После рождения младшего брата стало Маринке еще тяжелее. Теперь на ней, кроме Ленки, был еще и крикливый горластый младенец, вечно страдавший животом от обжорства. Из-за него в школу она пошла на год позже, и хотя на уроках все схватывала быстро, с полуслова, но успехами в учебе не блистала – домашние задания приходилось готовить на скорую руку, примостившись на краешке кухонного стола, отвлекаясь то на Валькин заполошный рев, то на Ленкины ябеды.
Затыкая уши пальцами, Маринка супила белесые пушистые брови, трясла одуванчиковой головой, однако напрасно: заливистый крик брага вторгался в чудесный мир таблицы умножения, перебранка матери с отчимом ударяла по безударным гласным, а пушкинское «Мороз и солнце – день чудесный» неизменно превращалось в оттепельную мряку за окном, в промозглую тоскливую мглу.
Учителя удивлялись неровности ее школьных успехов. И только Лидия Ивановна неизменно относилась к ней с тайной боязливой добротой.
Лишь летом наступали дни относительного затишья. Не было ни уроков, ни школы, можно было целый день носиться в зарослях татарника, ломать черемуху, объедаться ее черными, костяными, вяжущими рот ягодами… Порой Ленка с Валькой заиграются во дворе, а Маринка шасть – и опять с дурочкой, разбирает тряпочки, и словно нет ей, заразе, никакого дела До родных брата с сестрой.
– Вот возьми, почитай, очень интересная. – Лидия Ивановна протягивает девочке книжку.
«Айвенго», – завороженно читает Маринка. Вот бы убежать, спрятаться в зарослях берегового тальника, скрыться от всего мира, исчезнуть и самозабвенно погрузиться в чудесные страницы, пахнущие необыкновенным книжным запахом. Вот бы навсегда уйти в тот волшебный мир, где добро всегда побеждает зло, где женщины все, как на подбор, прекрасные принцессы, а мужчины – отважные рыцари…
– А я мамке скажу, что ты у учительши книжку взяла! – вредничает Ленка. Настороженным рыже-зеленым глазом она косится на оттопыренный карман сестры – нет ли там конфет? А зачем еще ходить в дом к учительше, если не за конфетами? Не за книжкой же!
Но конфет у Маринки на этот раз нет, и Ленка обиженно морщит нос: мамке скажу. Несмышленыш Валька тоже с ней заодно. Еще не понимает ничего, но уже морщит губенки, собираясь реветь, со своей обычной присказкой: «Ись хочу!»
Однако старшая сестра знает, как развлечь малышню.
– Хотите, покажу кое-что интересное? Ленка завороженно восклицает: «Хочу!» «Хосю!» – поддакивает братец.
– Пошли в малинник!
И вся компания дружно отправляется в экспедицию. Колючие стебли усыпаны пупырчатыми зелеными ягодами и невзрачными белыми цветами, вокруг них с маслянистым гудением вьются пчелы.
– Оса, боюсь! – на всякий случай ноет Ленка, опасливо пятясь.
– Юсь! – вторит ей братец и тоже кривится в бесслезном плаче. А потом на всякий случай добавляет, чтобы, не дай бог, не забыли: – Ись хосю!
Но Маринка приказывает брату: «Снимай штаны!» – сама помогает ему одной рукой.
– Ну, садись здесь, делай по-большому.
Валька послушно опускается на корточки.
Ему выполнить просьбу сестры – раз плюнуть. Ему в принципе все равно, куда делать свои дела – в штанишки или на землю в малиннике, и он заинтересованно тужится. Ленка заинтересованно наблюдает за покрасневшим от надсады лицом брата.
– Все! – торжественно возвещает Валька, натягивая штаны.
– А теперь смотрите! – Маринка берет сухую щепку и ворошит пахучую кучку. Белые червяки испуганно расползаются в стороны, виснут, цепляясь за край щепки, испуганно сокращают кольчатые белые тела. – Это глисты.
– Ой! – Ленка с уважением смотрит на брата. – Вот это да! А у меня такие есть?
– У тебя нет, – авторитетно объясняет Маринка. – Они есть только у Вальки и Вильмы.
Валька тоже берет щепочку. Он постоянно хочет есть, у него постоянно набитый, тугой, как барабан, сосущий живот. Но сейчас он забыл о еде и самозабвенно изучает червяков.
Книжка и связанное с ней преступление надежно забыто.
Мимо малинника по запасному пути неторопливо грохочет электровоз, машинист в сером картузе свысока взирает на малышню у подножия насыпи.
– «Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, едет поезд запоздалый!» – кричит ему Ленка, махая рукой. – Маринка, как там дальше?
Это старшая сестра научила ее смешной детской игре – прыгать по рельсам на одной ноге и приговаривать вслух считалку.
– «Из последнего вагона сыплется горох… Пришли куры – поклевали, пришли гуси – пощипали, пришел дворник – все подмел. Поставил стул, поставил стол и стал писать: я купил жене и дочке… Трик-трик точки! Разноцветные чулочки… Трик-трик точки! Поставил печать и отправил получать!» – Маринка легонько шлепает брата по заднюшке, тот довольно хохочет.
– Ельсы, ельсы! – повторяет Валька за сестрой. – Еде поед ападалы!
Про шпалы он вообще опускает. «Шпалы» – трудное слово.
На обратном пути к дому Вальку рвет какой-то зеленой водой, и он опять начинает ныть: «Ись хочу!»
Чтобы брат на время забыл про еду, Маринка предлагает новую забаву: «Пошли цыган смотреть!»
Через улицу в окружении одноэтажных бревенчатых развалюх, за дощатым забором – каменный дом цыганского барона, с башенками, с машинами у ворот, с хлопающим на ветру бельем. Цыгане поселились в этих местах недавно, лет десять назад. Сначала их все боялись, но потом ничего, привыкли. Такие же люди, как и другие. Думали, что они будут воровать все, что плохо лежит, а они ничего, смирные оказались. Главное, управу на них легко можно найти. Не угодят чем-нибудь – не скандаль и не жалобись, иди на прием к барону, выкладывай свои иеремиады. Тот мигом вернет похищенное и виновника без наказания не оставит. Коли ведро оцинкованное со двора свели – через секунду получишь обратно такое же, цыганята груши в палисаднике обтрясли – вот тебе, пожалуйста, бриллиантовый, целая корзина из нашего сада, кушай!
Цыганский барон – мужчина пожилой, дородный. Весь Мурмыш зовет его Ян Иванович, а как на самом деле его имя, не знает никто. Одет он богато, даже летом, в самую жару – в красивых сапогах со скошенными каблуками. У него «Жигули», «копейка», предмет всеобщей зависти поселковых мужчин, и мотоцикл «Иж» с коляской во дворе. Жена барона (местная баронесса) много старше его – старая, седая, с крючковатым носом, с богатыми золотыми цацками в ушах и на шее. Говорят, что барон живет с любовницей, собственной племянницей, но это только домыслы, точно не знает никто. Поселковые почти не общаются с цыганами, вот и приходится им довольствоваться собственными фантазиями. В доме барона полно женщин, молодых и старых. Все с грудными младенцами, все в золоте, все в цветастых юбках – крикливые, горластые. Но едва хозяйка на них прикрикнет – мгновенно смолкает шум-гам, затихают свары, а уж если сам хозяин фон-барон огненный взор бросит – в доме воцаряется тишина, как на небе, и даже младенцы не осмеливаются пискнуть.
Вечером цыгане-мужчины собираются в кружок, беседуют во дворе, обсуждая дела. Говорят между собой на незнакомом языке, красивом и звучном. Иногда они уезжают куда-то, их не бывает дома ночь, а то и две. Говорят, ездят воровать с завода запчасти для машин, а потом их сбывают с рук на самарском рынке. Но опять же точно никто ничего не знает. Начальник мурмышской милиции – первейший друг барона, на праздниках вместе гуляют. А деповских обывателей барон не очень-то уважает – что ему какие-то работяги!
– У него в доме все золотое, все с драгоценными камнями, ест он с золотых тарелок серебряными вилками, парчовыми одеялами укрывается, – рассказывает Маринка, глаза ее восторженно сверкают. – А еще цыгане воруют маленьких детей, таких, как Валька, и едят их по ночам, когда никто не видит…
Валька хочет зарыдать, но молчит, потому что боится. А вдруг на крик выскочит цыганский барон и потащит его в дом на заклание?
За те несколько лет, что цыгане живут в Мурмыше, они скупили все частные дома в округе и вплотную подобрались к баракам. Они бы и сами бараки скупить не прочь, но те, слава богу, не частные, а деповские. Цыгане-мужчины нигде не работают, числятся пастухами или конюхами в соседней Осиповке, в колхозе. Цыганки все, как на подбор, многодетные матери, даже самые юные, лет пятнадцати. Рано утром галдящей толпой они вываливаются из дома – идут на работу. Их работа – ходить по электричкам с грудничками, предлагать гадание, обирать пьяных и при случае тянуть все, что плохо лежит. Они любят приставать к простачкам из дальних деревень, узнавая «по глазам», где те прячут деньги. Возвращаются с добычей поздно вечером. Если добычи мало – беда! Мужья, их хозяева и повелители, ласково учат своих благоверных кулаком, проповедуя любовь к ударному труду на благо семьи.
Жители Мурмыша не признают за цыганами никаких магических свойств и с ироническим недоверием относятся к дешевой романтике цыганского табора, привитой советскому человеку фильмом «Табор уходит в небо». То ли цыгане с тех пор сильно испортились, рассуждают они, то ли мурмышские цыгане совсем на тех, киношных, не похожи. Не поют, не танцуют, а больше воруют. И гадают плохо.
К цыганкам гадать в поселке не ходят. Однажды какая-то особо любопытная бабенка пару раз отважилась ручку позолотить, да пришла разочарованная – наврали ей там с три короба, ничего из предсказанного не сбылось. Не обломилось ей ни сундуков с богатствами, ни великой любви, ни бубнового валета с машиной. А чего вранье-то слушать?
Вот и не ходят мурмышане на гадание к цыганкам, дедовскими способами пробавляются. А то все больше газеты читают, последнюю страничку, где карикатуры печатают и прогноз погоды…
Цыганята посещают ту школу, где учится Маринка. Правда, учителя сомневаются, что их удастся выучить хоть чему-нибудь. Цыганята плохо успевают по всем предметам, кроме арифметики. Арифметика у них идет блестяще, но только при особом, не описанном ни в каких педагогических рекомендациях, подходе.
– «У Васи было три яблока. Миша дал другу еще одно яблоко, – читает учительница задачку. – Сколько всего яблок у Васи?» Жан?
Цыганенок Жан тупо молчит, переминаясь с ноги на ногу, исподтишка пуляет бумажным катышком прямо в Маринкины пушистые волосы.
Тогда учительница читает задачку еще и еще раз. Потом поочередно загибает мальчишеские пальцы с траурной каемкой под ногтями, разъясняя задачку.
– Ну, понял? Сколько яблок?
– Шесть, – выдавливает Жан. – Или семь…
Учительница громко вздыхает:
– Хорошо, изменим немного условие задачи… Жан, у тебя есть три рубля, Коля тебе дал еще один рубль. Сколько у тебя…
– Четыре рубля! – счастливо блестя глазами, выпаливает Жан. И получает свою законную пятерку.
Лет в тринадцать цыганских парней женят – и с учебой покончено навсегда. Про девчонок даже говорить не приходится. Для них учеба считается не только излишней, но даже и вредной, и каждый год районные власти с трудом договариваются с бароном, чтобы тот все же отправлял детей в школу…
Внезапно туча чернявых пацанят налетает из переулка на барачных чужаков.
– Эй, Маринка, колбаса, ты крысиная коса, белобрысая сопля, дай за сопли три рубля! – звенят обидные стишки.
Верховодит шпаной одноклассник Маринки Жан. Это долговязый одиннадцатилетний парнишка в драной розовой рубашке, с босыми, черными от смолистой грязи, твердыми, как подметка, пятками. Он первый заводила на улице, инициатор всех пакостей и каверз.
– А ты подзаборный подкидыш! – обиженно вскидывается Маринка. В поселке говорят, что мать Жана давным-давно сбежала в другой табор, бросив детей.
Чужакам нет пощады! Жан опасно группируется, напрягает цыплячьи мускулы на руках – вот-вот бросится в драку. Маринка далеко отставляет острые кулачки, грозно хмурит светлые брови, по-боксерски переминаясь с ноги на ногу. Она готова грудью защитить брата и сестру.
Однако, вместо того чтобы драться, Жан, накопив во рту слюны, харкает изо всех сил. Плевок летит как стремительная ракета. Он пролетает мимо Маринки и запутывается в редких волосах Ленки. Девчонка испуганно скулит от обиды. Второй плевок достается Вальке, и тот, на секунду ослепленный, взвывает испуганной сиреной.
Уж этого Маринка стерпеть не может! Она бросается на Жана, и, сцепившись, они летят в пыль, мутузя друг друга под ребра злыми кулаками. Валька громко воет от страха за сестру. Ленка предпочитает рыдать молча. Цыганята оживленно толпятся вокруг и азартно подбадривают драчунов звонкими выкриками.
На шум из баронского дома вылетает носатая цыганка в развевающейся юбке. Несколько подзатыльников, пара ругательств на чужом языке – и клубок распался, Жана за ухо волокут в дом.
Мир восстановлен. Маринка, взяв за руки брата и сестру, избитая, но не побежденная, возвращается домой.
– Ничего, я тебя в школе отлуплю, – утешающе обещает ей Жан, скрываясь за воротами. – Чтоб ты сдохла! Чтоб у тебя нос провалился! Чтоб у тебя…
Новый подзатыльник обрывает поток ругательств…
Окно раскрыто, орет радио – мать уже дома. Маринка тихонько шмыгает в калитку, опасаясь скандала из-за порванного платья. Валька с паровозным ревом «Ись хосю!» бросается вперед, заслышав многообещающий звон посуды на кухне. У него условный рефлекс на грюканье тарелок.