Но сон, судя по всему, волшебный. «Очень может быть, – подумала она, когда его правая рука ловко переместилась именно туда, куда ей и хотелось, – что потеря памяти освободила в мозгу пространство для каких-то других способностей. Либо он телепат, либо очень и очень ловок».
– Еще? – осведомился он и, не дожидаясь ответа, мягко надавил на разбухший бутон плоти.
Клодия пронзительно вскрикнула и как будто улетела в восхитительное блаженство. Еще содрогаясь в замедляющемся ритме наслаждения, она все же удержалась за реальность – в данном случае в виде мойки – и не уткнулась лицом в мыльную воду. На большее ее не хватило, и она осталась беспомощной игрушкой, марионеткой в крепких руках любовника.
Отдуваясь и все еще кружась в сладостном водовороте, Клодия почувствовала, как он проворно стащил ее трусики и джинсы до колен и с такой же ловкостью высвободил свое главное оружие. Она еще не отошла от оргазма, когда он проник в нее.
В этот раз он не был ни нежным, ни неторопливым. Словно подстегиваемый новизной и опасностью ситуации, он взял ее быстро и без церемоний. «Ты опять читаешь мои мысли», – как в тумане подумала Клодия.
Ее сумасшедший, нескончаемый оргазм продолжился, обрел новую силу, а руки начали уставать от напряжения. Ей пришлось держаться за двоих, потому что Пол был занят ее грудью и клитором. Через несколько минут он бессвязно вскрикнул, руки его заметались по ее телу, в котором билась горячая плоть. Клодия закусила губу – палитра ее собственных ощущений вспыхнула с двойной яркостью и резкостью.
Они вполне могли закончить на полу, но каким-то чудом удержались на ногах. И поймали себя на том, что смеются, как подростки, лихорадочно поправляя одежду.
– Наверно, я уже никогда не смогу воспринимать мытье посуды в прежнем свете, – усмехнулась Клодия, глядя на мыльную пену, бывшую безмолвным свидетелем их безумств.
Чайник стоял, забытый, на сушилке, но когда она потянулась за ним, вспомнив о предложенном сто лет назад чае, Пол взял ее за руку и подвел к кухонному столу. Выдвинув стул, усадил.
– Позволь мне. – Он вернулся к раковине, сверкнув через плечо своей неотразимой, солнечной улыбкой. – Это самое малое, что я могу сделать, учитывая обстоятельства.
Клодия смотрела, как он уверенно, словно у себя дома, хозяйничает на ее кухне. «Быстро вы освоились, а, молодой человек?» – подумала она, следя за его четкими, экономными движениями, пока он собирал посуду и заваривал чай с ловкостью человека, занимающегося этим каждый день всю свою жизнь. Умение правильно заваривать чай, похоже, прекрасно сохранилось в его памяти, хотя ни как его зовут, ни кто он такой, гость вспомнить не может. Ей вспомнились настойчивые предостережения Мелоди. Неужели все это притворство? Искусная, достойная награды игра?
Она подождала, пока он нальет себе и ей чай, попробовала свой – который оказался даже вкуснее того, что получался у нее самой! – и перешла к делу.
– Итак, Пол, как нам с тобой быть?
Он посмотрел ей в глаза – прямо, не увиливая, открыто, и она покраснела, будто сама попала под подозрение.
– Не знаю, – медленно проговорил он и вдруг, словно смутившись, принялся крутить в пальцах ложку. Такая резкая смена настроения окончательно выбила почву из-под ног Клодии. Он такой переменчивый, никогда не знаешь, как себя вести с ним.
– Я не знаю, с чего начать, – продолжал он, – или куда идти. Вообще-то, я даже не знаю, где нахожусь…
Он положил ложку, поднес чашку к губам и сделал глоток. На лице промелькнуло удовольствие.
– Посмотрим, что нам известно. – Клодия поставила чашку и положила руки ладонями на стол. Надо быть твердой, взять разговор в свои руки. – Тебя зовут Пол, тебе больше двадцати одного года, и ты любишь чай, «Мадам Баттерфляй» и секс.
– Ну, я бы хотел внести небольшие поправки, – отозвался Пол, блеснув глазами. – Мне нравится классическая музыка вообще, я думаю… я обожаю чай и мне нравится любовь. Похоже, это единственное, что я умею делать, и делать хорошо!
Маятник его душевного состояния снова качнулся в сторону уверенности.
Клодия старалась держаться твердо, быть объективной, хотя отзывчивость ее тела на любой жест незнакомца затрудняла дело. Даже насытившись, тело вновь подавало недвусмысленные сигналы.
– Что касается того, где ты… – Она огляделась, что было легче, чем смотреть на него, и неопределенно повела рукой. – Это мой дом, Перри-хаус, на Грин-Джайлз-лейн, 162, в Роузвелле под Берфилдом, Оксфордшир. Мы приблизительно в шестидесяти милях от Лондона и в десяти – от Оксфорда, а река, в которой ты вчера купался, называется Литтл Бер, она впадает в Темзу.
– И с ее берега ты подглядывала за мной, – напомнил он, лукаво поглядев на Клодию.
– Ты находился на моей земле, да будет тебе известно! – парировала она. – Это называется незаконное вторжение. Так что я имела полное право… наблюдать за тобой. – Она чувствовала, что с каждой минутой все больше и больше подпадает под его влияние. Это пугало, и она твердо вознамерилась не уступать. – Прекрати меня отвлекать. Итак… ты знаешь, какой сейчас месяц и число?
Он нахмурился, но без прежней растерянности.
– Понятия не имею… Середина лета?
Она назвала дату, и он пожал плечами.
– Приблизительно совпадает с моими ощущениями.
– Помнишь ли ты что-нибудь еще? Что-нибудь конкретное? Какое-нибудь событие. Имя. Что угодно.
Пол поставил чашку, глубоко вдохнул и, казалось, сделал над собой усилие. Клодия ощутила укол раскаяния за то, что давит на гостя, да еще открыто выражает сомнения. Лицо его напряглось – и сердце хозяйки сжалось.
– Помню только какие-то обрывки, – сказал он наконец чуть охрипшим от расстройства голосом и стал теребить край рубашки, то разглаживая ткань, то сминая ее длинными, изящными пальцами. – Впечатления. Фрагменты… Помню, как кто-то меня бьет. Потом пинает ногой. – Он отпустил рубашку и на секунду прижал ладонь к боку, где, как знала Клодия, темнел внушительный синяк. – Помню какое-то многолюдное место. Машины на стоянке. Все пялятся на меня. У них огромные… какие-то странные глаза. Словно не в фокусе.
– Это было недавно? Или еще до того, как с тобой что-то случилось? – с нарастающим беспокойством спросила Клодия. Пол задрожал и закрыл лицо руками.
– Недавно, кажется. – Ответ прозвучал немного невнятно. – И я помню, что был в… в кафетерии. Должно быть, у меня была в кармане какая-то мелочь. Думаю, я что-то съел… выпил чаю… – Он убрал руки и криво улыбнулся ей. – Да, я ясно это помню. Чай был отвратительный. Потом я пошел в туалет, умылся… и до смерти испугался, увидев себя в зеркале. Мое лицо… оно ничего для меня не значило.
«Как должно быть мучительно видеть собственное
– Что ж, думаю, прежде всего нам с тобой надо сделать следующее, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал если не по-деловому, то, по крайней мере, внятно. – Ты явно какое-то время недоедал, поэтому, во-первых, я приготовлю тебе обильный, но здоровый завтрак. А во-вторых, тебя должен как можно скорее осмотреть врач. Ты определенно получил травму головы. – Она бросила взгляд на ссадину на лбу, которая все еще выглядела ужасно. Падавшие на лоб волосы ее частично скрывали, но потенциальную опасность игнорировать было нельзя. – Это может быть серьезно.
Пол не отрывал глаз от их сплетенных рук.
– Врач? – Он нахмурился, морща лоб, как будто это слово либо было совершенно ему незнакомо, либо имело какой-то особый, возможно, угрожающий смысл. – Что-то мне не хочется ни к какому врачу. По крайней мере пока. Голова у меня нисколько не болит, – продолжил он, напомнив упрямого ребенка, который не дает промыть содранную коленку. – Ты же сказала, что память сама вернулась к тебе через две недели. И со мной может произойти то же самое.
– А может, и нет, – возразила Клодия. Ее подозрения вновь пробудились.
– Не хочу, чтоб меня осматривали, ощупывали, тыкали в меня всякими холодными инструментами, приставали с вопросами. Чтобы обращались со мной как со слабоумным! – выкрикнул он с неожиданной горячностью и вырвал руку.
– Все будет совсем не так, – заверила его Клодия, подумав о своем семейном враче. Прекрасный специалист, но несколько суховат, сразу переходит к делу и вопросов задает много, прямых и острых.
Она уже начала было обдумывать перспективы визита в амбулаторное отделение больницы, где отношение будет таким же сухим, но гораздо более безличным, когда ее осенило.
Клодия вспомнила короткий разговор на похоронах Джеральда и любезный, но довольно странный телефонный звонок вскоре после этого. «Знаю, я не твой семейный врач, но если тебе понадобится кто-то, чтобы поговорить, звони мне не колеблясь. Либо домой, либо в Лондон, в клинику. Даже если просто поболтать… может быть, смогу помочь».
А ведь действительно может, подумала Клодия, снова схватила Пола за руку и заставила посмотреть на нее.
– Послушай. Есть другой способ. Я знаю одного человека. Женщину. Она врач, но в некотором смысле и друг. Если я ей позвоню, согласишься ли ты по крайней мере встретиться с ней? Обещаю, она не будет обращаться с тобой как со слабоумным.
Глава 5
Что доктор прописал
«Проблема в том, что врач может оказаться еще большим фриком, чем предполагаемый пациент», – думала Клодия, на ходу разглаживая мягкую ситцевую юбку цвета охры.
О докторе Беатрис Куин в Роузвелле говорили много всякого. И когда после ланча Клодия открыла входную дверь, то сразу поняла, почему эту женщину окружает столько невероятных слухов и сплетен.
– Ну, привет! Всегда знала, что ты когда-нибудь позвонишь, но не ожидала, что ты будешь при этом так замечательно выглядеть, – сказала доктор и, окинув Клодию долгим, теплым взглядом, уверенно прошла мимо нее в холл. – Чем могу помочь? Расскажи мне об этом своем прекрасном незнакомце все.
Клодия вдруг оказалась куда ближе к доктору Куин, чем ожидала. Беатрис резко обернулась и остановилась всего в паре шагов. Не успела Клодия перевести дух, как ее звонко расцеловали в обе щеки по континентальному обычаю, и в нос ударил головокружительный запах экзотических духов. Как следует поздоровавшись с хозяйкой – и здорово ее смутив! – докторша отступила, покачиваясь на пятках с лукаво-вопросительным выражением на лице.
Единственной данью традиции в этот чудесный день у Беатрис Куин казался старомодный и довольно потертый медицинский чемоданчик. Самая заурядная, обыденная, вполне нормальная вещь в отличие от ее владелицы. Экстравагантность доктора Куин буквально бросалась в глаза; Клодия немного даже испугалась, но в то же время почувствовала приятное волнение.
Красота Беатрис тоже была необычной. Примерно возраста Клодии, возможно, чуть старше, доктор решила пренебречь строгим деловым стилем и облачилась в тонкую белую блузку и облегающие брюки из сиреневой замши. На ногах экзотические босоножки, на руке, выше локтя, тяжелый, так называемый невольничий серебряный браслет, на запястье другой – массивные, определенно мужские, часы. Зеленые глаза; роскошные длинные огненно-рыжие волосы заплетены в простую косу; в общем, сказать, что Беатрис Куин производила впечатление, значит ничего не сказать.
– Пожалуйста… прошу вас, проходите, доктор Куин, – промямлила Клодия, чувствуя себя глупо из-за своего явного смущения и восхищения. В конце концов, Беатрис Куин – такая же женщина не первой молодости, как и она, с такой же «экипировкой» и теми же «пунктиками». Так откуда же тогда это приятное покалывание?
– Ради бога, называй меня Беатрис и на «ты», – весело запротестовала доктор, когда Клодия привела ее в гостиную, все еще под впечатлением своей реакции на гостью.
«Как странно, – подумала хозяйка дома. – Невероятно. Я реагирую на нее точно так же, как на Пола, когда впервые его увидела. Что со мной происходит? Это полнейшее безумие!»
– Какая чудесная комната! – воскликнула Беатрис и, пройдя на середину гостиной, повернулась так резко, что длинная коса взметнулась в воздух. – У тебя так много красивых вещиц, – продолжала гостья, без приглашения усевшись на диван.
Добрая докторша, ясное дело, привыкла, что, куда бы она ни пришла, ее всюду принимают с распростертыми объятиями и интимной фамильярностью.
– Мне они нравятся, – неуверенно отозвалась Клодия, не зная, то ли сесть рядом с раскованной гостьей на диван, то ли в кресло напротив.
Беатрис вела себя вполне непринужденно; отставила чемоданчик, закинула одну затянутую в замшу ногу на другую и положила руки на спинку дивана, очевидно ожидая, что Клодия сядет рядом.
– Итак, наш пациент… – напомнила Беатрис, когда Клодия неуверенно присела. – Где он, кстати? В постели?
– Э… нет, – пробормотала Клодия, еще больше смущенная непрофессиональной интонацией доктора, сделавшей особое ударение на последнем слове.
Ясные глаза Беатрис многозначительно поблескивали. Она как будто уже знала обо всем, что произошло здесь с момента появления Пола, включая любовные схватки в спальне и на кухне. Однако Клодия была совершенно уверена, что ни единым намеком себя не выдала.
– Нет, он дремлет на тахте в оранжерее, – продолжала она, не в силах встретиться с пронзительным взглядом собеседницы. – Ему требуется отдых и сон… – Неужели совершила промах? Сболтнула лишнее? Доктор Куин даже не пыталась скрыть интерес к гостю. – Впрочем, самочувствие нормальное, ведет себя вполне адекватно. По крайней мере, сейчас. Вчера, когда он только появился, ему был здорово не по себе.
– Что ж, это хороший знак, – отозвалась Беатрис, снова перейдя на деловой тон. – Сонливость может быть результатом травмы… но, с другой стороны, если, как ты говоришь, он бродил несколько дней, то это может быть простое переутомление.
Клодия наконец рискнула взглянуть на доктора краем глаза – мисс Куин и впрямь посерьезнела и сосредоточенно хмурилась.
– Говоришь, у него рана на голове?
– Да, сильная ссадина, но ни опухоли, ни синяка не видно.
– Хмм. Судя по всему, ничего серьезного, но кто знает. Мозг – любопытный орган. Он может перенести страшное ранение, и пациент полностью поправится, а порой легкий удар причиняет серьезные последствия. – Заметив испуганный взгляд Клодии, Беатрис замолчала. – Не волнуйся! – Она быстро положила свои длинные, красивые пальцы с коротко стриженными ногтями на голую руку Клодии. – Уверена, это не тот случай. Если бы все было так плохо, то это почти наверняка уже проявилось бы.
Клодия чувствовала полное замешательство – и ужас от самой себя. Быть может, Пол в эту минуту страдает от неизлечимого повреждения мозга, а она только и думает, что о нежном прикосновении пальцев Беатрис Куин к ее руке. Ее как будто обожгло или ударило электричеством. Примерно как прошлой ночью, когда до нее дотронулся Пол.