Повисло тягостное молчание. Что-то щёлкнуло, я чуть не повернулась взглянуть, но удержалась. Наконец таинственный собеседник попросил:
— Пошли кого-нибудь ещё, как в других случаях.
— Я должен разобраться, в чём тут дело.
— Ты нужен в Дарготе.
Даргот — город-государство, где располагались официальные резиденции мировых магических орденов. Птичка-то у меня точно высокого полёта! «Птичка» возразила:
— Не преувеличивай, всё под контролем.
— Но…
— Хватит спорить, мне ещё вон сколько читать. Иди, отоспись, на тебе лица нет.
— Уж кто бы говорил. Вляпался, как мальчишка…
— И не напоминай, спать иди.
Щёлкнул засов. Подошедший к столу тёмный оказался передо мной, но я не осмелилась приоткрыть глаза. Не решилась плотнее закутаться в совсем не греющее одеяло.
Чирк — веки озарились пламенем свечи. Зашуршали бумаги. Тёмный сходил в маленькую комнатку, что-то положил на стол, переставил стул, уселся.
И стало тихо, только потрескивала свеча да время от времени шелестела бумага, перо.
Прошло довольно много времени, прежде чем подсмотрела: тёмный читал за столом, что-то выписывал…
Закрыла глаза. Шелестящие звуки напоминали часы, проведённые в полудрёме возле работающего Эсина.
Снова приоткрыла глаза: морщась, тёмный потирал правое плечо, перехватил перо левой рукой, сдвинул чернильницу и продолжил несколько неуверенно писать.
Шелестело перо, бумага… тёмный вынимал бумаги из кожаного пенала, раскладывал по стопкам, сворачивал, надписывал… Иногда замирал над каким-нибудь листом и рассеянно запускал пальцы в волосы, постукивал мягким кончиком пера по столу. Выражение лица тёмного при этом оставалось задумчиво-мягким, а Эсин во время работы постоянно хмурился.
Лёжа с закрытыми глазами, я вновь старалась представить, что рядом работает Эсин, но больше не могла: ритм письма, отсутствие гневного шелеста сминаемых страниц, неподвижность тёмного — всё напоминало о том, что рядом другой мужчина…
Сначала было ощущение возбуждения, потом — осознание, что я сплю, за этим — ласковое, почти невесомое поглаживание груди. Горячие пальцы скользили по коже, очерчивая грудь, рёбра, пробираясь по животу. Тёмный…
Я лежала на боку, сбивчивое дыхание щекотало ухо. Пальцы пробежались по бедру, чуть проворачивая меня. Злое мстительное возбуждение, терзавшее мужчину, уступало место простому и безыскусному желанию оплодотворить хорошенькую самку.
Чужую самку… Нет, мне определённо не понять некоторых мужчин.
Я лежала почти ничком, кожей ощущая это болезненное желание.
И восхитительное ощущение проникновение горячего, очень твёрдого тела.
И желание мужчины, чтобы я проснулась и всё поняла.
Но я решила подразнить:
— Ох, Бейл… — застонала. — Бейл…
Он придавил меня к постели, торопливо двигался, жарко сопя на ухо, стараясь засадить поглубже, чтобы я вскрикнула. Жар разливался, я тонула в нём и, охваченная судорогой, всё же застонала:
— Бейл…
— Это не твой муженёк, — прорычал хозяин гостиницы, неистово врываясь в меня, выдыхая: — Он мою жену отделал, а я — его. Уж я тебе засажу… будет знать… как чужих жён… как шляться по ночам…
Он так хотел, чтобы я вырывалась, я задёргалась — он сразу кончил, задыхаясь от восторга, от счастья, что заливает семенем чрево жены соперника, от ощущения свершившейся мести. Меня накрыло судорогой запоздалого удовольствия.
Хозяин мечтал, чтобы я разрыдалась, но мне не хотелось, по коже бегали колючие мурашки, меня переполняла энергия. Сев, я уставилась на завязывающего ширинку хозяина. Строго предупредила:
— Если не накормишь — пожалуюсь страже. И мужу. Он у меня мечник второго звена, живо отрежет причинное место за покушение на его собственность.
Хозяин побледнел так, что даже жёлтое сияние свечи не придавало его вытянувшемуся лицу здоровый цвет.
— Да-да, отрежет. — Злорадно ухмыльнулась. — Бывали прецеденты.
— Он первый… — промямлил хозяин.
— Сто золотых — и я молчу.
— Дваадцать, — хозяин молитвенно сложил руки.
Сторговались на семидесяти и бесплатной кормёжке меня. А тёмный… тёмному и в самом деле нечего шляться по ночам.
Глава 18
Таверна при постоялом дворе ещё не открылась, но для меня сделали исключение. Окинула зал недовольным взглядом: не слишком чисто, морёное дерево обивки и мебели создавало мрачное впечатление.
— Вы тёмным, что ли, служите? — покосилась на пришибленного хозяина.
— Ну… тут тёмный храм неподалёку.
— Ясно, — лениво прошлась к самому чистому на вид столу, уселась. — Чем порадуешь, хозяин?
Хозяин сник:
— Копчёности. Каша. Хлеб только вчерашний. Рыбное рагу… тоже вчерашнее. Лепёшки. Мёд… вино, пиво…
Предложения аппетита не вызвали. А поесть пора, даже если не хочется:
— Кашу с мёдом. Мята есть?
— Еесть.
— Завари. Тоже с мёдом, — махнула. — Поторопись.
Он метнулся в боковую дверь, а я подпёрла кулаками щёки и вздохнула.
Ну где же тёмный?
Что за дела у него тут, у птички моей высоко летающей?
И почему ему приспичило пойти на задание от Самранского храма тёмных? Понятно, почему меня отправили: Эсин негласно управляет всеми светлыми храмами страны, кого пошлёт, тот и пойдёт, он может даже со столичными тёмными пободаться относительно их кандидатов в наблюдатели или исполнители совместных расследований, но официально назначенного Его Темнейшеством следователя даже Есин не выставил бы из кабинета за сколь угодно язвительную шутку. А этого Эсин выставил. К тому же Эсин обязательно бы попросил меня охмурить дарготского следователя и глаз с него не спускать ни на секунду.
Да Эсин бы негодовал, если бы к нему направили тёмного следователя из самого Даргота: на такого практически невозможно повлиять, это угроза его авторитету, почти демонстрация силы противоположной стороны. Не говоря о том, что прибытие следователя тёмных из центра подразумевало бы необходимость вызвать оттуда же следователя светлых, а это Эсин точно счёл бы личным оскорблением.
Значит, мой тёмный скрыл принадлежность к храму Даргота.
В сердце проникал холод, под ложечкой мерзко сосало: что-то тут не так.
В чём смысл влезать в это дело с заднего хода? Ну ладно, Эсин мог издеваться, вешая на опытного следователя недоучку, а тёмному какая выгода? Шёл бы под прикрытием один, а меня с кем попроще отправили. Эсин не настолько всемогущ, чтобы о каждом шаге тёмных знать, провели бы своё независимое расследование.
А если Эсин по незнанию подсунул меня тёмному из вредности, даже не знаю, радоваться или огорчаться: вроде как помогла ему настроение улучшить, а вроде самой и не слишком радостно…
Выскочил хозяин с подносом, миг спустя передо мной оказалась холодная каша, плошка мёда и чашка, источавшая крепкий аромат мяты.
— Приятного аппетита, госпожа. — Хозяин поклонился. — Я буду там, если что понадобится — зовите, явлюсь в тот же миг.
Он вновь исчез в боковой двери, оставил её приоткрытой.
Продолжая гадать о мотивах Эсина и тёмного, поковыряла кашу, съела пару ложек. Вкус оказался не очень: идиотская идея — травы в кашу добавлять. Но не мне судить чужие вкусовые извращения. Набултыхав в чашку мёда, стала пить крепкий до горькости отвар.
«Какое дело обстряпывает тёмный? Не использует ли он меня, как прикрытие? — подула на отвар, глотнула ещё. — Все эти письма, таинственные посланники, дела с Противостоящими… Может, Эсин повесил меня на тёмного, чтобы лишить того свободы действий и отвлекать? Ну чем же на самом деле занимается тёмный?»
— Хозяин!
Он высунулся из укрытия.
— Иди-ка сюда и расскажи, как мы с супругом въехали, сколько я валялась без сознания, и чем он в это время занимался.
Вытирая руки о засаленное полотенце, хозяин послушно сел напротив, вздохнул:
— Ну… вы явились ночью. Тебя какой-то мужчина нёс, он недавно вот заглядывал. Утром к мужу твоему девушка какая-то пришла, он её с тобой сидеть оставил, а сам ушёл. Явился тока вечером, усталый и, кажись, злой. Его посыльный ждал, сумку ему передал, потом почти до закрытия сидел, ждал, когда муж твой сумку эту вернёт, потом ушёл вместе с девицей той, что за тобой присматривала. Ещё гонец был с прогнозом по граням. А потом ты прибежала с известием, что рана у него открылась…
— Ясно. — Залпом допила отвар. — Где тут у вас платья можно купить?
Конечно, надо собирать деньги на возврат долга, но ходить в ужасных длинных платьях — не моё.
— Готовые?
— Ну конечно, я не собираюсь в вашем захолустье задерживаться, — потёрла немеющие ладони.
Нахмурившись, хозяин буркнул:
— Рынок тут через две улицы, совсем рядом почти.
— Понятно, — встала, и всё закружилось.
Села.
— Давай помогу. — Хозяин перекинул мою руку через своё плечо и помог встать, поволок к лестнице. — Давай, давай, шевели ногами.
Что-то мне это совсем не нравилось, сердце сбоило, язык онемел, а по рукам и ногам полз холод. Внезапная ужасающая догадка помогла шевельнуть губами:
— Яд.
— Я эти деньги, — забормотал хозяин, втаскивая меня по лестнице, — своим горбом заработал и отдавать шлюхе не намерен.
— Тыыы… — задохнулась, по телу пробежала судорога.
— Скажу твоему муженьку, что ты от ревности траванулась ярской травой, что у нас для крыс припасена.
Я повалилась на верхние ступеньки лестницы: у ярской травы противоядия не было, с ней только тёмные справиться могли. А тёмного нет, а действует она быстро и парализует, я ни идти не смогу, ни на помощь позвать.
Подхватив меня на руки, хозяин потащился к дверям нашей комнаты. По моим немеющим щекам текли слёзы.
Это… нечестно! Я… умирать не хочу!
Толкнув дверь плечом, как Гур накануне, хозяин внёс меня в спальню, уложил поверх скомканной постели. Шею я повернуть не могла. Сначала краем глаза видела, как он зажигает свечу, потом слушала, как он расшвыривает вещи:
— Скажу… что у тебя была истерика… громила всё… обещала убить его…
Вот Тьма! Я задыхалась. Тьма! Ярская трава, насколько знаю, вызывала паралич мышц до полного угнетения дыхания. Хозяин счастливо выдохнул:
— Дееньги…
Да будь они прокляты! Слёзы текли и текли. Будь проклят этот хозяин гостиницы и его деньги! Он звякнул кубышкой со своими золотыми. Забрал свечу.
— Спокойного вечного сна, сука.
И хлопнул дверью.
Я осталась во тьме. Сердце оглушительно стучало, я старалась дышать глубже, но рёбра еле-еле поднимались. Тьма… я и впрямь умру.
Что делать?
Это тёмные с ядами на короткой ноге, а я что? Я о ярской траве знаю только потому, что в моём «Быке» ей крыс травили, а я заинтересовалась мешочком с незнакомой приправой — тогда мне и объяснили, чем употребление такой «приправы» могло закончиться, и вот теперь…
Что теперь делать?
Может, попробовать себя лечить? Но как? Этот яд действует где-то в глубине, дальше, чем способна действовать сила жизни, его надо разрушать силой смерти, тёмной магией.
Ну почему я не тёмная? Будь я тёмной, дотянулась бы до кристалла и вылечила себя в два счёта!
Ну где этот тёмный пропадает?!
Даже слёзы уже не текли, сердце билось страшно медленно.
Тёмный!
Так хотелось вскочить, вырваться из плена парализованного тела, из этой тьмы. Хотя бы из тьмы! Мысленно потянулась к кристаллу, послала образ, влила магию, и под потолком вспыхнул шар света — уже хорошо!
В ярко освещённой комнате было почти не страшно.
Почти.
Сердце едва билось, рёбра поднимались и опускались с трудом. Я умирала.
А тёмный…
И тут меня опалило надеждой. Погасив свет, мысленно потянулась к кристаллу, представила, как светящаяся надпись «Спаси» возникает перед тёмным, сильносильно на этом сосредоточилась и влила силу. От напряжения меня прошибло потом, активный запас магии влился в кристалл. Сердце снова бешено колотилось, дышать стало труднее в разы, но… надеюсь, я смогла дотянуться до тёмного.
Опять текли слёзы.
Я лежала во тьме, почти не чувствуя тела, слепо надеясь, что тёмный поблизости, ведь даже самый сильный маг может перекинуть визуальное послание лишь в пределах небольшого города, а я…
Я ведь умираю.
Эсин не поможет.
Я одна.
Он обещал всегда меня защищать, а я… одна.
И его нет.
Он меня спас, он был рядом, когда я наконец заговорила, когда пошла на первый урок, когда впервые села на лошадь, при первом моём колдовстве, на посвящении, это он объяснял мне физиологию женщин, когда я стала достаточно взрослой, он успокаивал меня в приступах повышенной чувствительности, когда сходила с ума от полных желания мыслей окружающих, он нёс меня к лекарю, когда я, сбегая с урока, подвернула лодыжку, с ним был мой первый раз, он нашёл мне первого после себя любовника и держал меня за руку при знакомстве, он защищал меня от нелестных замечаний и помог обзавестись первым банковским счётом, он проводил через все уровни посвящения и утешал, он… был всегда, и вот теперь, когда я умираю, его нет рядом.
Как такое возможно?
Почему Эсина нет?
Почему он не разобьёт эту тьму своим ослепительным светом?
Дверь отворилась, тьму разрезал тусклый оранжевый свет.
— …уж как она кричала, господин Бейл, — причитал хозяин гостиницы.
Влетевший внутрь тёмный со свечой остановился надо мной.
«Помоги», — хотела сказать я, но язык камнем лежал во рту.
Надо сосредоточиться и вынудить кристалл создать надпись, но мне так хотелось плакать и кричать, что я, едва уловив кристалл, теряла концентрацию.
Отставив свечу на стол, тёмный крикнул:
— Неси светильники! — и навис надо мной.
— Она… она… узнала, что вы изменили ей, — лепетал хозяин. — Уж так причитала, так рыдала…
Потемневшие глаза тёмного сузились, сдвинулись брови. Наконец я достаточно сосредоточилась, и кристалл помог создать перед тёмным тусклую надпись:
«Ярская трава ОН».
Тёмный выдохнул. Выпрямился:
— Мне кажется, с ней что-то не так, какой-то приступ.
Краем глаза видела, что его лицо расслабилось, взгляд поплыл. Хозяин бормотал:
— Она и внизу беспорядок устроила. Все ведь полки в подсобке перевернула, тока-тока убрал.
— Расстроилась, говорите, из-за моей измены? — Тёмный пошёл на хозяина гостиницы. Тот отступал. Оба исчезли из поля моего зрения. Голос тёмного был ужасающе мягким: — Лекаря надо позвать.
Глухой звук удара, падение тела. Приблизился свет. Тёмный возник надо мной, отставил свечу, обхватил лицо ладонями и заглянул в глаза:
— Всё хорошо, лежи и спокойно дыши. Он и жену отравил, она совсем плоха, я к ней.
И ушёл.
Натурально ушёл, оставив меня одну в открытой комнате, озарённой свечой и тусклым светом из коридора.
О чём тёмный вообще думал?
Я умираю между прочим!
Какая хозяйка гостиницы, когда я сейчас умру?
Да он… он… Да его убить мало!
Вот вернётся, вылечит — и я его придушу.
Спокойно дыши — это как, когда ты умираешь?!
Тёмный!
Тёмный!
Скотина ты безмозглая!!!
Ну почему я не могу высказать ему всё в лицо?! Почему какая-то хозяйка гостиницы, которую он едва знает, важнее меня? В конце концов он же должен вернуть меня Эсину в целости и сохранности, а он… он… Хлынули слёзы, я жалко всхлипнула.
Тёмный, это нечестно — бросать меня на пороге смерти.
Эсин не смотался бы к какой-то хозяйке гостиницы.
Эсин бы помог мне — как-нибудь. Да он бы всех тёмных города на ноги поднял, чтобы меня лечили, а этот — этот наверняка мог позвать кого-нибудь на помощь ей и заняться мной.
Дышать он велел — да знал бы он, как тяжело дышать, когда мышцы цепенеют!
Пока я дышала, гнев помогал справиться с ужасом.
Представлять, как луплю тёмного палкой, приятнее, чем думать о собственной смерти.
Месть будет страшна! Ну, тёмный, ну погоди! Живьём закопаю, кастрирую гада бесчувственного. Пальцы сломаю и нос красивый расквашу. И всем девицам по пути буду говорить, что он срамными болезнями страдает и не лечится!
Да я его… Эсину на него пожалуюсь!
Только бы не сдохнуть в этой проклятой гостинице!
Только бы, будь этот тёмный неладен, выжить.
Дышать.
Я должна дышать, чтобы гадёныша этого кастрировать.
Да, для мести надо как минимум выжить, так что буду дышать — и никакой яд мне не указ!