Судьба дала мне возможность до тридцати лет не сталкиваться со смертью.
И вот теперь я один. Участвую в жизненном марафоне, не зная, когда прервётся мой забег. Этого никто не знает. В этом вся жизнь. И поэтому моё основное кредо – ничего не откладывать на завтра. Жить нужно сейчас, брать всё и сполна, и ни о чём не жалеть.
Я захлопнул альбом и подскочил. Пора к Матвею.
В нашем районе, не так далеко от новых домов стоят четырёх и пятиэтажные строения хрущёвской эпохи. Одно время они выглядели обшарпанными и неухоженными. Упадок в стране отражался во всём, и прежде всего на внешнем виде города. Сейчас же управляющие компании борются между собой за право предоставления своих услуг жильцам. На старые дома любо дорого посмотреть: и подъезды отремонтированы, и сами дома покрашены, двери новые красуются с домофонами, лестничные пролёты чистые, на подоконниках цветы стоят – это уже жильцы постарались. Поднимался я к Матвею и вспоминал свой старый, с облупленной краской на стенах, подъезд. Привыкший в последнее время к лифту, я залез, пыхтя, на четвёртый этаж и отдышался. Дверь в квартиру уже была открыта. Я тихонько прошёл в коридор.
- Ты зашёл? Захлопни, пожалуйста, дверь.
Матвей вышел мне навстречу и принял куртку из моих рук.
- Привет.
Увидев парня в облегающей футболке, я засмотрелся. Широкие плечи, руки накачаны, крепкий торс. Фигура у Матвея была спортивная, не перекачанная и поджарая. Ни единой лишней жировой складки. Я вообще-то тоже слежу за собой, но в мускулатуре, всё же, несколько уступал этому парню. Особенно меня поразил его размах плечей.
- Пошли в комнату, - пригласил меня хозяин квартиры. – Она хоть у меня и одна, зато в тесноте, но не в обиде.
Я прошёл за Матвеем. Взгляд стал изучать незнакомое место. Диван, небольшая стенка-горка, телевизор средних размеров, одёжный шкаф, подходящий под небольшое помещение; не то, что мой, здоровенный гробина с антресолями; и велотренажёр, стоящий в углу.
- Может, что-нибудь выпьешь? Только спиртного у меня нет. Могу предложить чай.
- А давай чай, - согласился я. Давно чай не пил, всё кофе, да кофе. – Может, у тебя зелёный есть?
- Есть, - улыбнулся Матвей и скрылся на кухне. – Ты присаживайся, - крикнул он оттуда, - не стой, как неродной.
Я устроился на диване. Удивительно, я не чувствовал здесь себя неловко. Было такое ощущение, что это место я знаю, просто давно тут не был. А Матвей вёл себя так непринуждённо, будто мы уже сто лет знакомы.
- Вот, - он, держа чашки в обеих руках и осторожно ступая, чтобы не расплескать чай, подошёл и протянул мне кружку. Я принял её и отхлебнул глоток. Приятный привкус. Цитрус?
- Я кинул немного сушёных апельсиновых корок.
Матвей опустился рядом со мной.
- Виктор, у меня к тебе есть просьба.
Я замер, всем своим видом показывая, что весь во внимании.
- Я никогда не занимался сексом с мужчиной.
Я весь внутренне подобрался от такого признания. Парень был слишком откровенен. Чем я заслужил такое доверие?
- Мне бы хотелось испытать, каково это – быть в мужских руках. Ты поможешь мне?
Удивление – это далеко не то определение, чтобы описать всё, что я испытал в тот момент. Я ещё никогда не встречал человека, который вот так, с достоинством и очень просто, предлагал себя.
- Ты уверен? – не сдержался я от вопроса, хотя понимал, что решение Матвея достаточно продумано.
- Да. Ты не думай, я не совсем девственник, ну и хорошо представляю себе, как это происходит.
- То есть?
- В секс-шопе есть достаточно приспособлений, чтобы удовлетворять себя. Но это всего лишь холодные игрушки.
Не знаю почему, но я ещё больше проникся симпатией к этому парню. Он так серьёзно это говорил, с уверенной решимостью, что у меня не было никаких сомнений в том, что произойдёт дальше.
- Матвей, у меня всего два вопроса. Первый. Почему я?
- Ты мне внушаешь доверие, и думаю, что у тебя богатый опыт. Мне нужен опытный мужчина.
- И второй. Что у тебя с ногами? Я не люблю сюрпризов.
Матвей встал и прошёлся по комнате. Вероятно, от волнения молодого человека ноги хуже слушались его.
- Я знаю, что это заметно. Я инвалид с детства. ДЦП.
- Авария? – я не сразу сообразил, что Матвей имел в виду. – ДТП?
- Детский церебральный паралич. – Похоже, что для парня эти слова были так обыденны, что он сказал это без всякого сожаления. Человек давно смирился со своим диагнозом и старается жить полной жизнью. – Мама много вложила в меня и сил, и денег, и поддержки. Благодаря ей, я могу ходить, жить как все, учиться и заниматься спортом. Жить надо здесь и сейчас, брать всё, что тебе даёт жизнь, какую бы судьбу тебе ни преподнесла. Если тебе неприятно, что я инвалид, то я пойму и приму твой отказ.
- Матвей, - что-то сжалось у меня в груди, сердце стиснуло так, что трудно стало дышать. Я вдруг понял, откуда берёт начало глубокий взгляд Матвея, взгляд человека, который многое повидал в своей жизни. – Иди сюда.
Я отставил пустую кружку и протянул к нему руки, ощутил под ними сильное молодое тело, ощупал напрягшиеся мышцы на плечах, притянул к себе, ощущая приятную тяжесть на своих коленях.
- Дай угадаю, - я провёл ладонями по широкой мускулистой спине. – Плаванье?
- Да, - протянул Матвей, прижимаясь ко мне. – Оно входило в лечебный комплекс, да так и осталось со мной. Я разденусь, - он вдруг спохватился и выдернул футболку из штанов.
- Не смей. Не лишай меня такого удовольствия – раздеть тебя. Но прежде, я тебя поцелую.
И тут Матвеюшка смутился. Вот так, мой милый, никакая игрушка из секс-шопа тебе этого не может дать. И мне удалось тебя засмущать. И я без ума от твоих щёк, залившихся ярким румянцем, и от губ, которые чуть приоткрылись, показывая ровные зубы.
- Это обязательно? – прошептал Матвей, глядя, как я многообещающе облизываюсь.
- Да. Это входит в основной комплекс.
Не давая парню опомниться, я прижался к его губам. Давай же, не тупи. Пусти меня к себе, дай насладиться глубиной твоего рта.
Я толкнулся языком между губ, проскользнул внутрь, натолкнулся на его язык и с наслаждением стал его лизать. У меня чуть крышу не снесло порывом дикого влечения. Сначала Матвей отвечал слабо, но потом вошёл во вкус и полностью покорился бешеному танцу нашего поцелуя. Я не мог оторваться от его губ и рта. Исцеловал их так, что мои губы зудели и горели. Желание, неудержимое и подчиняющее своей властью, охватило моё тело и сознание.
Я потянул футболку вверх, открывая себе доступ к скульптурному торсу. Шедевр. Кожа приятно пахнет, кажется у меня такой же гель для душа. Провожу руками по грудным мышцам, они сокращаются под моими прикосновениями. Соски твердеют, на светлой коже отчётливо виден их ореол. Целую тёмные кружочки и окончательно теряю голову и самообладание. Как юный нетерпеливый мальчишка покрываю поцелуями всё, что попадается на пути. Валю своего любовника на диван, дёргаю вниз спортивные штаны, высвобождая набухший твёрдый член.
- Витя-я-я…
Этот гортанный низкий голос сводит с ума.
- Ещё-ё-ё…
Боже, он здесь такой сладкий! Сосу с невероятным наслаждением и самозабвением. Готов тут же кончить с членом во рту. Что со мной?
- Где презики? – еле отрываюсь от своего занятия, заставляю себя. Перед глазами всё плывёт.
- А?
Похоже, что у Матвеюшки с сознанием тоже не всё в порядке.
- Тут.
Всё же сообразил. Под подушкой припас, дальновидный ты мой. Нетерпеливо шарю рукой. Кажется, и тюбик со смазкой там же. Точно.
Приподнимаюсь, чтобы скинуть с себя одежду. Матвей спихивает ногами штаны на пол. Смотрю на него какое-то мгновение. Красивый. Непростительно красивый. Везде.
Он сгибает ноги в коленях и разводит их в стороны. Этот приглашающий жест срывает все мои тормоза. А парень неплохо растянут. Похоже, что и правда практики у него хватает с резиновыми игрушками. Ну, что ж. Теперь у тебя есть с чем сравнивать, и надеюсь, что это сравнение будет в мою пользу. Настоящий член – это ведь по-другому. Да? И мужские руки на бёдрах, и поцелуи в районе живота и груди. А теперь я и до твоих губ дотянулся, лежу на тебе, вдавливая в диван. Тебе же нравится эта тяжесть? И толчки внутри. Я специально меняю их темп: сначала двигаюсь медленно и плавно, полностью выходя и заново погружаясь в жаркую тесноту. Потом ускоряюсь, проникая до упора, бьюсь с размаху и слышу твои вскрики. Освобождаю тебя, быстро переворачиваю на бок. Прижимаюсь к твоей спине, вставляю резко сразу до конца с глухим рыком. Хочется уже развязки. Быстрее… Резче… Уже чувствую, как подкатывает горячая волна. Ещё немного и дёргаюсь, вцепившись тебе в бока. Открываю глаза и вижу, как твоя рука сжимает член и выдавливает последние белёсые капли. Тебе хорошо. Ты дышишь ртом, шумно, со всхлипами, откинувшись на меня. Я еле удерживаюсь на краю.
- Матвеюшка, пододвинься немного, я сейчас упаду, - шепчу, целуя за ухом и спускаясь лёгкими поцелуями к шее. Устраиваюсь удобнее и слушаю твой голос. Самый прекрасный голос на свете, он смешивается со стуком моего сердца, которое слишком громко бьётся.
- Хорошо-о-о… - Ты расслаблен, я обнимаю тебя поперёк груди рукой и прижимаю к себе, не в силах отпустить.
- Ну и что лучше, - не удерживаюсь, смеюсь Матвею в затылок, – игрушка из секс-шопа или…
Ты не даёшь мне договорить.
- Я выкину все игрушки, если ты будешь со мной встречаться.
- Матвейка! – Он поворачивается ко мне и смотрит на меня с ожиданием. – Теперь ты точно от меня не отвяжешься. И ещё. Я никогда не ограничиваюсь одним разом. Ты не против повторного захода через полчасика?
- Нет. – Интересное выражение в твоих тёмно-серых глазах, будто бы ты не веришь в то, что сейчас происходит. – Значит, мы встречаемся?
- Встречаемся, - улыбаюсь. – Тебе письменное подтверждение выдать?
- На гербовой бумаге и с печатью, - серьёзно, но со смешинками в глазах.
Провожу пальцем по подбородку, касаясь белого шрамика. Вспоминаю своё обещание поцеловать его. Тут же привожу его в исполнение, добираюсь до губ, которые с готовностью отзываются, и понимаю для себя, что пустоты больше нет. Есть Матвей.
Салфетка домашняя.
Я благодарен своей матери за то, что она оставила мне память об отце. Я знаю его по фотографиям, изучил досконально каждую чёрточку, каждую морщинку и каждую рытвинку на его лице. Я похож на него. Такой же крупный длинный нос с небольшой горбинкой, широкие брови и один в один глаза. Мне кажется, что у нас даже взгляд совпадает, красноречиво выдаёт жёсткость и суровость характера. Мама в последнее время перед своей смертью любила повторять, что у меня проявился отцовский характер. Интонации её при этом менялись в зависимости от ситуации, при которой этот самый характер выпирал: если я чего-то достигал значительного и важного, то нотки в её голосе звучали горделивые, а если я по своей упёртости наступал на жизненные грабли, то слова произносились с укором и раздражением; «упрямец» - слышал я на протяжении своей жизни и от мамы, и от бабушки.
Что ещё я унаследовал от отца? Подозреваю, что богатая шевелюра пришла ко мне не с материнской стороны – там все были светлые, с тонкими волосами, не отличающиеся густотой. Мои же патлы тёмные, длинные, густые, слегка вьются, я не стригу их коротко, люблю, чтобы шея была закрыта, и чёлку убираю наверх. Почему только подозреваю? Потому, что отец на фото с приличной лысиной. Мать рассказывала, что он служил в Карелии, дослужился до старшего сержанта и был начальником радиостанции средней мощности. Так вот, волосы он потерял именно на службе.
Я люблю разглядывать отцовский военный билет. Красная маленькая книжечка, к которой я испытываю трепет, с гербом союза и большими буквами СССР. Представляю себе, как его руки раскрывали её на страничках с изображением серпа и молота внутри звезды. Ещё моё богатство состоит из диплома, выданного на имя отца, об окончании государственного Университета (даже вкладыш сохранился), студенческого значка, профсоюзного билета, пропуска в научный институт, где отец работал, и автореферата его диссертации на соискание учёной степени кандидата технических наук. Отец защитился в год моего рождения. Держа всё это в руках, я в который раз мысленно говорю маме «спасибо» за то, что она всё сберегла, оставив эту часть памяти для меня навсегда. Пока я жив, есть кому вспоминать человека с трудной судьбой.
В последнее время меня часто волнует вопрос: а кто меня будет вспоминать? Я ничего не оставлю после себя на этой земле.
Хотел бы я растить ребёнка? Скорее всего хочу. Только смогу ли я стать хорошим отцом? Сам, который толком не знал отца.
В детстве я завидовал своим сверстникам, завидовал их полным семьям, чувствовал себя ущербным и сторонился разных знакомств. Отгородился от всех, обрекая себя на затворническую жизнь. Чересчур обласканный бабушкой и мамой, я всегда тянулся к мужчинам, а их в моей детской жизни было не так уж и много, практически единицы. В основном меня окружали женщины. Я к ним до такой степени привык, что даже перестал обращать внимания на них. Да, меня привлекал сильный пол. Освободившись от маминой опеки, я ушёл в студенческое общежитие. И вот именно там получил уроки самостоятельности. А на последнем курсе и пришла моя любовь, и вместе с ней гонка, которая продолжалась долгие годы. Я всё это время доказывал и ему, и себе, что имею право быть рядом с ним. Парадокс состоял в том, что когда я это доказал, то понял, что любви больше нет: она растаяла в повседневной суете, сделав меня ещё сильнее. Избавившись от этой болезни, я стал полностью свободным. И вот теперь эта свобода тяготит. Наверное, пришла пора решать, что будет дальше – продолжать жить для себя или попробовать жить для других. Что это? Кризис среднего возраста, который несколько затянулся? Мне сорок четыре. И я не хочу быть один.
Через месяц у нас с Матвеем состоялся крупный разговор. Я настаивал на том, чтобы отвозить его по утрам в институт. С его-то ногами только по метро и автобусам шляться. Парень смертно обиделся. Я не мог понять, что я сделал не так.
- Матвей, мне не составляет никакого труда заезжать за тобой утром.
- Не надо из-за меня делать лишний крюк. Я в состоянии добираться на лекции сам. Я это делал почти пять лет и смогу так же ездить оставшиеся месяцы.
«Упрямец, - мысленно чертыхнулся я. - Упёртый баран».
- Зачем ты купил квартиру на последнем этаже? – возмущался я вслух. – Хорошо, что это четвертый этаж. А если бы это была девятиэтажка?
- К сожалению, в девятиэтажках существует искушение – лифт. Если бы не этот факт, то я бы купил квартиру на девятом этаже.
Нет, ну вы посмотрите на него! Видимо, ему нравится мне трепать нервы.
- Матвей, что за капризы?
Парень надел очки и посмотрел на меня через стёкла.
- Это не капризы. Это жизненно необходимый элемент. Если бы меня всю жизнь возили на коляске, и я бы не карабкался по ступенькам, то сидел бы сейчас в инвалидном кресле.
От резкого голоса говорящего я застыл.
- Виктор, я инвалид, это факт. Но не надо ко мне относиться как к инвалиду. Я за это право всю сознательную жизнь борюсь. Мне не нужна жалость.
Господи, я чувствовал себя так, будто это Матвей старше меня, а не я его.
- Это не жалость, это желание помочь.
- Может, ты тогда и ходить за меня будешь?
- Матвей! – Я, не сдержавшись, повысил голос и осёкся. – Зачем ты так? – спросил я полушёпотом.
- Ты даже накричать на меня не можешь, - горько усмехнулся парень. – Я так и знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ты, прежде всего, во мне видишь калеку. Ты кидаешься вперёд меня налить чай, двигаешь ко мне стул, как будто я до него дойти не могу, открываешь передо мной двери, словно у меня рук нет. Ты везде впереди. Тебя слишком много.
Я слушал гневную тираду Матвея и понимал, что он прав. Желанием облегчить ему жизнь, я ущемлял его право быть здоровым человеком.
- Может прервём наше общение на какое-то время? – предложил я. – Наверное, мы устали друг от друга.
Мы виделись с Матвеем каждый день. Я часто оставался у него ночевать. Парень почему-то упорно отказывался встречаться у меня.
- Ты серьёзно?
Да, серьёзно. Надо дать возможность Матвею подумать, нужен ли я ему, а мне решить для себя образовавшуюся проблему и перестать излишне опекать своего парня. Единственно, когда я полностью забывал о недуге Матвея, это во время интимных ласк. От близости желанного тела у меня проступали скрытые черты характера, я не узнавал сам себя, из меня лилась неведомая мне нежность, я придумывал разные ласковые слова, нёс любовную чушь и называл его не иначе, как Матвеюшкой. Я влюбился?
Я не выдержал, шагнул вперёд и сжал Матвея в объятиях, коснулся слегка пальцами трогательного шрама на подбородке, снял с переносицы тёмные очки с широкими дужками.