— И ты никогда не был женат? — задала она прямой вопрос, и эта прямота ему тоже импонировала.
— Ни разу в жизни, — усмехнулся он. — А ты? — рискнул и спросил.
— Была, — тихо ответила Марья, и Иван вдруг понял, что она ждала этого вопроса, что хотела поделиться своей болью, не отдавая себе в том отчета. В том, что это была боль, он не сомневался, прочитал это в ее огромных сейчас карих глазах, устремленных на него.
Она рассказывала спокойно, без предвзятости и приукрас, не пытаясь выставить бывшего мужа злодеем. Иван слушал и поражался, каким же нужно быть идиотом, чтобы не разглядеть рядом с собой такую чистоту. Как нужно было себя вести, чтобы она потеряла веру в счастье? А то, что она не верила в счастливую семейную жизнь, он тоже понял из ее рассказа, это читалось между фраз, хоть и говорила она без обиды, даже слегка равнодушно.
С наступлением вечера народу в кафе не прибавилось, они по-прежнему единственные занимали столик на улице. Музыка зазвучала громче, и Иван предложил:
— Потанцуем?
— Здесь? — удивилась она, оглядывая пятачок пространства с пятью столиками, стоящими практически вплотную друг к другу.
Да, места для танцев тут действительно нет, но Ивану до такой степени хотелось ее прижать к себе, что плевать он хотел на эту досадную помеху.
— Для нас хватит. — Иван взял ее за руку и помог встать из-за стола.
Наверное, он прижал ее сильнее, чем планировал, потому что буквально почувствовал, как она задохнулась от неожиданности, и немного ослабил хватку. Она пахла божественно, Иван не выдержал и зарылся носом в короткий ежик волос на затылке. Он не мог спокойно обнимать ее, его руки ощупывали спину, касаясь обнаженных участков в вырезе.
Не вино было причиной головокружения и потери самоконтроля. Они и выпили-то по бокалу сухого. Так на него действовала ее близость, она сводила с ума. Он ничего не мог поделать со своими руками, которые уже гладили ее шею, и губами, что ласкали ее висок и щеку. Он слышал ее прерывистое дыхание и угадывал мысли, лихорадочные, как его состояние. Она не знала, на что решиться, оттолкнуть его или позволить большее. И ему ее нерешительность была на руку. Первый раз в жизни он пытался воспользоваться чьей-то неопытностью, чтобы получить как можно больше.
Когда его губы коснулись ее, Марья резко отстранилась. Это был импульс, а не нежелание, он читал это в ее глазах, устремленных на него.
— Прости, — прошептал он ей на ухо, снова прижимая к себе. — Слишком стремительно, да?
— Не знаю, — честно ответила она, но не оттолкнула его.
И все-таки он поцеловал ее в следующее же мгновение, когда она подняла свое лицо, чтобы взглянуть на него, и губы ее оказались в опасной близости. Тогда, его эмоции вырвались из-под слабого контроля и зажили самостоятельно.
Она ответила… Что это был за поцелуй! Никогда в жизни ему не было так приятно. Он растворился в ее губах и дыхании. Хотел быть нежным, а получалось неистово. Первый раз он не мог контролировать свои порывы, словно хотел поглотить ее целиком.
Ночью, возвращаясь от нее и мысленно прося прощение у Лорда, которого запер так надолго в гостинице, Иван осознал, что не сможет жить без Марьи. Она была создана для него одного. Осознание напугало. Не слишком ли все произошло стремительно? Не нужно ли взять тайм аут, чтобы обдумать все как следует? А главное, он боялся, что она не думает так же. Он понимал, что решающую роль в ее податливости сыграло одиночество и отсутствие секса, так необходимого женщине. Но ему-то этого было мало. Ему нужна была ее душа, вся без остатка.
Маша ворочалась без сна, периодически застывая на спине и разглядывая потолок. Что она наделала? Что она наделала?.. Мысль беспрестанно билась в голове, сковывая страхом и отвращением к себе. Как могла она отдаться первому встречному? И как теперь жить дальше с этим позором?
Как только за Иваном закрылась дверь, она поняла, что совершила самую большую глупость в жизни. Вернее поняла Маша это чуть раньше, когда спала с глаз пелена страсти. Именно поэтому она даже не пошла провожать Ивана, полагая, что он догадался о ее состоянии.
С одной стороны она осознавала, что это была самая волшебная ночь в ее жизни, с другой — хотелось немедленно покончить с собой. Произошедшее она считала позором, падением себя, как личности.
О сне не могло быть и речи, она проворочалась в постели до утра. Когда прятаться от жизни под одеялом стало невозможно, будильник тревожно напомнил о начале рабочего дня, Маша заставила себя встать. Тело ломило то ли от бурного секса, то ли от бессонной ночи. Именно когда она налила себе кофе и отхлебнула его из чашки, почувствовала, как начинают слипаться глаза. И в таком состоянии ей предстояло продержаться весь день.
Как назло у входа в лечебницу повстречалась с Глебом.
— Ты чего какая? — удивленно спросил он.
Маша никогда не носила солнечные очки, но сегодня спрятала за ними покрасневшие от слез и недосыпания глаза. Раздражало два фактора — очки были старинные, еще времен молодости матери, и небо хмурилось, не пропуская солнечные лучи, даже дождь слегка накрапывал.
— Нормально все. — Маша попыталась прошмыгнуть мимо Глеба, но он преградил ей путь.
— А почему в очках? — В голосе появилось подозрение.
— Глаза болят, — ответил Маша, стараясь говорить спокойно и чувствуя, как в душе нарастает раздражение.
— Ну, ладно… Считай, что я поверил. — Глеб убрал руку, пропуская ее внутрь, а она едва сдержала вздох облегчения, так как была уверена, что допрос продолжится.
Букет красовался на столе, как напоминание о недавнем позоре. Первым порывом Маши был выкинуть его в мусорную корзину. Поразмыслив, она решила, что цветы не виноваты в ее порочности, и поменяла воду в вазе. Сидеть в очках в кабинете, который итак окутывал дождливый полумрак, было до ужаса неудобно. Пришлось снять их и спрятать в сумку.
Маша раскрыла журнал, но ничего не видела. Когда Петр Иванович в точности повторил вопрос Глеба, после получасового наблюдения, как она рассматривает одну и ту же страницу в журнале, Маша решила, что работать сегодня не в состоянии. Единственно правильное решение отпроситься домой и проспать до вечера.
— А что все-таки с твоими глазами? — в упор спросил Глеб, когда она зашла в его кабинет. — Плакала?
— Спала плохо, — ответила Маша и не выдержала, усмехнулась, так это мягко было сказано.
— А чего смеешься?
— Ну, Глеб, может, хватит уже?! Отпускаешь ты меня или нет? — взмолилась она, чувствуя, как ноги отказываются держать ее в вертикальном положении.
— Иди, конечно, — равнодушно произнес Глеб. Маша догадалась, что он обиделся. — Работа не волк…
Ну не могла же она рассказать, чтобы развеять его непонимание, как привела в дом малознакомого мужчину, без зазрения совести предалась с ним бурной страсти, получила от этого колоссальное удовлетворение, а потом медленно умирала, мучимая самокритикой. Ей до сих пор самой-то стыдно было вспоминать о ночных событиях. Каждый раз думала, произошло ли это на самом деле, или ей приснился страшный сон? Но во сне так не чувствуют и не кричат. Маша поняла, что краснеет, вспоминая, как кричала ночью в агонии страсти, и поймала очередной обидчиво-недоверчивый взгляд Глеба.
— Ну, я пошла… — и выскочила за дверь.
Дома стало еще хуже. Все напоминало Ивана, как он сидел на кухне и пил кофе, как лежал в ее кровати обнаженный… Маша поежилась, постаралась отключиться и забралась в постель. Сон сморил ее сразу же, сказалась бессонная ночь.
Проснулась она вечером, приняла душ, поужинала бутербродами и снова отправилась в постель. Но уснуть не смогла. Вместо этого заплакала, вспомнив, что сегодня Иван уезжает. Должно быть уже уехал. И даже не простился. Наверное, он заходил к ней на работу, а домой уже решил не идти. Все правильно, кто она такая? Случайная знакомая, каких у него тысяча.
Иван не позвонил и на следующий день, и через день… После памятной для Маши ночи прошла неделя. Наконец, она стала осознавать, что он не позвонит и не приедет. Все, что хотел, он получил тогда. Это было хоть и неприятной, но правдой жизни, к которой Маша попыталась приучить себя. К ударам судьбы не привыкать, смирится как-нибудь и с этим.
Всю неделю она боролась с плохим настроением, а в пятницу немного полегчало. Позвонила Тома и сообщила о своем вечернем приезде вместе с сынишкой. Осталось продержаться до вечера, а потом на время забыть о работе под несмолкающий щебет подруги.
Санитара Маша отпустила с обеда, как сама вернулась с комбината. Полдня она брала у подопечных кровь на анализы. Оставшуюся половину решила посвятить бумажной работе. Именно так — в тишине, когда никто не мельтешит рядом, а из коридора доносятся приглушенные звуки будней. А еще птичий щебет, проникающий в открытое окно, как неизменный атрибут лета — самого любимого времени года.
— Угостишь кофе? — В кабинет заглянула курчавая голова Глеба, нарушив установившуюся идиллию.
— Конечно! — бодро ответила Маша, хоть и испытала легкое неудовольствие от вторжения. — Заходи.
Глеб устроился за небольшим обеденным столом, и Маше ничего не оставалось, как присоединиться к нему и взять на себя роль хозяйки. Она вскипятила чайник, налила им по чашке кофе, выдвинула на середину стола вазочку с печеньем и конфетами. Все это время Глеб молча наблюдал за ее руками, чем тоже выводил Машу из состояния душевного равновесия. И это чувство стало новым, потому что раньше она так легко не раздражалась по пустякам.
— Слушай, а этот врач, что работал у нас, он твой знакомый что ли? — внезапно спросил Глеб.
— А ты откуда знаешь про него?
Вроде она не рассказывала Глебу про Ивана, и точно он их не видел вместе.
— Да, он приходил сюда… В тот день, когда ты отпросилась, помнишь?
И он молчал всю неделю?! Маша была шокирована. Она разглядывала спокойное лицо Глеба, жующего печенье и шумно прихлебывающего кофе, и не могла не возмущаться в душе. Как мог он скрыть, что Иван искал ее на работе?
— А почему ты молчал?
Как ни старалась, Маша не могла скрыть обиды и разочарования. Это отчетливо прозвучало в вопросе.
— Ну, ты же не спрашивала…
Она внимательнее пригляделась к Глебу, к тому, как он старается выглядеть равнодушным и незаинтересованным, при этом старательно избегает ее взгляда.
— Глеб, — позвала Маша. — Посмотри на меня, пожалуйста.
Он нехотя перевел на нее взгляд.
— Почему ты не сказал, что меня искали?
— А чего ты так раскипятилась? Это для тебя так важно? — Глеб нахмурился, и во взгляде его появилась злость.
И тут Маша поняла, что Глеб это не просто Глеб — хороший друг. Он имеет на нее виды, как мужчина. Поражало только, что раньше она этого не замечала или не хотела замечать. А может, он до поры до времени сдерживал свои чувства. В любом случае теперь уже поздно что-то менять. Дело сделано, и, наверное, так лучше и проще для всех. Не чувствовала она, что отношения с Иваном могут продолжиться. Несмотря на тоску и постоянные мысли о нем, Маша понимала простую вещь — он мелькнул в ее жизни, как эпизод, хоть и очень приятный.
Она хотела спросить, что Глеб сказал ему? А потом решила, что теперь это неважно, нужно просто научиться с этим жить.
— Ладно, проехали, — тряхнула она головой.
Глеб удовлетворенно хмыкнул, и Маша почувствовала новый приступ раздражения. Он еще и радуется, что поступил подло!
— Ты извини, мне нужно работать, — твердо произнесла она. — Закончишь тут без меня? — И не дожидаясь ответа, направилась к рабочему столу, так и не притронувшись к кофе.
Глеб понял ее правильно, потому что молча отодвинул чашку, встал из-за стола и покинул кабинет. Вот и ладненько! Так лучше для всех. Иначе, дальнейший разговор мог привести к ссоре, и ничего хорошего из нее не вытекло бы.
Ветерок уютно шелестел в камышах, с озера тянуло прохладой и запахом водорослей. Солнце палило нещадно, пришлось накрыть лицо кепкой, чтоб оно не обгорело. Колька рядом играл в песке, роя его лопаткой и поливая водой из ведерка.
— Ляпотаааа, — протянула Тома, переворачиваясь на живот. — Не хуже моря, хоть и болото.
Маша с Томой уже час, как загорали, обмазавшись защитным кремом. К тому времени подруга успела обгореть и облезть на морском побережье, откуда недавно вернулась. Маша взглянула на Колю. Вот кому все нипочем, черный, как негритенок. Он унаследовал смуглую кожу отца, а на морском солнце она и вовсе стала темно-бронзовой. Белокожей Тамаре повезло меньше, она моментально обгорала, потом вечер отлеживалась с температурой, а чуть позже начинала облезать крупными лохмотьями.
— Наверное, опять сгорю, — философски протянула подруга, подставляя солнцу правый бок, словно хотела и его спалить непременно.
— Так давай откроем зонт, — предложила Маша, кивнув на это приспособление от солнца, валяющееся рядом.
— Вот еще! — возмутилась Тома. — Загорать под зонтом? Я так не умею.
— Железная логика! — рассмеялась Маша. В этом была вся Тома — в противоречивости и нелогичности, но при этом жутко любящая близких людей и добрая. Маше подруга тоже была по-настоящему дорога, она ценила их дружбу.
— Слушай меня внимательно, — Тома облокотилась не покрывало и нависла над Машей. — В следующую пятницу в филармонии состоится конференция врачей. Я хочу, чтобы ты тоже там поприсутствовала.
— Зачем? Я же ветеринар.
Чего это ей взбрело в голову звать Машу на профессиональную конференцию.
— Да я тебе не лекции предлагаю слушать, а пойти на торжественный банкет по окончании конференции.
— Зачем?
— Чего заладила, зачем, зачем… — возмутилась Тома. — Надо! Надоело мне смотреть, как ты киснешь. Хочу познакомить тебя с потрясающим мужчиной и завидным холостяком.
— Томик, прекрати, а? — притворно — ласково произнесла Маша. — Не нужно меня ни с кем знакомить.
— Откуда ты можешь знать, нужно или нет? Ты же прокисаешь тут в одиночестве, как… как тина в этом болоте. — Она кивнула на озеро. — В общем, я даже не спрашиваю, хочешь ты или нет. Есть такое слово «надо»! Пригласительный лишний у меня есть. От тебя требуется только одеться поприличнее и явиться в филармонию к семи часам. Я тебя там встречу. А ночевать останешься у меня, даже не думай ехать на ночь глядя в свою тьмутаракань.
Ну, что тут скажешь? Если Тома вбила себе в голову, что пора Машу с кем-то свести, и даже нашла подходящую кандидатуру, то теперь ее не переубедить, легче подчиниться. Кроме того, Маша поняла, что ей нужно развеяться, мысли об Иване не давали покоя. А, как известно, клин клином вышибают. Так что, может Тома права, и ей пора с кем-нибудь познакомиться.
С тяжелым сердцем Иван покидал поселок. После того, как не застал Машу на работе, а познакомился со злобной обезьяной с голосом Левитана, как окрестил про себя Глеба, он направился к ее коттеджу. С полчаса топтался возле двери, периодически втапливая кнопку звонка и прислушиваясь, как по дому разносится мелодичная трель. Звонка после десятого, понял, что открывать ему не собираются. Ничего не оставалось, как вернуться в гостиницу, собрать вещи и своего златокудрого друга и отправляться восвояси.
Еще прошлой ночью, покидая ее дом, он понял, что завоевать эту женщину будет не так-то просто. Но он даже не предполагал, что она элементарно не захочет видеть его на следующий день. И это было не поражение, сдаваться так просто Иван не собирался. Он планировал завоевать свою Марью, оставалось определиться, как именно это сделать?
Уже на середине обратного пути он понял, что даже не взял у нее номер телефона. Хотя, разве можно решать такие вопросы по телефону. Нужно видеть ее глаза, читать эмоции, чтобы найти те самые слова. Она должна узнать о его чувствах не на расстоянии, слушая голос, искажаемый аппаратом связи. Она тоже должна видеть его глаза, через которые сможет заглянуть в сердце и понять всю силу его любви.
Иван решил, что поедет к ней завтра, после работы. Если записавшихся на прием будет не много, то можно раньше уйти, не дожидаться вечера. Приехать к ней, позвать на прогулку с Лордом и поговорить. Он даже себе не признавался, как боится увидеть в ее глазах отчуждение. Надеялся, что присутствие Лорда смягчит недоверие. Хотя, представив себе, как встречает ее после работы, не мог придумать, что скажет первым. Сомнения вдруг одолели, а правильно ли он делает, что так торопит события? Не нужно ли им обоим время, чтобы подумать? Он знал, что эта женщина нужна ему, но не ошибался ли в характере желаемых отношений? Готов ли он связать с кем-то свою жизнь?