Она одарила его прохладным взглядом.
— Не могу не согласиться.
— О. — Томас улыбнулся, но без особого веселья.
Амелия не ответила на его улыбку. По какой-то причине это задело Томаса, и он подался вперед — хотя и понимал, что ведет себя глупо, — уставившись на ее руки.
Она тут же отдернула их.
— Что вы делаете?
— Смотрю, есть ли у вас коготки, — отозвался он с глупой ухмылкой.
Амелия резко встала.
— Вы не похожи на себя.
Он рассмеялся.
— Вы только что заметили?
— Речь не о вашем имени, — парировала она.
— О, тогда, должно быть, о моем обаянии и внешности.
Ее губы сжались.
— Обычно вы не так ироничны.
Боже правый. Чего она ждет от него?
— Умоляю, леди Амелия, помилосердствуйте. Неужели я не имею права хотя бы на несколько часов, чтобы оплакать утрату всего, что было мне дорого.
Амелия, осторожно села. Она явно чувствовала себя неловко.
— Простите меня, — произнесла она с удрученным видом. — Мне следовало проявить больше понимания.
Томас испустил тяжелый вздох и потер ладонью глаза и лоб. Проклятие, как же он устал. Прошлой ночью он не сомкнул глаз, потратив не меньше часа на борьбу с желанием, которое он испытывал к ней. И после этого она ведет себя подобным образом?
— Не надо извиняться, — устало сказал он. — Вы ни в чем не виноваты передо мной.
Она открыла фату, собираясь что-то сказать, но передумала. Видимо, хотела извиниться за извинение, предположил Томас.
Он сделал еще один глоток.
Но она опять не поняла намека.
— Что вы собираетесь делать?
— Сегодня? — промолвил он, прекрасно понимая, что она имеет в виду не это.
Она одарила его укоризненным взглядом.
— Не знаю, — раздраженно сказал он. — Прошло всего лишь несколько часов.
— Да, но у вас была целая неделя, чтобы подумать об этом. Мне показалось, когда мы плыли сюда, что вы не сомневались в подобном исходе.
— Это не одно и то же.
— Но…
— Ради Бога, Амелия, вы не могли бы оставить меня одного?
Амелия отпрянула, и он тотчас пожалел о своей вспышке. Но недостаточно, чтобы извиниться за нее.
— Хорошо, я ухожу, — произнесла она невыразительным тоном.
Томас не собирался останавливать ее. Разве он не пытался избавиться от нее последние полчаса? Пусть уходит, и он наконец обретет покой. Ему больше не придется прилагать усилия, чтобы не смотреть на ее лицо, и на ее рот, и на крохотное местечко на ее губах, которого она касалась языком, когда нервничала.
Но когда она поднялась на ноги, внутри его что-то восстало. Видимо, то немногое, что составляло ядро его личности и не желало уходить вместе со всем остальным.
Проклятие!
— У вас есть сопровождение? — осведомился он.
— Я не нуждаюсь в этом, — ответила она, явно не впечатленная его тоном.
Томас поднялся, со скрипом отодвинув стул.
— Я провожу вас назад.
— Мне кажется, я сказала…
Он взял ее под руку, чуть более грубо, чем намеревался.
— Вы незамужняя женщина, одна в чужой стране.
Она одарила его недоверчивым взглядом.
— Я приехала на лошади, Томас. Так что я вовсе не разгуливаю по дорогам в одиночестве.
— Я провожу вас, — повторил он.
— Из вежливости?
— Похоже, вежливость — одна из немногих вещей, которые я не могу утратить, — сухо отозвался он. — Иначе я бы с удовольствием предоставил вас самой себе.
На мгновение ему показалось, что она собирается спорить, но ее прирожденный здравый смысл победил.
— Ладно, — сказала она с нетерпеливым вздохом. — Можете проводить меня до поворота, если вам так хочется.
— Это вызов, леди Амелия?
Она устремила на него такой печальный взгляд, что его сердце сжалось.
— С каких пор вы начали называть меня «леди»?
Он помедлил, глядя на нее.
— С тех пор как перестал быть лордом, — ответил он наконец.
Амелия промолчала, но он видел, как ее горло дернулось, пропуская ком. Черт, лучше бы ей не плакать! Он не сможет продолжать в том же духе, если она заплачет.
— Тогда поехали, — сказала она, высвободив свою руку, и быстро зашагала впереди него. Впрочем, он слышал, как у нее перехватило голос, а ее походка, когда она направилась к двери, была не такой, как всегда.
Ее фигура казалась слишком напряженной, движения скованными. В них не было сдержанного изящества, которым он так восхищался. Не считая того, что он не понимал, что восхищается ею. Он даже не подозревал, что изучил ритм ее походки, пока не заметил, что та изменилась.
Чертовски досадно, что теперь, посреди всего этого кошмара, когда ему не хочется ничего, кроме как сидеть и жалеть себя, он вынужден страдать по ней.
— Амелия, — отрывисто произнес он, когда они вышли из трактира. Он не собирался окликать ее. Просто… так получилось.
Амелия остановилась, коснувшись руками своего лица, прежде чем повернуться.
— Мне очень жаль, — сказал он.
Она не спросила, о чем Он сожалеет, но вопрос повис в воздухе.
— Я был очень груб. Вы не заслужили этого.
Она подняла глаза, встретившись с его взглядом.
— Вы вели себя лучше, чем вели бы большинство мужчин в вашем положении.
Ему удалось изобразить улыбку.
— Если вам случится встретить кого-нибудь еще в подобном положений, будьте добры, дайте ему мои координаты.
С ее губ сорвался невольный смешок.
— Извините, — сказала она.
— О, не стоит извиняться. Если кто и имеет право смеяться, то это вы.
— Нет, — возразила она. — Нет. Я никогда бы…
— Не в том смысле, — перебил ее он, прежде чем она скажет что-нибудь еще, что заставит его чувствовать себя еще большим олухом. — Я хотел сказать, что ваша жизнь тоже перевернута вверх тормашками.
Он помог ей забраться в седло, не позволив своим рукам задержаться у нее на талии и заметить, что от нее пахнет розами.
— Здесь недалеко, — сказала она, когда они тронулись в путь.
Томас кивнул.
— Ах да, конечно. Вы же проезжали мимо Кловерхилла, когда добирались сюда.
Он снова кивнул.
Амелия тоже кивнула, уставившись на лежащую впереди дорогу. Она была неплохой наездницей, отметил Томас. Он не знал, как она держалась в седле в более спокойных обстоятельствах, но сейчас ее поза и осанка были безупречны.
Он подумал, расслабится ли ее спина и опустятся ли плечи, если она повернется к нему. Но она не повернулась. Каждый раз, когда Томас смотрел на нее. Он видел ее профиль. Вскоре они доехали до поворота на Кловерхилл.
— Кажется, вы указали это место? — промолвил он.
— Вы не зайдете? — спросила она не то чтобы робко, но с какой-то трогательной осторожностью.
— Нет.
Она кивнула:
— Понимаю.
Он сомневался, что она понимает, но не видел смысла говорить об этом.
— Вы вообще не вернетесь в Кловерхилл?
Он до сего момента не задумывался об этом. Но, пожалуй, нет, он не желает возвращаться в Англию в этой компании.
— Нет. Я сам доберусь до Белгрейва.
Что будет дальше, Томас не знал. Возможно, он задержится в резиденции на неделю, чтобы ввести Джека в курс дел и собрать свой вещи. Наверняка что-то принадлежит ему лично, а не герцогству. Будет довольно трудно проглотить, что он не владеет даже собственными ботинками.
Почему это показалось ему более гнетущим, чем потеря всего замка, он не знал.
— В таком случае прощайте, — сказала она, улыбнувшись уголком губ. По-своему, это была самая печальная улыбка из всех, какие он видел.
— Прощайте, Амелия.
Она помедлила на мгновение, затем тронула лошадь, собираясь свернуть на подъездную аллею.
— Постойте! — окликнул ее Томас.
Она повернулась, устремив на него взгляд, в котором вспыхнула надежда. Ветер подхватил прядь ее волос, и она нетерпеливо убрала ее, заткнув за ухо.
— Я должен попросить вас об одолжении, — сказал он. Это была правда, хотя она и не объясняла облегчения, которое он почувствовал, когда она повернула свою лошадь к нему.
— Конечно, — кивнула она.
— Мне нужно написать короткое письмо герцогу. — Он прочистил горло. Интересно, сколько пройдет времени, пока это слово будет легко соскальзывать с его языка? — Вы согласны быть моим посланником?
— Да, но я с удовольствием передам любое сообщение. Так что вам не придется беспокоиться… — Она покрутила рукой в воздухе. — Беспокоиться о том, чтобы писать.
— Если вы передадите на словах, они узнают, что вы видели меня.
Ее губы приоткрылись, но она промолчала.
— Вам следует подумать о своей репутации, — тихо сказал он.
Амелия сглотнула, и он догадался, о чем она думает, Раньше они не беспокоились о ее репутации.
— Конечно, — отрывисто отозвалась она.
— Вы не могли бы встретиться со мной на этом месте? — спросил он. — Сразу же после захода солнца?
— Нет.
Он удивленно моргнул.
— Вы можете задержаться, и я не хочу ждать вас на дороге.
— Я не задержусь, — заверил ее Томас.
— Я встречусь с вами возле беседки.
— Там есть беседка?
— Мистер Одли показал ее мне. — Она объяснила ему, как добраться до беседки, добавив: — Это недалеко от дома. Но вас не увидят, если это вас волнует.
Он кивнул:
— Спасибо. Я очень ценю вашу помощь.
Он подождал, пока она не исчезла за поворотом, но и тогда не тронулся с места. И только когда его сердце сказало ему, что она благополучно добралась до дома, он повернул своего коня и ускакал прочь.
Но не раньше.
Глава 21
Закат в это время года наступал поздно, и, поскольку миссис Одли придерживалась сельских Обычаев, ужин давно закон шлея, когда Амелия отправилась на условленное место. Как она и ожидала, никто не заметил ее ухода. Ее отец удалился в свою комнату сразу после трапезы. Он все еще сердился на Джека за его предложение Грейс. А вдовствующая герцогиня даже не удосужилась спуститься вниз.
После ужина миссис Одли пригласила Амелию присоединиться к ним с Грейс и Джеком в гостиной, но та отказалась. Она уже провела час в этой компании перед ужином, и весь разговор сводился к рассказам о похождениях Джека в юности. Они были достаточно забавными, но скорее для влюбленной женщины, каковой Амелия не была. Никто не удивился, когда она сказала, что устала и предпочитает лечь спать.
Амелия взяла книгу в маленькой библиотеке, поднялась по лестнице и прилегла на минуту на постель, чтобы придать покрывалу измятый вид, а затем потихоньку выбралась наружу. Если Грейс вернется в комнату в ее отсутствие — в чем Амелия очень сомневалась, поскольку та ловила каждое слово миссис Одли, — это будет выглядеть словно она отлучилась на минутку — например в библиотеку за другой книгой. Или чтобы найти что-нибудь перекусить. Вряд ли кто-нибудь заподозрит, что она собирается встретиться с Томасом. Конечно, каждый выразил свой интерес к его местопребыванию, но все понимали, что ему нужно побыть одному.
Когда она направилась к беседке, солнце уже садилось за горизонт. Воздух посвежел, краски утратили яркость, тени исчезли. Амелия сказала себе, что их встреча ничего не значит, что она всего лишь делает ему одолжение, согласившись взять у него письмо, чтобы оставить его на столе в холле, а затем изобразить удивление, когда его обнаружат. В конце концов, она не собирается снова бросаться ему на шею. Ее последняя попытка была такой унизительной, что ей хватит отрицательных эмоций до конца жизни. Да и Томас никак не показал, что желал бы продолжить их романтические отношения. Тем более теперь, когда он лишился Уиндема.
Черт бы побрал его гордость! Вот что значит прожить всю жизнь в качестве одного из самых могущественных людей страны. Даже если она вырвет свое сердце из груди и вручит ему, если она скажет, что будет любить его до конца своих дней, он все равно откажется жениться на ней.
Для ее же блага. Вот что самое худшее. Он уверен, что делает это для ее же пользы, что она заслуживает большего.
Словно она когда-нибудь ценила его за титул и богатство. Если бы все это произошло в прошлом месяце, до того, как они поговорили, и прежде, чем поцеловались… ей было бы все равно.
Конечно, она испытала бы некоторую неловкость, появившись в следующий раз в лондонском обществе. Но нашлось бы немало людей, которые сказали бы, что ей крупно повезло, что она не вышла за Томаса до того, как он лишился титула. И потом, она знала себе цену. Она привлекательна, умна — но не слишком, по мнению мамы, — у нее хорошее приданое и происхождение. Она не залежалась бы на полке.
Вся эта ситуация была бы вполне приемлемой, если бы она не влюбилась в Томаса. Она влюбилась в него самого, не в титул, не в замок, а в него.
Но он никогда этого не поймет.
Амелия торопливо пересекла лужайку, обхватив себя руками от вечерней прохлады. Она выбрала окружной путь, чтобы не проходить мимо окон гостиной, и ей пришло в голову, что она наловчилась передвигаться украдкой вокруг этого дома.
В этом было что-то забавное, как минимум ироничное, а может, просто печальное.
Впереди показалась беседка, белея в угасающем свете. Еще минута, и…
— Амелия.
— О! — Она подпрыгнула на месте. — Святые небеса, Томас, вы испугали меня.
Он криво улыбнулся.
— Вы не ждали меня?
— Не здесь. — До беседки оставалось еще несколько ярдов.
— Прошу прощения. Я увидел вас, и мне показалось невежливым не подать голоса.
— Да, конечно, просто я… — Она глубоко вздохнула, прижав руку к груди. — Мое сердце до сих пор колотится.
Последовало неловкое молчание.
Это было ужасно. Ее охватили смущение, тоска — все то, что она считала нормальным до того, как по-настоящему узнала его. Когда он был герцогом, а она его удачливой невестой. Когда им было нечего сказать друг другу.
— Вот возьмите. — Он вручил ей сложенный листок бумаги, запечатанный воском. Затем протянул перстень с печаткой. — Я хотел поставить печать на воске, — сказал он, — и тут сообразил…
Амелия посмотрела на перстень с гербом Уиндемов.
Это было бы забавно.
— До слез.
Она коснулась гладкой поверхности воска, видимо, прижатого ладонью, затем подняла на него глаза и попыталась улыбнуться.
— Надо будет подарить вам на день рождения что-нибудь другое.
— Кольцо?
О Боже. Как неудобно.
— Нет, конечно. — Смущенная, она прочистила горло и промямлила: — Это было бы слишком дерзко.
Он молчал, всем своим видом показывая, что он все еще гадает, что она имела в виду.
— Печать для воска, — объяснила Амелия, недовольная тем, как звучит ее голос. Всего лишь три слова, но они прозвучали как детский лепет, глупо и нервно. — Вы же будете запечатывать письма.
Он казался заинтригованным.
— И что выберете в качестве рисунка?
— Не знаю. — Она снова посмотрела на кольцо, затем положила его в карман для сохранности. — У вас есть девиз?
Он покачал головой.
— Вы хотели бы его иметь?
— А вы хотите дать его мне?
Она хмыкнула.
— О, не искушайте меня.
— В каком смысле?
— В том смысле что, будь у меня время, я придумала бы что-нибудь поумнее, чем «Mors cerumnarum requies».
Он нахмурил брови, пытаясь перевести.
— «Смерть избавляет от печалей», — сообщила Амелия.
Он рассмеялся.
— Это девиз Уиллоуби со времен Плантагенетов, — сказала она.
— Сочувствую.
— С другой стороны, мы доживаем до очень преклонного возраста. — Она наконец-то почувствовала себя непринужденно. — Пусть даже сгорбленные, с артритом и одышкой.
— Вы забыли о подагре.
— Как мило с вашей стороны напомнить мне. — Она устремила на него любопытный взгляд. — А какой девиз у Кавендишей?
— Sola nobilitus.
— Sola nobilitus… — Она сдалась. — Мой латинский слабоват.
— «Добродетель есть наивысшее благородство».
— О. — Она вздрогнула. — Какая ирония.
— Действительно.