"Достаточно времени" подразумевало трость. Не ротанговую трость, которую она использовала, чтобы оставлять синяки размером с ладонь на задницах и бедрах клиентов. Нет, то, что ей нужно было - это маленькая трость - белая, пластиковая, длиной как палочка дирижера. На самом деле, она всегда ей напоминала дирижерскую палочку; которую она использовала, чтобы дирижировать симфонией боли.
Она начала под левой лопаткой и оставила двухдюймовую полосу на коже от удара. Неброская маленькая игрушка, никто даже не подозревает какую боль она приносит, до тех пор, пока не ощутят на себе ее силу. Надрезы лезвием менее болезненны, чем этот маленький дьявол.
- Дыши, - приказала она, и снова хлестнула его, почти на полдюйма ниже от первого рубца. - Не забывай дышать...
- Я дышу, - ответил он, хотя, казалось, что секундой ранее задерживал дыхание.
Он терял сознание во время их сессий, особенно во время сцен с удушением. Никакого вреда, никакого нарушения границ. Обмороки, падения, рыдания, доводят до точки надлома и оставляют там смотреть в бездну - вот что происходит за запертыми дверями подземелья, когда ванильный мир не смотрит и монстры выходят поиграть. В этой комнате с этим мужчиной, только Богу она могла ответить, но Бог не задавал вопросов.
- Хороший мальчик. Отключишься со мной, и игра будет окончена. А мы ведь не хотим этого, правда? Ты еще даже не кончил. Ты примешь еще тридцать. - Сказала она, ударяя его еще раз и улыбаясь при виде багряно-красной линии на спине, - и мы обсудим добавление чуточки удовольствия в этот микс.
- Тридцать три рубца?
- Что? Я люблю библейские цифры. А теперь заткнись и дыши. - Она снова полоснула его, опускаясь вниз по левой стороне. К тому времени как она закончила с ним, не осталось ни одной части на его теле от шеи до бедер, которая бы не была украшена синяками, не кровоточила или не была покрыта шрамами. Он любил свои сувениры, и он всегда их так называл. Сувениры от его каникул в Аду.
Всю правую сторону она расписала еще большим количеством рубцов. Чтобы усложнить задачу она заставила его считать удары ее палочки последние семнадцать раз. Его "один" прозвучал уверенно. "Пять" с болью. К "десяти" он прошептал цифру. На "тринадцати" она едва слышала его. На "семнадцати" она его сломала. Прошла почти минута, пока он не произнес цифру.
- Я жду... - она провела палочкой по его спине, позволяя той щекотать его израненную кожу. - Ты ведь хочешь немного удовольствия, правда? Если ты хочешь отдохнуть от боли, ты должен назвать число. Ты знаешь, что я оставлю тебя здесь висеть всю ночь, пока ты не скажешь число. Я возьму книгу, притащу стул и буду читать. Я никуда не тороплюсь...
Он шумно сглотнул и вздрогнул. Бедняжка. Сегодня всю боль она обрушила только на одну часть его тела - его спину. Обычно столько боли она распределяла по большой площади - спине, заднице, бедрам... Хотя такую любезность она припасала для других клиентов. Более нежных клиентов, более слабых клиентов, выдрессированных клиентов. А этот клиент получал лучшее от нее, потому что платил лучше. И когда кто-то платит лучше, она делает худшее.
- Остался один... ты ведь можешь принять еще один?
Его единственным ответом был кивок. Она увидела, что под маской он закрыл глаза, и она воспользовалась возможностью, чтобы просто взять его. Кем он был? Она задавала себе этот вопрос с первого дня их знакомства, когда ей было всего лишь шестнадцать. Какую тайну он хранил за этими глазами и внутри этого израненного и прекрасного тела? Она могла бы выбить из него секреты, но знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не хотела их знать на самом деле...
- Семнадцать, - произнес он твердым голосом, подняв голову.
Семнадцатый удар был самым сильным.
- Это за "должно быть он мазохист".
Она поцеловала его рубец, прежде чем бросить палочку на пол и раздавить ее ногой. Она никогда не использовала игрушку или что-либо еще после того, как применяла ее с ним. Это был единственный знак уважения ему, когда он находился в ее подчинении. Как только флоггер, или трость, или лезвие касалось его тела, больше этот девайс никогда не прикасался к другому. Она или сломает, или уберет его подальше, чтобы в будущем снова использовать и только на нем.
- Я заслужил это. - Он расслабился в оковах, упираясь лбом в плечо.
- Заслужил. И кое-что похуже. Я пытаюсь решить, насколько хуже.
- Я подчинюсь любому вашему желанию, Maîtresse.
- Я знаю. В этом то и проблема. Слишком много вариантов. Я могу выпороть тростью твои ноги. Я могу налить обжигающего воска тебе на яйца. Хмм... так много способов сделать тебя моей сучкой. Сложно выбрать один.
- Вы открыты для предложений, Maîtresse?
Он повернул голову и посмотрел на нее через пространство между своей рукой и крестом. Конечно, они оба знали, что он не должен смотреть на нее. В этот вечер, она была главной, она была Доминантом, а он собственностью ради ее прихотей и любого насилия, которое она только пожелает. Но она не могла злиться на него, за нечто столь человечное как взгляд в глаза. Как она увидит его голод, его потребность, его покорное отчаяние, если не будет видеть его глаз? В этот раз она пропустит его взгляд. Только еще раз выпорет флоггером. Ничего порочного. Она сохранит порочность до следующего раза, когда он сделает то же самое.
- И какое, скажи на милость, у тебя предложение?
Его единственным ответом был смех, и все что ей надо было услышать - это смех. Низкий, хриплый, мужественный, от которого плавятся ноги, дрожат колени, трусики-внезапно-исчезают-и-висят-на-столбике-кровати смех. Было приятно знать, что не он один был в настроении.
- Что ж, хорошее предложение.
- Merci, Maîtresse.
- Если я собираюсь это сделать, ты должен заработать это.
- Я понимаю, - ответил он, почти торжественно. Никакая угроза содержащая слово "заработать " не могла вызвать почтение в сабе. Она уже растерзала его спину тремя различными способами. Время Госпоже полечить переднюю сторону.
Она освободила запястья мужчины и развернула его, жестко прижимая спиной к окрашенной древесине. Он заметно вздрогнул, когда спина прижалась к кресту. Он целую неделю будет в агонии после сегодняшнего дня. А может и две.
Она пристегнула его запястья к кресту, и ощутила, как к ее животу прижимается эрекция. Ничего не заводило его больше, чем боль. Не тройнички, не оргии, не доминирование, не подчинение, ничего. Она знала, что сейчас его потребность в освобождении была так сильна, что превратилась в еще одну форму пытки. Хорошо.
- Ты хочешь кончить, не так ли? - спросила она, прижимаясь бедром к его бедру, и он вздрогнул от прикосновения.
- Сейчас смерть будет единственным выходом.
- Я не позволю тебе умереть. Это слишком милосердно. Я не в настроении быть милосердной сегодня. Однако, я в настроении украшать. Ты знаешь, я люблю твои шрамы, следы от пуль, все... но думаю, могу кое-что украсить здесь. - Она провела рукой по его груди. - Ничего долговечного. Подожди. - Влепив ему легкую, оскорбительную пощечину, она ушла. И вернулась с колесом Вартенберга и фиолетовой палочкой
- Только пять линий, - сказала она. - Посчитай их для меня. Это была...
- Одна... - задыхаясь, ответил он.
Она провела колесом по его груди второй раз, затем третий. Госпожа проводила по старым шрамам, по соскам, по чувствительной коже внизу живота. Когда она прикоснулась к его тазовой кости он закашлялся от боли. Ему пришлось сказать "пять" два раза из-за затрудненного дыхания. Она притворилась, будто не расслышала его.
- Это было пять. Очень хорошо.
Он тяжело выдохнул с очевидным облегчением.
- Но давай еще раз повторим. На французском. Скажи ‘un", - приказала она и прокатила колесо еще раз по его груди.
Звук, сорвавшийся с его губ был больше похож на животный, чем на человеческий. Именно это она и хотела услышать.
К тому времени как они добрались до “cinq” на его груди пересекались десять линий, тонких и красных как клеймо. Следы исчезнут довольно быстро. Те, что остались от колеса и палочки будут держаться день или два. Потрясающе, когда нечто похожее по ощущениям на то, будто кто-то вскрывает тебе грудь ножом, может совсем не причинить вреда.
- По шкале от одного до десяти, - обратилась она к нему, убирая палочку и выбрасывая колесо в урну, - как это было?
- Onze, - ответил он, его веки были крепко сжаты, а все тело содрогалось от последних волн боли.
- Onze? Я причинила тебе боль на все одиннадцать? Должна сказать, сейчас я чертовски горжусь собой.
Она прикоснулась губами к его груди и провела языком по одной дорожке. Ее горячий рот на его израненной коже должно быть ощущался как соль на открытой ране. И, тем не менее, он еще больше возбудился от последнего раунда пытки.
Возможно, пришло время избавить его от страданий.
Она встала с ним лицом к лицу и прижалась к его бедрам.
- Никогда не видела такого твердого члена. А я много стояков повидала.
- У вас дар причинять боль, Maîtresse.
- Что тут скажешь? Я люблю дарить подарки. И сейчас я в очень хорошем настроении дарить. А ты в настроении принимать?
- Да, - выдохнул он, большего отчаяния в его голосе она еще не слышала.
- Значит, ты знаешь какой зануда мой непрошибаемый босс, так? Мне запрещено продавать секс. Только извращения. Я могу довести до оргазма только женщин, но не мужчин...
- Ненавижу вашего босса. У него нет ни капли сострадания.
- Скажи мне вот что. Если... ты заплатишь мне за боль, а секс будет за счет заведения. Как это назвать?
- Идеальный компромисс. Наверняка даже ваш босс не найдет к чему придраться.
- То, чего он не узнает, не причинит ему боли. - Она приблизилась к его губам.
- Да... что бы мы не сделали, - ответил он, улыбаясь ей, - давайте не будем причинять ему боль.
Подмигнув, она медленно и глубоко поцеловала его. Поцелуй ощущался более извращенным, чем вся та боль, которую она дарила ему за последний час. Она была Доминатрикс. Боль была ее профессией. Даже проститутки не целуют своих клиентов. Но опять же, этот клиент был особенным.
Она отстранилась и улыбнулась ему.
- Теперь я должна отвести тебя в спальню. Как же мне тебя туда повести? Опять поводок?
- Боже, пожалуйста, нет.
- Тогда на четвереньках. Сидеть, мальчик.
Присвистнув и похлопав по ноге, она приказала ему следовать за ней, будто он был ее собачкой. И как собачка он на четвереньках пошел за ней. Как только они оказались в спальне, она схватила его за волосы на затылке и подняла с пола.
- На середину кровати. На живот, - сказала она. - Располагайся. Я скоро вернусь.
Она задержалась в подземелье немного дольше, чем требовалось. Он так ждал освобождения. Почему бы не заставить его подождать еще парочку минут? После того, как она подготовила себя, затянув ремни страпона и собрав все необходимое, она села, вытащила из ящика пилочку и аккуратно начала подпиливать ногти.
Как только ее ногти стали блестеть как отполированное стекло, она решила обратить внимание, которое он заслужил, на несчастного мужчину в соседней комнате.
Госпожа вернулась в спальню и, не говоря ни слова, взяла его левое запястье в руку. Она закрепила манжет на нем и привязала его к столбику кровати веревкой и карабином. То же самое она проделала с правой рукой и обеими ногами - он лежал, распластавшись лицом вниз, не способный никуда убежать. Она забралась на роскошные золотые и красные парчовые простыни и усыпала поцелуями и укусами от запястья до плеча вниз по центру его спины, которая теперь была окрашена красным и фиолетовым от синяков и крови. Она оседлала его бедра и легонько пощекотала бока кончиками пальцев.
- Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, ты несколько десятков раз трахал меня в зад. Не очень приятно, учитывая, что твой член больше твоего эго.
Она взяла тюбик со смазкой, выдавила немного на пальцы и начала наносить на него.
- Не помню, чтобы вы жаловались...
Он определенно не жаловался в этот момент. С ее пальцами внутри него, его дыхание стало хриплым и рваным. Он вдыхал между каждым словом, вздрагивал от удовольствия с каждым разом, как она глубже проникала в него.
- С чего бы это мне жаловаться с твоим-то членом в моей заднице? - она вытащила пальцы. - Похоже, Рождество нагрянуло ко мне пораньше. Да, кстати, с Рождеством.
Удерживая страпон в руке, она проникла в него одним плавным движением и остановилась, застыв только для того, чтобы послушать его похотливые стоны.
Она начала двигаться и двигаться медленно, давая ему открыться для нее. Мужчина любил анальный секс... давать, получать, наблюдать, все вышеперечисленное. Но он держал свою свитч-сторону настолько скрытой, что редко позволял себе это удовольствие. У других мужчин в их сообществе была плохая привычка - с презрением смотреть на мужчин пассивов и сабмиссивов. Лицемеры, все они. Они пробирались в ее подземелье, пока остальной мир не смотрел, садились у ее ног и умоляли их вот так трахнуть. Она выбивала из них все дерьмо и прогоняла. Она никогда даже не давала им шанса заработать удовольствие, которое так охотно дарила этому особенному клиенту. Эти лже-Домы, как мачо, размахивающие членами, не заслуживали быть ее сучкой.
- Я делаю это только потому, что ты заслужил, - сказала она, снова проникая в него. Она ласкала его плечи, его бока, кончики пальцев как по шрифту Брайля, порхали над красными рубцами. Она наклонилась вперед и на пару мгновений легла на его спину, продолжая работать бедрами. – Других причин нет.
- Ни одной? Вам это не нравится?
- Едва ли. Ненавижу это, - сказала она, и дрожь удовольствия пронзила ее бедра. Она закрыла глаза и вонзила пальцы в его тело. - Всей душой ненавижу...
Он рассмеялся в ответ на ее ложь, и она шлепнула его по спине, чтобы наказать.
- Смеяться я не разрешала. Только стонать, рычать и может быть ахать.
- Ахать?
Она сильнее и глубже толкнулась в него, и он ахнул.
- Именно, - ответила она, легонько укусив его спину. - Ахать.
Она любила подобные вещи, с ним особенно, хотя у нее была пара девушек саб, которых она трахала до бессознательного состояния. Нет ничего более раскрепощающего, чем проникать в другого человека, трахать его до умопомрачения и доводить до рваной грани, где удовольствие переплетается с болью.
- Достаточно? - спросила она, его дыхание становилось все более и более затрудненным.
- Никогда, - прошептал он.
- Окей. Хорошо. Я продолжу трахать тебя. Я собиралась отсосать тебе и позволить кончить мне в рот, но как скажешь. Если ты так настаиваешь.
- Я могу изменить ответ?
- Думаю, ты только что это сделал.
Она вышла из него и сняла страпон, с размаху сбрасывая его на пол. Мужчина должен быть счастлив, что у его члена такая выдержка.
Час болевых игр, доминирование и трах сделали ее более чем готовой принять его член в свой рот. Она освободила его, перевернула на спину и стоя на коленях, развела его бедра настолько широко, чтобы она могла сесть между ними. Сначала, она взяла его в руку и только потом в рот.