— Энн, не надо играть. Поздно. Прошлая ночь ясно показала все. Очень ясно.
Он снова потянулся к ней, но в этот раз Энн была быстрей. Распахнула дверцу джипа и выскочила. Никоc со смесью гнева и недоверия смотрел, как она направилась по дороге обратно. С ума сошла? Пешком до виллы не меньше часа, солнце высоко и жарит со всей силы. Он скрипнул зубами и пошел за ней. Конечно, с ее стороны это какой-то жест, но зачем?
Он догнал ее и забежал вперед. Она была напряжена, губы сжаты.
— Уберите от меня руки. Сказала, я не хочу! Вы это понимаете?
— Это? — он поднял руку и легко провел пальцем по ее лицу сверху вниз, глядя в глаза.
И опустил руку.
Она не отвернулась, не убежала. Просто стояла на дороге. С беспомощным лицом.
— Это я не понимаю, Энн. Стоит мне тронуть вас… Я вижу, как вы реагируете. И даже когда не трогаю…
Он продолжал смотреть на нее, томясь желанием.
— Думаете, я не хотел вас, когда впервые увидел такой красивой? Не было возможности, — его рука опять поднялась к ее лицу.
На этот раз он провел пальцем по подбородку, погладил волосы, поиграл с мочкой уха. Она не двигалась. Только опустила глаза. Подняв вторую руку, он провел пальцем по ее губам. Она стояла так же неподвижно, с прикрытыми глазами. Никоc придавил подушечкой пальца нижнюю губу. Затем наклонился и прижался к ее губам своими.
Он понял, что она сдалась. Ее губы раскрылись, напряженность уходила, она оттаивала понемногу, тело начинало откликаться. Как долго длился поцелуй, он не знал, но в какой-то момент он отстранился, осторожно взял ее за руку и повел к пляжному домику. Она пошла, не сопротивляясь.
Он же знал, что так и будет.
Свет пробивался через закрытые деревянные жалюзи, рисуя на кровати узкие полоски: темные и светлые. Такие же штрихи были на сильном лице рядом с Энн. С минуту она рассматривала его. Спокойное лицо, глаза закрыты. Он выглядел… удовлетворенным. Это слово пришло в голову, и оно подходит. А она — она опустошена и измучена. Измучена всем — эмоциями, желаниями. Может лишь лежать здесь обнаженная, с ним рядом. Разум — как дым, как облако — плывет в непонятном состоянии. Она где-то вне собственного сознания. Иначе как можно было сделать это? Невозможно.
Просто безумие…
Господи, попалась на том же, что и вчера. И все это исходит от человека, который презирает ее, издеваясь, дал ей деньги за Ари и за приезд сюда. Неужели с этим мужчиной она познала такой исступленный восторг, такую бурю ощущений и эмоций, о существовании которых и не подозревала?
Кажется, это не просто два разных человека, а два человека с разных планет…
Но это именно тот самый человек…
Мысль такая четкая, что Энн ощутила сжимающую боль.
Тот же?
Разум говорил «да», но тело… тело всеми силами отказывалось соглашаться с фактами.
Энн в неосознанном порыве положила руку на теплое, крепкое тело рядом с собой. Как приятно гладить эту золотую кожу…
Длинные ресницы поднялись, и взгляд Никоса сразу же обратился к ней, взгляд, проникающий внутрь. Она почувствовала себя нагой…
— Энн…
Он произнес только это, но в голосе чувствовалось удовлетворение. Так и было. Протянув руку, он погладил ее плечо. Не сексуально, не возбуждающе. Просто потому, что она здесь. В его постели. Возле него.
— Энн, — повторил он и теснее прижал ее к себе, устраиваясь удобней, наслаждаясь ощущением приникшего к нему изящного девичьего тела.
Какое это удовольствие… но с ней все удовольствие. И он опять нежно погладил ее по плечу. Его наполняло ощущения покоя, близкого к счастью. Через некоторое время он снова начал ласкать ее.
На этот раз возбуждающе.
И еще раз Энн пошла за ним туда, куда он хотел.
На обратном пути Никос спокойно и неспешно вел джип. Дурное утреннее настроение улетучилось бесследно. Энн устроила вначале неуклюжий, нелепый спектакль. Ему удалось легко сломить эту демонстрацию сопротивления, хватило нескольких минут.
Что же, с улыбкой думал Никос, решительно и неопровержимо Энн доказала, что абсолютно неспособна сопротивляться ему. Он это и так знал. Правильное решение — сделать ее своей любовницей. Правда, придется перевезти ее в Афины. Там главный офис их семейной компании, и они с Энн будут там свободны и бесконтрольны.
— Мы должны соблюдать приличия, понимаешь? Я постараюсь устроить так, чтобы уделять тебе больше времени. — Говоря это. Никос не отрывал глаз от сложной дороги. — Энн, — повторил он, не получив ответа. — Энн?
Казалось, она не слышала его.
— Энн! — еще раз, уже с легким раздражением проговорил Никос.
— Я слышу, спасибо.
Он взглянул на ее профиль. Она не поняла его? Вообразила что-то другое? Неважно. Он знает способ сделать ее очень приятной.
И это не только секс…
Энн сидела на кровати в своей комнате. Закрытые жалюзи прятали ее от солнца и от внешнего мира. Она передала через горничную, что останется в комнате из-за мигрени.
Пустота. Частью разума она знает, что пустота — это своеобразный защитный механизм, подобно анестезии блокирующий все извне. Пустота позволяет быть спокойной, очень спокойной. Немного позже, но не сейчас она подумает, что ей делать. Но не сейчас. Еще не сейчас. Вскоре.
Пойти повидать Ари. Она здесь для этого. Но не сейчас. Нужно время. Побыть наедине с собой, отгороженной от мира, в безопасности от мира.
В безопасности от Никоса.
От него нельзя спастись. Достаточно ему коснуться ее — и она пропала.
Бессмысленно злиться на себя, стыдиться. Боролась, старалась противиться — и проиграла. Абсолютно.
Да и как может любая женщина сказать нет Никосу Теакису?
Но нужно, любой ценой.
Она не совладала с ситуацией. Но почему?
Этот вопрос не оставлял ее в покое. Почему?
Почему Никос Теакис сумел соблазнить ее? И почему соблазнял? Есть же много женщин его круга, так зачем ему возиться с ней, с особой, которую он открыто презирает? Конечно, не для того, чтобы доказать ей, что он это может. Ему не понравилось ее сопротивление. Дело только в этом? Страдает его мужское «эго»? Хотел, чтобы и она также млела и обожала его, как любая женщина?
Если так, он получил то, чего хотел! Его «эго» может успокоиться — она не сумела сказать «нет», расплавилась, как медиа горячей ложке!
Беспокойство не оставляло. Она ходила — скорее металась — по комнате, потом приняла горячий душ.
После душа так и не стало ясно, почему Никос Теакис имеет над ней такую власть, но это уже неважно.
Потому что отныне она всеми способами будет следить за тем, чтобы не оставаться с ним наедине. Если потребуется, будет врать, изворачиваться — но это защитит ее.
Трусливое решение. Да. Но оно позволит ей быть с Ари!
А сейчас надо написать письма в Лондон, открытки у нее есть. Это занятие поможет ей — напомнит, что есть мир за пределами Соспириса, мир, который составляет большую часть ее реальной жизни.
Она не пойдет на чай в детскую. Ари сегодня играл с приятелем из Махоса, он не заметит отсутствия тети. Для остальных она уже сослалась на мигрень. Можно остаться в комнате. Спрятаться.
Укрепиться в своем решении. Возвести внутренние барьеры.
И молиться, чтобы они выстояли.
Никоc шел по коридору в настроении радостного ожидания. Придя сегодня на предобеденный коктейль, он неожиданно узнал, что из-за мигрени Энн осталась у себя. Черт побери, вероятно, слишком буквально она поняла его слова о соблюдении приличий. Поэтому, сославшись на срочные дела, он постарался уйти сразу после обеда и направился в комнату Энн.
Подойдя к двери и коротко постучав, он сразу же вошел. Он уже тосковал по ней, казалось, пляжный домик — далекое прошлое.
Она лежала в постели, просматривая английский лингвистический журнал.
— Добрый день, Энн, — по-гречески поздоровался он, входя в комнату.
Журнал упал как камень. На ее лице был явный шок. Никос подошел и сел на кровать.
— Прости, что заставил себя ждать. Но я работал и только что узнал, что ты здесь. Извини меня, — он протянул руку к ее лицу — очень хотелось погладить кожу.
Она дернулась, как от удара током. Никоc улыбнулся. Такая реакция на него — хорошо.
Она заговорила, как будто его прикосновение что-то в ней включило:
— С какой стати вы здесь? — Голос звучал хрипло.
— Я был очень осторожен, все прилично, не волнуйся, — он тихонько смеялся.
— Прилично, — слово в ее устах прозвучало почти как брань.
— У мамы свои понятия о приличиях, я не хочу их нарушать, хоть это и вызывает трудности.
Было не слишком приятно говорить это, но ведь в конечном счете именно ради матери он делает Энн Тернер своей любовницей — чтобы убрать эти хищные коготки подальше от денег семьи Теакис.
— Вызывает трудности, — глухо повторила она, глядя на него с непонятным выражением.
— Энн, сейчас иначе невозможно, но после свадьбы Тины я увезу тебя в Афины и…
— Меня в Афины?
Это начинало раздражать Никоса. Зачем она все повторяет?
— Сначала в Афины, потом куда захочешь, но я должен работать. Как-нибудь совмещу с…
Он так и не закончил фразу.
Ее лицо, казалось, закрылось. Как закрывается дверь, оставляя тебя снаружи. Совершенно определенно снаружи.
— Я с вами никуда не собираюсь. У меня с вами не будет никаких любовных интрижек. Уходите. Сейчас же!
— Энн, достаточно, — сверкнул глазами Никос. — Сегодня фарс уже был. Я не люблю спектаклей. Особенно повторяющихся. Нам и так пока трудно бывать вместе, давай не тратить драгоценное время на ритуальную демонстрацию слова «нет». Так…
Он смолк на полуслове, потому что Энн вскочила с другой стороны кровати. Лампа освещала сзади ее фигуру в ночной рубашке. Через прозрачную ткань он видел контуры прелестного тела. Боже! Как она прекрасна! Его тело среагировало мгновенно. Он хотел ее, жаждал, изголодался по ней, не мог больше ждать…
— Энн, — порывисто двинулся он к ней, обходя кровать и уже чувствуя ее в своих руках.
Но, не веря самому себе, увидел, как, коротко вскрикнув, она метнулась в ванную, и услышал щелчок замка. Затем стало тихо.
Он стоял и тупо смотрел на дверь, ощущая гнев и злость. Гнев и недоумение.
Потом, как зомби, вышел из комнаты.
Не веря в то, что сейчас произошло.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Ари, родной, как замечательно!
На веранде возле детской Ари раскрашивал рисунки своих любимых поездов. Энн была с ним.
— А ты напиши название под каждой картинкой, — предложила она и пунктирами наметила буквы, чтобы Ари было легче писать.
— Ты знаешь, как обходиться с детьми, да? Пунктиры и все такое, — заметила Тина.
— Думаю, с пунктирами им легче, — улыбнулась Энн.
Ей было здесь легко и приятно. Рядом с этим родным дивным малышом, ради которого она на Соспирисе. Только ради него.
А вовсе не для того, чтобы обеспечивать секс Никосу Теакису. Он говорил, что она демонстрирует нет? Да, именно так. Нет ему. Нет и собственной слабости к этому мужчине.
— Госпожа Энн, — незаметно подошла горничная, — пожалуйста, просьба там… вам, — путаясь, бормотала она английские слова.
Энн пошла за ней. Может быть, ее зовет миссис Теакис? Но комната, куда привела ее горничная, оказалась офисом Никоса Теакиса, он сидел перед экраном компьютера.
Она поняла это слишком поздно. За горничной закрылась дверь.
— Не удирай, Энн. Мне нужно тебе кое-что сказать.
При виде Никоса сразу ожили события четырехлетней давности, когда тот пришел забрать Ари.
Он был в деловом костюме — с момента приезда на остров она его таким не видела, — с совершенно бесстрастным лицом. Капитан индустрии, рожденный, чтобы отдавать приказы своим многочисленным слугам и подчиненным, которые с поклоном подчинятся.
Ну, она не из них! Будет сопротивляться!
— Не хочу ничего от вас слышать, — заносчиво сказала Энн.
Он молча достал из ящика стола что-то небольшое и продолговатое и положил на стол между ними.
— Твое, Энн.
Она с такой опаской взяла предмет, как будто это был заряженный пистолет. Похоже на коробочку для очков или для ручки. Но какое это имеет отношение к ней?
Энн открыла коробочку.
И уставилась на нее, не веря глазам.
Что-то сверкающее на черном бархате.
— Что это? — услышала она свой голос словно издалека.
— Бриллиантовое колье. Как я понимаю, ты предпочитаешь деньги, но я решил, что это больше соответствует ситуации. Можешь посмотреть квитанцию, и узнаешь, как я тебя оцениваю. Будешь довольна — очень значительная сумма.
Энн перевела глаза со сверкающего колье на Никоса. Его глаза блестели, словно отражая блеск бриллиантов, которые он ей предлагал. Энн ощутила, как внутри поднимается какое-то мощное чувство, которому она не знала названия. Очень сильное.
— Видишь ли, как бизнесмен я знаю, что всякий деловой поступок должен иметь мотивацию. Твоя мотивация — всегда деньги, отдаешь ли ты ребенка сестры или жертвуешь своим драгоценным временем, чтобы приехать сюда, на Соспирис. Поэтому я и прибегаю к проверенному способу, хотя и, скажем, в другой форме. Итак, я сейчас ненадолго поеду в Афины, вечером вернусь. Я приду к тебе, а ты наденешь колье. Только его.
— Вы думаете, бриллианты — путь в мою постель? — она произнесла это бесцветным голосом, когда ей удалось преодолеть оцепенение.
— Почему нет?
Внешне Энн выглядела спокойной — слишком непонятна и безумна была вся эта сцена, казалась даже не вполне реальной.
Она видела перед собой великолепно одетого, богатого, властного, высокомерного человека. Человека, который совсем недавно целовал ее со всей глубиной чувств, ласкал все ее тело, поднимал ее на немыслимую эмоциональную вершину, вводил в экстаз блаженства…
И сейчас он предлагает ей бриллиантовое колье…
За секс…
Она очень осторожно закрыла коробку и положила перед ним.
— Я не проститутка.
Его лицо не изменилось.
— Твоя сестра, — он говорил так тихо и нежно, что у Энн поднялись волоски на затылке, — обладала по крайней мере одним достоинством. Она не скрывала правду о себе. А ты ханжа и лицемерка. Ты даже хуже твоей сестры. Она торговала своим телом, а ты продала свою плоть и кровь. Ты продала ее дитя. Так что не изображай оскорбленную добродетель. То, что я тебе предлагаю, твоя сестра счастлива была бы получить от любого богатого мужчины.
Что-то неуправляемое прорвалось внутри Энн. Она закричала:
— Не смейте так говорить о Карле! И подавитесь своими бриллиантами! — И выскочила из комнаты, ослепленная безумным гневом.
Непонятным образом оказавшись в своей комнате, Энн бросилась на кровать.
Она не просто рыдала — это было ближе к истерике. Карла, бедная Карла — даже могила не может уберечь ее от грязных оскорблений Никоса Теакиса. Этот человек открыл Энн море чувственных восторгов — и притом считает ее не более чем проституткой…
Она судорожно обхватила себя руками и сжалась в комочек, потому что болело все — внутри и снаружи.
Никоc не шелохнулся, когда она так стремительно выскочила из комнаты.
Без бриллиантового колье.
Почему?
Он же видел, как она смотрела на чеки. Казалось, колье она будет желать еще более страстно.
К тому же ей нравилось в его постели… в этом ошибаться он не мог.
Любая мысль об Энн Тернер в постели была опасна. Все его тело стонало от тоски по ней. Двадцать четыре часа прошло после их свидания в пляжном домике. Уже вчера он тосковал, но тогда была надежда. А сейчас…