэнвир-Хаус. И поэтому он временно переехал в коттедж, по крайней мере, до тех пор, пока дом снова не опустеет.
Он был возмущен ожидаемым нашествием, хотя и осознавал, что у него нет никакого права возражать против приезда хозяина с женой, братьями, сестрами и, если уж на то пошло, с любым другим гостем, кого он решит пригласить в свое собственное владение.
Теперь Сиднем не ожидал от лета ничего хорошего.
Он решил держаться в стороне, насколько это будет возможно. По крайней мере, он будет стараться не попадать в поле зрения детей. Сиднему не хотелось их напугать. Не могло быть ничего ужаснее, чем увидеть страх, отвращение и панику на детских личиках, и знать, что он причина этому. Один месяц, написал секретарь Бьюкасла. Тридцать один день, если быть более точным. Это казалось вечностью.
Но он сможет это пережить.
Пережил ведь и худшее. Бывали дни и ночи, когда он жалел о том, что сделал это. Что выжил.
Но факт оставался фактом.
И в последние годы он был рад, что выжил.
Энн настояла, что весь долгий путь до поместья Бьюкасла в Уэльсе она совершит во второй карете маркиза с его с детьми и няней, хотя во время каждой остановки Джошуа и леди Холлмер уговаривали ее перейти в их карету. Она предпочитала думать о себе, скорее как о прислуге, чем как о гостье – и, о, господи, ведь герцог и герцогиня даже не знали, что она приедет!
Именно эта мысль временами вызывала в ней чувство, близкое к панике. У хозяев могли возникнуть серьезные возражения, даже если она на весь месяц спрячется в детской.
Она развлекала детей, так как няня, которая была бы и рада помочь, страдала от укачивания. Дэвид помогал Дэниелу считать за окном коров, а иногда – и овец, в то время как Энн, посадив малышку Эмили к себе на колено, играла с ней в ладушки и пела песенки. Энн очень нравился тихий веселый смех Эмили.
Крутые холмы южного Уэльса и покрытая буйной растительностью сельская местность, с ее пестрой чересполосицей, образованной изгородями и водами Бристольского пролива, изредка видневшимися слева, напоминали ей, что она уже далеко от дома. Энн уже несколько раз пожалела о том, что согласилась на это путешествие, а не позволила Дэвиду отправиться одному вместе с Джошуа.
Но сейчас было уже поздно что-то менять.
Они прибыли на место к вечеру третьего дня, свернув с идущей вдоль побережья дороги, виды вокруг которой напомнили Энн Корнуолл. Затем проехали между двумя массивными створками ворот на подъездную дорогу, которая петляла между кустами и деревьями, и заканчивалась лужайками по обе стороны. Среди деревьев, недалеко от ворот, промелькнул красивый крытый соломой коттедж и Энн тоскливо подумала, что была бы счастлива спрятаться там на весь месяц, подальше от главного дома.
– Ой, мама, смотри!
Дэвид, спокойно сидевший подле нее, пока Дэниэл и Эмили спали на руках у няни на противоположном сидении, вдруг потянул Энн за рукав, указывая на окно, а затем уткнулся носом в стекло.
Энн наклонилась и тоже прильнула к окну. Перед ее глазами предстал дом, и его вид отнюдь не успокоил нервную дрожь, скрутившую ей живот. Глэнвир-Хаус, действительно, был огромным особняком из серого кирпича в стиле Палладио[2]. Он был красивым и величественным. А ведь этот особняк не был даже основной резиденцией герцога. Джошуа сообщил, что тот проводил здесь ежегодно всего неделю-другую.
Как кто-то мог быть настолько богат?
– Не могу дождаться, – затараторил Дэвид. Его глаза стали огромными, щеки разрумянились. – А другие дети уже здесь?
У него, безусловно, не было дурных предчувствий Энн, было лишь возбуждение от перспективы обрести на целый месяц товарищей для игр в лице других мальчиков.
К счастью их приезд сопровождался суматохой и радостной неразберихой, так как одновременно три экипажа остановились на посыпанной гравием террасе перед главным входом. И пока выходили пассажиры и выгружался багаж, множество людей высыпало из дома, чтобы поприветствовать новоприбывших. Среди них Энн узнала высокую темную фигуру с военной выправкой – лорда Эйдана Бедвина и темноволосую красавицу – леди Морган Бедвин, чье имя в замужестве Энн никак не могла вспомнить. Она встречалась с этими людьми в Корнуолле четыре года тому назад. Дэвида увлек вперед недавно проснувшийся розовощекий Дэниел и мальчики с радостью окунулись в этот шум и гам приветствий. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что все эти люди не виделись не неделю, а лет десять. Энн оставила сына и поспешила за няней к черному ходу.
Ей совсем не хотелось, чтобы ее по ошибке приняли за гостью.
Однако вскоре она обнаружила, что остаться незамеченной ей не удастся. Спустя некоторое время экономка нашла Энн в детской, где та наблюдала за Дэвидом, которого поселили в большой комнате вместе с Дэйви и Александром. Энн видела, как сын пришел в неописуемый восторг от встречи с остальными детьми, и он так слился с ними, как будто всегда был одним из них.
Он в надежных руках, подумала Энн, следуя за экономкой в просторную спальню этажом ниже, с удобной мебелью, прелестными цветочными занавесками и драпировками над кроватью, а также замечательным видом на море.
Определенно, это была гостевая комната, а не комната для прислуги, с испугом поняла Энн. Ей следовало обсудить с Джошуа и леди Холлмер ее статус еще до приезда. Ей надо было дать им понять, что она хочет, чтобы с ней обращались, как с прислугой или, по крайней мере, как с гувернанткой и няней, – если таковые имеются. Но потом она предположила, что нет нужды об этом упоминать.
– Надеюсь, что я не причинила вам большого беспокойства, – проговорила Энн с извиняющейся улыбкой, – приехав так неожиданно.
– Я была так рада, мэм, когда мистер Батлер сообщил, что герцог и герцогиня приедут с гостями, – с явно выраженным валлийским акцентом ответила ей экономка. – Мы тут нечасто принимаем гостей. Мистер Батлер нанял еще слуг в помощь, и я подготовила все комнаты в доме, просто на всякий случай. Так что никаких хлопот. Я миссис Пэрри, мэм.
– Спасибо вам, миссис Пэрри, – поблагодарила Энн. – Какой замечательный вид.
– Верно, – согласилась экономка. – Хотя вид из задних комнат тоже хорош. Вы, вероятно, захотите привести себя в порядок и, возможно, немного отдохнуть, мэм. Я пришлю горничную, которая поможет распаковать ваши вещи.
– По правде говоря, в этом нет необходимости, – поспешно сказала Энн. Господи, она ведь не была настоящей гостьей! У нее определенно не было права на услуги горничной. – Но мысль об отдыхе мне кажется очень привлекательной.
– Дороги в этих краях весьма далеки от совершенства, не так ли? – заметила миссис Пэрри. – Хотя, видит бог, здесь столько дорожных застав, берущих пошлину, так что можно было бы и заплатить за их ремонт. Вас, наверное, здорово укачало. Тогда я вас оставлю одну, мэм. Но если пожелаете спуститься попозже в гостиную, потяните за этот колокольчик, и кто-нибудь придет и покажет вам дорогу. Я пришлю горничную перед ужином, она поможет вам одеться и объяснит, как пройти в столовую. Что-нибудь еще?
– Ничего. – Энн вновь улыбнулась. – Спасибо.
Спуститься в гостиную? Поужинать в столовой?
Что Джошуа сказал о ней? Он не мог ожидать, что она будет общаться с семьей Бедвинов и представится герцогу и герцогине Бьюкасл. Разве нет? Хотя с Джошуа никогда не знаешь наверняка. У него было весьма своеобразное мнение о ней и о Дэвиде.
Энн распаковала свой скромный сундук и разложила вещи. Она даже обнаружила гардеробную комнату, смежную со своей спальней. Закончив раскладывать вещи, она легла в постель, но не потому, что устала, а скорее, потому, что не знала, чем ей еще заняться.
Энн подумала, что с радостью пряталась бы в этой комнате весь следующий месяц, если бы у нее была хоть малейшая возможность. К сожалению, было уже поздно переживать, что она не осталась в Бате.
С этими мыслями она и заснула.
Спустя какое-то время, Энн проснулась, поспешно поднялась с кровати и умылась. Если обещанная горничная все-таки придет, Энн неизбежно придется спуститься вниз к ужину. Она не могла сделать этого. Она была невероятно голодна, так как ничего не ела со времени их обеда в придорожной гостинице, но предпочла бы остаться голодной в своей комнате, нежели ужинать с герцогом и его семьей.
Боже мой, неужели Джошуа всерьез полагал, что ее с радостью примут в их круг? Как равную?
Энн надела прогулочные туфли и накинула на себя плащ, на тот случай, если морской ветер будет прохладным. Ей, конечно, не удастся избегать общих трапез в течение целого месяца, но, вероятно, завтра она достаточно отдохнет и сможет взять себя в руки настолько, чтобы попросить экономку найти ей другие места для проживания и питания. Энн выскользнула из дома, спустившись вниз по боковой лестнице и выйдя на улицу через черный ход, которым ранее вошла в дом. И поспешила вниз по подъездной дорожке, не вполне понимая, куда точно она идет, но, нимало не беспокоясь об этом, просто желая уйти достаточно далеко, чтобы ее не могли заметить из дома. Уже пройдя крытый соломой коттедж, но, не успев еще решить: уйти ли из парка совсем или повернуть обратно, Энн обнаружила справа от себя хорошо протоптанную тропинку, возможно, ведущую к морю, которое Энн видела из окна своей спальни.
Энн свернула на тропинку, и скоро та привела ее на вершину высоких отвесных скал над морем. По обе стороны тропинки росла жесткая трава, кусты утесника[3] и другая растительность.
Это снова напомнило ей Корнуолл. Внизу под скалами виднелась широкая полоса песчаного берега.
Энн сошла с тропинки и сначала немного постояла, а потом села в защищавшую от ветра выемку в скале, откуда можно было смотреть на море, спокойное и почти прозрачное в вечернем свете. И хотя вблизи от берега и были небольшие волны, но они обращались в пену прежде, чем набежать на песок. Сам пляж вытянулся длинной золотой дугой. Слева от Энн береговая линия изгибалась к морю, а затем отступала к огромным острым скалам, резко обозначив край пляжа. Справа от нее песок тянулся на несколько миль, прежде чем оборваться скалистым, покрытым травой клочком земли, который выступал в море, похожий на горбатого дракона, который поднял голову и ревет, посылая вызов пучине.
Энн поняла, что все еще скучает по Корнуоллу. Она любила его, несмотря на то, что ей пришлось претерпеть там немало боли. Ее всегда влекло к себе море. Каким-то образом оно напоминало Энн о ее собственной ничтожности в величественной системе мироздания. И, как ни странно, это не угнетало, а успокаивало, заставляло чувствовать себя частью чего-то громадного. А ее собственные маленькие переживания и проблемы уже не казались столь значительными. У моря Энн легче верилось в то, что все хорошо, и что так будет всегда.
Наверное, она с удовольствием прожила бы в Корнуолле до конца своих дней, если бы только…
Да, если бы только.
Все равно она бы там не осталась. Она собиралась выйти замуж за Генри Арнольда, а он жил в Глостершире, где выросла и она сама.
Она просидела там в течение долгого времени, пока не поняла, что уже давно наступил вечер. Вдруг Энн порадовалась тому, что взяла с собой плащ. День был теплым, но приближались сумерки, и дувший с моря бриз был освежающим и немного влажным. У него был аромат и вкус соли.
Энн встала и начала пробираться наверх по тропинке между скалами, подставляя лицо бризу и любуясь красотой постепенно темнеющего неба и очарованием моря, которое, казалось, поглощало свет неба так, что вода превращалась в серебро, в то время как серый цвет над ее головой потемнел, – одна из маленьких загадок вселенной. Энн снова остановилась, прищурившись, осмотрелась вокруг, и подумала, что если бы она была художницей, то попыталась бы изобразить именно этот момент перехода от света к темноте. Но она не обладала талантом живописца. Энн говорили, что где-то по пути между ее мозгом и рукой ее художественное видение исчезало. К тому же, на холсте невозможно было запечатлеть ни соленый вкус воздуха, ни легкое прикосновение ветерка, ни пронзительный крик чаек, которые цеплялись за отвесную скалу, а время от времени взлетали вверх и начинали кружиться. Пройдя еще немного вперед, Энн поняла, что она не единственная, кто решил подышать вечерним воздухом. Чуть впереди от нее, на небольшом выступе стоял мужчина. Он смотрел вдаль на море, не замечая ее присутствия.
Энн замерла, решая, стоит ли ей вернуться назад, в надежде, что мужчина вообще ее не заметит, или же поздоровавшись, быстро пройти мимо.