Я видел, как Костя сжал кулаки. Я испугался, Светка, по-видимому, тоже: что он сейчас ударит Ольгу. Мы со Светкой с обоих сторон схватили его за руки.
Костя выдернул руки, разлил горилку, мне и себе.
– Олеж, давай на брудершафт. Мне не западло выпить с моим лучшим другом, пусть он хоть черта лысого любит. Поняла? А вот то, что твоя любимая сестричка жизни чужие, как спички ломает, по-твоему, нормально?
Светка, не выдержав, разревелась:
– Дура я, ненавижу себя. Если Софья не отойдет, никогда не прощу себе этого.
Я ее приобнял, и сам не знаю зачем, сказал, что Артур выгнал меня из больницы, что он не хочет меня больше видеть.
Она подняла на меня заплаканные глаза:
–Ты что, действительно его любишь?
У меня ком в горле встал, я понимал, что своим ответом раню ее, но не сказать не мог:
– Никого так не любил, как его. Прости, Светик.
За столом повисло тяжелое молчание. Костя разлил остатки «Горилки», и достал самогон.
Утром я позвонил Артуру. Телефон всё еще был отключен. Наверное, он у него сел, а зарядки нет. И голодом в больнице сидит, поди… Я купил продукты, соку. Взял его запасной зарядник, полотенце, мыло. И на свой страх и риск пошел в больницу.
Он спал на соседней кровати, свернувшись калачиком на голом клеенчатом матрасе. У меня сжалось сердце. Софья Владимировна лежала под капельницей. Глаза закрыты, кожа мертвенно-бледная, одна половина лица как будто выдвинута, вокруг губ синева.
Медсестра подошла ко мне и, молча тронув за рукав, поманила за собой.
– Вы родственник?
Я замялся, не зная, что сказать.
– Не близкий, но родственник.
– Не переживайте, она поправится, все будет хорошо. Она уже разговаривать начала. Правда плохо ещё, но будем надеяться, речь выправится. А ходить пока с палочкой придётся, но дай бог отойдет. Вы её сейчас покормите. Артура можете не будить, он уже вторые сутки без сна, пусть поспит. Я вам сейчас одеяло дам, укроете его.
Софья Владимировна внимательно, молча, смотрела на меня, пока я ее кормил с ложечки бульоном. Я был ей благодарен, что она позволяла мне это делать. Когда я поправил ей подушки, она слабо сжала мою руку. Ее губы с трудом выдавили:
– Это ты?
Я кивнул, и поцеловал ей руку. Уголки её губ дернулись:
– Умеешь подмазаться.
Она говорила вполне понятно. Потом тихонько погладила меня по руке:
– Не обижай его. Он мой единственный, все, что есть.
– Мой тоже. Я никогда его не обижу.
Она тяжело вздохнула. В её глазах было столько боли и осуждения, что мне хотелось взвыть.
– Мама - я и не заметил, как Артур проснулся. Он опустился на колени перед койкой, и уткнувшись в мать, заплакал навзрыд.
Плакал и приговаривал - “Не пугай меня так больше, никогда так не пугай”
Через две недели мы забрали её из больницы. Я жил у Артура. Взял отпуск, не позволив бросить ему учебу, а Софья Владимировна меня поддержала. Еще пошутила:
– Артур, не лишай мать внимания молодого человека. За мной сто лет, так никто не ухаживал.
Ещё через два месяца, мать Артура вышла на работу. И гордо заявила сотрудникам, что чихать она хотела, на общественное мнение. Главное её сын счастлив, а с кем - это уже его дело.
Да хоть бы и с бывшим Светкиным мужем. Сколько баб - вон его от Светки отбивало, и отбить не могли. А Артуру и отбивать не пришлось, сам отбился.
Светка отшутилась, что два брошенных ею мужика, нашли неординарный способ утешения..
Они помирились, и она часто передавала Артуру какую-нибудь работёнку, через мать. Когда мама Артура поправилась окончательно, мы с Артуром переехали ко мне.
Часть 2. Первый снег.
Сегодня выпал первый снег. Это первая наша общая зима. Артур радуется этому первому снегопаду как маленький. Подставил лицо под летающие, серебристые от лунного света, снежинки, и они, как брильянтовая крошка, переливаются в его волосах. Тают на горячих губах, дрожат на длинных ресницах . Боже, как же это сексуально! Я даже представить раньше не мог, что простые снежинки могут так украшать.
А он кружится, смеется, ловит их языком. Я валю его на это белоснежное девственное покрывало. Его губы такие горячие, а щеки холодные и раскрасневшиеся. Целую жаркие губы, зарываюсь рукой в его волосы. Но он выворачивается из-под меня, и вот уже я в сугробе, а он верхом на мне. Я только хотел возмутиться, а он уже накормил меня снегом.
Снег везде: за шиворотом, в рукавах, в волосах, во рту, на лице. Наконец мне удалось поменяться ролями, и теперь он весь в снегу. Я подал ему руку, приводя в вертикальное положение. Обнял и крепко прижал к себе. Он тяжело дышит, весь как ледышка, холодный. Я накрываю его руки своими, дышу на них, пытаясь согреть.
Целую каждый его палец, и ловлю его взгляд. Он смотрит на меня с такой безграничной нежностью, что я таю, как снеговик под лучами солнца. Осыпаю его лицо поцелуями, губами прихватываю его пушистые ресницы, и он все теснее прижимается ко мне.
– Боже, как я люблю тебя. Как же я жил без тебя всё это время?
Он прижимает свои губы к моему уху и шепчет:
– Пойдем в дом, покажешь, как ты меня любишь.
Мы с ним на Костиной даче. Они завтра должны приехать сюда с ребятишками, и мы топим печку, прогревая дом. Завтра к их приезду затопим баню. В прихожей я срываю с него и с себя мокрую одежду. Снега мы нанесли в дом – сейчас лужи потекут, но нам не до этого.
В доме тепло, потрескивают березовые дрова в печке, потихоньку кипит чайник. И так все уютно: по-деревенски расстелены самотканые половички, на стенах развешаны травы, и запах от них одуренный.
Кровать стоит старая, сетчатая полуторка, застеленная огромной периной. И мы проваливаемся в нее, как в громадный сугроб. Я целую плечи, грудь, живот Артура, щекочу языком его соски, он подставляет мне шею.
Я схожу с ума по тебе, я схожу с ума от тебя. И уж точно я сойду с ума, если вдруг тебя – не будет у меня.От этой мысли, я со всей силы прижимаю его к себе:
– Никому не отдам, никому.
Артур поддается бедрами мне на встречу, и я сжимаю его ягодицы.
Немного слюны – и я уже в нем. Его тело в моих руках, глаза закрыты, с губ срывается тихий стон.
Глядя на него, такого расслабленного, мои движения становятся все жестче, мне хочется быть в нем всему, раствориться в нем, достать до самого сердца. О, господи, так не может быть хорошо, так не бывает – когда у тебя мозги на вылет, когда тебя рвет и плющит, когда ты кричишь как раненый зверь.
Вспышка в мозгу, судорога по всему телу, кажется, что ты умер, и душа твоя улетает в рай. Его сердце рвется в твои ребра, а твое отвечает тем же. Ты сжимаешь из последних сил это бьющееся под тобой тело, и наступает смерть. Ты умираешь, чтоб возродиться вновь.
Он гладит твои волосы обессиленной рукой, а ты смотришь в его затуманенные глаза, и не веришь, что он твой, что ты так богат.
А на улице снег – мягкий, пушистый снег. И это ваша первая зима и ты надеешься, что она не будет последней.
Часть 3. Новый год.
Город весь в огнях. Всюду развешаны гирлянды – на киосках, у входа магазинчиков, на столбах. Даже на деревьях. Дух захватывает от такой красоты. На крышах мелких магазинов установлены небольшие крутящиеся елочки, которые сверкают на радость малышне. В общем, Новогоднее настроение горожанам обеспечено. У меня тоже оно приподнято, даже больше – у меня предновогодний мандраж. Это наш с Артурчиком первый Новый год. Я очень хочу, чтобы он был особенный. Чтоб запомнился нам обоим на всю жизнь.
Я ехал с работы к матери Артура: он приболел и был у нее. Она его отпаивала травяным чаем с медом и малиновым вареньем. И еще пыталась, уже который день, накормить нас обоих перекрученным лимоном. При этом воспоминании меня передернуло – терпеть не могу лимон. Голова моя была забита самой главной проблемой – что подарить Артурчику. Как назло, я ничего не мог придумать. Набрал Костин номер, попросил что-нибудь посоветовать. У него же на все случаи любых торжеств был один ответ:
– Купи что-нибудь из золота.
И тут меня осенило. Сердце подпрыгнуло и сладко замерло.
Зайдя в магазин, я направился к прилавку с обручальными кольцами. И теперь красивая коробочка с двумя колечками, лежавшая во внутреннем кармане, грела мне сердце. Всю оставшуюся дорогу до дома Софьи Владимировны я улыбался, как самый настоящий придурок. Теперь мне нужно выдержать эти три дня, и не проговориться Артуру про подарок. Он что-то совсем разболелся. Голос пропал, и он смешно сипел, пытаясь говорить. Нос был красный и натертый. Мама укутала его в два одеяла, насыпала ему в носки горчицы, а горло обернула водочным компрессом. Он был похож на маленького, и вызывал этим своим видом такое умиление, что я еле сдержался, чтобы не зачмокать его насупленную мордаху.
– Ну что, больной, какие прогнозы на Новый год? Носом будешь шмыгать, или все-таки поправишься?
Он что-то просипел, и мне стало его так жалко, что я не удержался и все-таки прильнул к его губам. Софья Владимировна отвернулась, а больной стал как бордовая свеколка.
Дома я не хуже заботливой мамочки носился вокруг Артура. Разогревал ему молоко, заставляя пить его с медом, через каждые пятнадцать минут совал ему градусник в подмышку, помимо этого, льнул к его лбу губами, не доверяя градуснику. Если бы Артур мог говорить, давно бы послал меня, наверное, с такой , чересчур навязчивой заботой.
Наконец он не выдержал моей суеты, и когда я в очередной раз полез к его лбу, он дернул меня на себя. Я тут же со лба переключился на шею, подбородок, грудь, живот и …
Все было горячее, температура была везде. А как было горячо внутри … – это не описать.
Зато после того, как я вытащил из Артура свой «градусник», он весь вспотевший, тут же уснул. Я, счастливый и удовлетворённый – тоже.
На следующий день я перед работой увез Артура к матери. Она взяла на работе отпуск, собиралась в деревню к своей сестре на Новый год. Я сегодня тоже работал последний день,
и уходил на заслуженный отдых без содержания. На работе я то и дело, доставал коробочку с кольцами, любовался ими и представлял, как я делаю Артуру предложение.
От этих представлений меня разбирал смех, и я весь день просидел с улыбкой до ушей, весь в мечтах. Сотрудники на меня махнули рукой, и оставили в покое после того, как я, не глядя, подписал очередную бумажку, качая головой в такт говорившему , словно китайский болванчик.
В себя меня привел телефонный звонок. По мелодии , я уже знал, кто звонит.
Мои предки пять лет, как уехали жить в Германию. Приезжали ко мне только на свадьбу. Звали нас со Светланой с собой, но я не захотел, мой дом был здесь. Узнав о нашем со Светой разводе, они приняли его довольно спокойно. Мама лишь глубокомысленно изрекла: «Слава богу, хоть детей не успели нажить». Звонили они мне так же, как и приезжали – по великим праздникам. Поэтому про Артура они ничего не знали. Помня реакцию Софьи Владимировны, я не торопился их ставить в известность. И когда, взяв трубку, я услышал от своей маман, что на Новый год они приезжают, у меня был шок. Конечно же, я соскучился по родителям, и хотел их увидеть. Но Новый год – я планировал его справлять только с Артуром. Я хотел, чтобы эта ночь была только наша, я мечтал заниматься любовью под наряженной нами елкой. Пить шампанское с его рта, брать шоколад из его губ. Я мечтал сделать ему предложение, надеть на его тонкий пальчик кольцо, и чтобы он надел такое же на мой палец. Я не ПЛАНИРОВАЛ объясняться на Новый год с предками, я не хотел держаться от Артура на пионерском расстоянии. ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ!!!!
Все планы коту под хвост.
Приехав к матери Артура, я не знал, как ему сказать о том, что приезжают мои предки, и Новый год придется справлять с ними. Он притянул меня к себе и, заглянув в глаза, прошептал осипшим голосом:
– Олеж, ты чего такой? На работе что-нибудь случилось?
Я рассказал о приезде родителей и затаил дыхание, ожидая его реакцию. Я готов был его утешать, обещать, что Рождество будет только нашим, целовать его и умолять, чтобы он не расстраивался. Но я совсем был не готов услышать, как он обрадовано скажет:
– Так это же здорово! Моя мама тогда тоже будет с нами справлять Новый год. Ты не возражаешь?
Софью Владимировну перспектива познакомиться с моими родителями очень даже вдохновила. И она сразу начала думать, что же им такого приготовить – того, чего они в своей Германии не едали. Получалось, что один я был не в восторге от прибытия собственных предков…
Я решил провести конспирацию на время пребывания предков. Воспользоваться решил Бывшей женой и Костей.
Собрав семейный совет, состоящий из Артура, меня, Софьи Владимировны, Светки, Ольги ну и, конечно, Костика, мы решили, что Новый год будем справлять все вместе. Увидев Светку, мои будут думать, что мы с ней опять вместе.
Стол ломился – наши женщины постарались на славу. Костик нагнал натур - продукта, не доверяя государственному алкоголю. Самогон был пяти видов: на кедровых орешках, на цитрусовых корках, на вишневых косточках, на дубовой коре и на корне женьшеня. Ольга добавила сюда еще домашние вишневую и смородинную наливки.