Один из камней, брошенных наугад, попал в колено Баутисты, заставив упасть, а священник, соизмерив опасность взглядом, побежал к ближайшей церкви, ведя испуганную Каталину…
- Смерть Баутисте…! Смерть хозяйке! – взывал оглушительный охрипший голос. – Там идет хозяйка…! И ей…! Смерть!
Падре Вивье удалось закрыть трясущимися руками засов маленькой двери храма… Некоторые из старых служанок дома Д`Отремон укрылись там, тоже боявшиеся возможной расправы сумасшедшей и ослепшей толпы… Обезумевшие от испуга, они укрепляли дверь, волоча скамейки, в то время как священник напрасно пытался освободиться от рук Каталины, вцепившиеся в него, вне себя от испуга, которая умоляла:
- Не отпускайте меня, падре! Меня приняли за Софию! Они убьют меня…!
- Я вручил им Баутисту! Его самого они без промедления убьют! Они уже добрались до него!
- Они здесь, падре! Пусть не открывают! – советовала Каталина, напуганная кровожадными криками мятежной толпы. – Нас всех убьют… всех!
Высокое запечатанное стеклянное окно упало, разбитое метким ударом… Оставив на скамейке обморочное тело Каталины, падре Вивье подошел к главной двери, с усилием отодвинул задвижку створки, и медленно приоткрыл…
Удаляясь, толпа пошла к дому, врываясь штурмом; как демоны они топтали цветущие сады, размахивали подожженными светильниками, разрушая на каждом шагу любое препятствие, волоча в качестве трофея растерзанное, уже безжизненное тело человека с белой кожей…
Парализованный от волнения, священник лишь успел поднять дрожащую правую руку, его глаза расширились от представленного ужасного спектакля, и только молитва пришла ему на помощь:
- Боже… имей милосердие к этой душе.
- Вы дали разрешение, сеньор губернатор?
- Конечно, Ренато. Проходите, проходите и присаживайтесь. Не могу отрицать, что речь пойдет о случившемся…
- Полагаю, что час совершенно несвоевременный; но в память о старой дружбе, которая связывала вас с моим отцом…
- Я уже попросил вас присесть. Сейчас принесут кофе для нас двоих.
Сдерживая недовольство, скрывая плохое настроение под совершенной вежливостью, чувствуя себя обязанным, губернатор Мартиники сделал знак секретарю, чтобы тот оставил их наедине. Сидя напротив Ренато, и по мере того, как глаза светского человека рассматривали его с ног до головы, он хмурил брови, его рот сложился в недовольном выражении… Ведь обросшая борода, заляпанные грязью сапоги и костюм, делали вид Ренато Д`Отремон откровенно плачевным. Когда дверь закрылась, губернатор проговорил:
- Простите, если сначала прерву вас. И я, позволив вам пройти, помню о старинной дружбе, связывающей меня с вашим отцом, но считаю, что предпочтительней не упоминать об этом перед третьими лицами, потому что я буду говорить с вами, Ренато как друг, а не как губернатор.
- Вы со мной?
- Вы желаете быть выслушанным, я знаю. Я даже могу сказать, почему вы пришли сюда, не вернувшись в свой дом, придя сюда, к сожалению, посреди ночи. Сеньора… скажем де Мольнар, потому что трудно назвать другим именем законную жену Хуана Дьявола…
- Сеньор губернатор… - прервал Ренато со скрытым упреком в голосе.
- Позвольте закончить, прошу вас. Я знаю, вы отказываетесь принимать условия, которые из уважения я предоставил вам. Знаю о печальном происшествии, которое повлекло за собой этот негатив, о пределе, которого достигли вещи, и с моей стороны не будет никакой любезности. У меня есть раненый офицер, несколько солдат с более или менее тяжелыми травмами… Я знаю, что среди этого сброда есть мертвые и ранен сам Хуан Дьявол. К сожалению, мятежники захватили некоторое оружие, и еще хуже, захвачена одна из бочек с порохом, предназначенная взорвать камни и сделать ров, чтобы их изолировать… Если теперь вы пытаетесь выступить в их защиту…
- Напротив. Я пришел спросить, почему солдаты так задерживаются, чтобы взять Утес Дьявола…
- Ах, черт! Вы думаете, это можно сделать так скоро?
- Без сомнения, и именно об этом и речь. Я пришел просить вас позволить осуществить это мне. Почему не дан приказ атаковать? Почему бы не взять их между двух огней, приказав атаковать с моря, с береговой охраной, которая размещена в порту?
- Вы хотите, чтобы все народы назвали нас дикарями? Чтобы газеты всех европейских столиц пестрели осуждающими лентами массовой резни, убийства, совершенного губернатором Мартиники, убийства группы рыбаков, которые требуют своих прав? Вы хотите сделать их героями и мучениками? До какой степени вы обезумели в своей злобе и ревности?
- Что вы говорите? – негодовал Ренато. – Я запрещаю вам…
- Успокойтесь, Ренато. Для меня вы мальчик. Мы одни и обоснованно вы ссылаетесь на мою дружбу, которая была не только с доном Франсиско, но и с доньей Софией, вашей бедной матерью, которую вы изводите…
- Хватит, хватит! Теперь я понимаю ваше поведение: моя мать опередила меня своим посещением.
- Это правда, Ренато; но сплетни начались гораздо раньше.
- Сплетни? Сплетни тоже поднимаются по лестницам этого Дворца? Не думал, что вы…
- Пожалуйста, помолчите! Не позволяйте себе так злиться, - прервал спокойно губернатор. – Я должен оскорбиться, но не стану. Понимаю ваше состояние и ограничусь тем, что дам вам совет: отступитесь от этого дела. Они сдадутся и дорого заплатят за мятеж в тюрьмах Крепости Сан-Онорато…
- С двумя источниками питьевой воды и морем, которое обеспечивает продукты питания, могут пройти недели, месяца, даже год, пока они сдадутся!
Порывисто Ренато встал на ноги. С откровенной невежливостью он повернулся спиной к представителю власти и подошел к окну, через стекла которого он смотрел, не видя, на город, который просыпался под первыми лучами рассвета. Голос губернатора донесся до него, заставив вздрогнуть:
- Ваша жена мертва чуть больше недели…
- Но я не имею ничего общего с ее смертью, ничего… ничего! Вы мне не верите? – снова разъярился Ренато.
- Хочу верить, но вы ничего не хотите делать, чтобы прекратить это злословие. И версии несчастного случая, которые дошли до меня…
- Они лгут, лгут! Я ничего не сделал ей. Наоборот…
- Вы преследовали…
- Только надежда остановить понесшую лошадь. Я не хотел ее смерти, я хотел, чтобы она была жива. Я верил, что она родит мне сына… Как я мог хотеть убить ее? Она хотела играть со мной, управлять мной, как куклой в том фарсе, который сама выдумала… Она не полагалась на Провидение и божье правосудие… И когда увидела, что я хочу остановить ее, когда почти достиг ее, шпора заставила встать на дыбы коня, и из моих рук выскользнули поводья, которые я почти схватил. Отчаянный, я вонзил шпоры и помчался вперед по дороге на возвышенность. Она повернула кругом, и конь, на котором она сидела, поднялся на копыта. Не знаю порвались ли поводья или она не смогла больше ими управлять. Как стрела, животное мчалось к ущелью. Погнав коня за ней, я чудом остановился у края пропасти, тогда как конь Айме, безудержно подталкиваемый, сделал прыжок в пропасть и свалился туда, отскакивая от скал и деревьев…
Искренне впечатленный, губернатор встал, потрясенный драматичным рассказом… Но вошла служанка, тихо и своевременно неся на серебряном подносе кофе. По взгляду своего хозяина она удалилась и вышла… Пожилой глава города приблизился к молодому Д`Отремон и по-отечески положил руку ему на плечо:
- Прекрасно… Остальную часть рассказа я уже слышал из уст вашей сеньоры матери. То, что вы с ней рассказали мне, лишь подтверждают мое мнение; откажитесь от этого скверного дела Мыса Дьявола, вернитесь в свой дом, подумайте, отдохните…
- Я не могу думать и отдыхать… Я не могу сидеть сложа руки…
- А вы не понимаете, что это публичная демонстрация интереса к вашей свояченице…?
- Моника – женщина, которую я люблю! Я не оставлю ее, не оставлю ее в объятиях другого! Кровью и огнем, если нужно, я вытащу ее! Ваши советы бесполезны, сеньор губернатор…
- Я уже вижу. Я прекрасно понимаю волнение вашей матери… Я не отрицаю вашей породы, Ренато…
- Что вы хотите сказать?
- Однажды я видел восторженного одной женщиной вашего отца, почти как вы сейчас, такой же восхитительной, как эта Моника де Мольнар, с которой не имел удовольствия познакомиться… Джина Бертолоци была прекрасна итальянской красотой… Простите, если ее имя напоминает вам что-то, о чем вы бы предпочли забыть. Человек, с которым вы хотите покончить кровью и огнем…
- Я не забыл эту печальную главу жизни моего отца, - констатировал Ренато с гневом и презрением. – Но мне не важно, как и ему тогда было не важно…
- Это не тоже самое, Ренато, - оспорил губернатор с суровым выражением. – Человек, которого ваш отец опозорил, не имел вашей крови.
- Я никого не позорил. Моника никогда не была настоящей женой Хуана. Так называемый брак был только фарсом и очень скоро аннулирование брака будет в моих руках. Я лишь жду этого срока, чтобы сделать ее своей женой. Поэтому я прошу, требую вашей поддержки… Не поддержки: справедливости… строгой и простой справедливости… Пусть возьмут этого мятежника, пусть остановят его, пусть заставят дать свободу женщине, которую он бесправно держит похищенной, по меньшей мере.
- Я так понимаю, что сеньора Мольнар заявляла несколько раз публично в пользу Хуана Дьявола…
- Вы издеваетесь надо мной?
- Нет, Ренато, я не способен на это. Лишь пытаюсь призвать вас к разуму…
- Моим единственным разумом зовется Моника де Мольнар, и когда я так заявляю, то это значит, что у меня есть на это моральные права!
- При наличии, к тому же, законных прав; когда по крайней мере у вас будет аннулирование этого брака, которое вы так ждете, вы сможете просить моей поддержки и солдат.
- Я не буду столько ждать! Я начну действовать своими средствами!
Вскоре послышались несколько отдаленных взрывов, как из пушки большого размера, и оба подбежали к балкону, распахивая настежь окна. Они нетерпеливо смотрели повсюду. Все было спокойно на Мысе Дьявола. К северо-западу красноватый туман покрыл небо и клуб удушливого жара прошелся по лицам, и губернатор проговорил:
- Это ничего… Ничего не случилось… Простые выбросы Мон Пеле, как я уже сказал, не имеют ни малейшей важности… Возможно попортятся ближайшие засеянные поля рядом с вулканом, и пока не пойдет пепельный дождь, ничего не случится…
- Вы так уверены…
- Я придерживаюсь мнения доктора Ландес, человека с мировым именем, который совершенно успокоил меня по этому поводу. Впрочем, признаюсь вам, на некоторое время мне стало страшно… Я подумал, что эти нахалы дадут вам причину, сваляв дурака с захваченной бочкой пороха…
- И тем не менее, вы будете ждать?
- Конечно. И вам советую это сделать. Я думаю поехать в Фор-де-Франс на пару недель… Там у меня есть хороший дом для отдыха, где все эти дела покажутся незначительными и далекими… Вы бы хотели поехать со мной?
- Премного благодарен, но с вашей помощью или без, я сделаю то, что должен…
- Вы поступите очень плохо. Нет на земле женщины, которая бы стоила этого…
- За исключением той, которая скоро станет моей женой! – отрезал Ренато сухо и раздражительно. – И я вам больше не помешаю… Желаю вам счастливых недель отдыха, хотя, когда вы вернетесь, Сен-Пьер сгорит от края до края… С вашего разрешения…
Губернатор снова взглянул с балкона на черную и далекую точку Мыса Дьявола… Жестом господина он зажег сигарету, глядя туда… Внезапно он снова услышал глухой, долгий и отдаленный взрыв… Пугающий шум, казалось, шел теперь из-под земли, содрогая город… Другой клуб сажи, казалось, разорвался в воздухе. Испуганная стая птиц летела через море, а мелкий дождь мягко падал, как снежинки, на крыши и улицы… Губернатор Мартиники протянул ладонь, ощутив нечто вроде странного дождя, сухого и нежного, который осыпался на пальцах, и пренебрежительно проговорил:
- Пепел… Испортит сады… Это настоящее несчастье… В конце концов, пройдут майские дожди…
Он остановился на мгновение, посмотрел на город, такой же, как он, счастливый и доверчивый…
- Хуан, ты поднялся?
- Только на некоторое время, думаю, настал час… Ты прекрасно позаботилась о моем ранении, Моника…
Медленно, с той скоростью, с какой он мог двигаться, шла рядом Моника, удивленно подошедшая к нему, увидев, как тот пытается пройти по дорогам, и его рука протянулась на мгновение, словно искала опору в скалах… Его лицо, менее загорелое, побледневшее, имело теперь печать сурового благородства. Его левая рука еще покоилась на шелковой повязке, и из-под белой рубашки выглядывали повязки…
- Какое безрассудство! Я думала, ты побудешь некоторое время на солнце, а потом…
- Нужно мое присутствие там внизу, Моника. Эти бедные люди страдают… Мне сказали о твоем визите, твоих продуктах…
- Мне казалось несправедливым придерживать продукты, я одна имею печение и хлеб, когда у нас есть раненые…
- В один день они съедают столько, сколько тебе бы хватило на неделю…
- И что это дает? Я могу есть рыбу, как другие…
- Знаю, твоя щедрость не имеет разума… Еще знаю, что ты лечила раненых… Брат Мартина, почти умерший, теперь без лихорадки…
- У него лишь была заражена рана… ее завязали в грязные тряпки… Я думала, не будет лишним научить женщин деревни полезности горячей воды, и относительно стерилизованных бинтов…
- Ты много сделала для всех. Твое имя благословляют все уста…
- Я должна им, Хуан. Ты думаешь, я не знаю, что мое присутствие вызвало эту ситуацию среди вас? Этот несчастный случай, когда Ренато пришел за мной, спровоцировав раны этих людей. Хотя и косвенно, но я себя считаю ответственной…
- Ладно… А ответственен в главной форме…?
- Ты, Хуан, ты… но также по моей вине…
- Почему не скажешь, что по вине твоего кабальеро Ренато? – гневно оспорил Хуан.
- И он тоже… хотя его намерение не было плохим. Если бы не твое плохое настроение… Что могло так разозлить тебя, что ты позабыл, где находишься? Самолюбие? Нет, плохое настроение…
- Я знаю, что ты поучала стадо рыбаков кротости и любви к своим ближних. Но к каким ближним? Этим презренным солдатам, которые превратились в палачей, чтобы защитить свои полные ростовщичьи сундуки? Они заслужили, чтобы их разорвали на куски!
- Так это был твой план? Это была твоя идея?
- Ты прекрасно знаешь, что нет… Но не потому, о чем ты думаешь… Я дал предлог губернатору уничтожить нас, взорвать пушечными выстрелами Утес Дьявола, деревню и пляж…
- Такое бы могло произойти?
- Конечно же могло. Иногда я спрашиваю себя, почему он этого еще не сделал… Разве что твой кабальеро Д`Отремон заступился, потому что ты здесь… Ты правда не знаешь о нем? Не получала ни известия, ни письма?
- Почему ты думаешь, что я лгу, Хуан?
Хуан приблизился к Монике и взял за руку… На миг сильные пальцы сжали ее в чем-то наподобие грубой ласки. Затем рука, лишенная духа, опустилась, в то время как Хуан отходил назад…
- Моника, нужно, чтобы ты выбралась из этой ловушки…
- Почему я? Что случилось?
- Ничего не случилось, но… - пытался успокоить Хуан, делая усилие. И услышав издалека приближающиеся шорохи, приказал: - Возвращайся в хижину…
- Почему я должна возвращаться? Что происходит? Кажется, будто плачут, сожалеют о чем-то… Я…
- Нет, Моника, не иди…!
Моника ускользнула от него, побежала к краю скал. Жители всей деревни столпились там, внизу, где спускались с высокой горы две заводи ручьев пресной воды… Но в этот миг бежала не вода… Густая грязь, сильный запах серы, которая катилась медленно вниз, оставляя на берегу мертвую рыбу и вулканические камни… Непонимающая Моника повернулась к Хуану, и спросила:
- Что происходит?
- Ты не понимаешь? Эти ручьи – наше единственное водоснабжение… И посмотри на море… на пляж…
Они вместе прошли по почти непроходимому краю. Обеспокоенная Моника наклонилась, а единственная рука Хуана схватила ее с тревогой, предупреждая:
- Осторожнее! Ты можешь поскользнуться…