Девушка собралась с духом. Ну и пусть Антонио скоро оставит ее! По крайней мере, этим вечером весь свет узнает, что он принадлежит ей, хотя бы на время. Палома готова была отстаивать свое право на этого мужчину.
Наконец все гости собрались в гостиной, и прием пошел своим чередом. Скоро к ней подошел Антонио и участливо спросил:
– Ты в порядке?
– Лучше не бывает, – заверила его она.
– Верю, верю. Вокруг непролазные джунгли, но ты ведь не пропадешь, правда?
– Еще неизвестно, кто пропадет: я или они, – усмехнулась Палома.
– Вот и умница. – Антонио одарил ее одной из своих ослепительных улыбок. – Пойдем и покажем им всем то, что они хотят увидеть.
И они показали завистливым, злобным женщинам с горящими глазами все, что те хотели увидеть. Они танцевали, тесно прижавшись друг к другу, и двигались на удивление слаженно и красиво. Антонио не сводил с нее глаз, да и Палома, казалось, не видела ничего и никого вокруг.
Это неправильно то, что нас пожирают глазами, пока мы танцуем, думала она. То, что Антонио ведет себя так только потому, что хочет утереть носы недоброжелателям. Но в то же время ощущение близости его тела, как обычно, заставляло ее сердце биться все быстрее и начисто стирало все мысли, кроме одной: как хорошо!
Короткое платье Паломы высоко открывало ее длинные стройные ноги, но они не чувствовала и тени смущения. Внезапно она поняла, что достойна того, чтобы на нее смотрели – с восхищением, с одобрением, даже с завистью. И ей нестерпимо захотелось, чтобы и Антонио тоже это понял. Однако ему и не надо было ничего объяснять. Он явно любовался ее изящной шеей, а порой, довольно часто, взгляд его опускался ниже, к глубокому вырезу на платье.
– Ты великолепна, – прошептал он. – Не хочу, чтобы ты танцевала с кем-нибудь еще.
– Не буду, – улыбнулась она.
– К сожалению, ты должна, – вздохнул Антонио. – И я тоже.
– Ну конечно, – протянула она, – а то вдруг все эти дамочки, которые только и мечтают об этом, почувствуют себя обделенными!
– Выброси из головы. Забудь о них, – шепнул он.
– Забудь! Ты с удивительной легкостью отдаешь приказы. Но с твоей стороны неразумно просить меня перестать думать о чем-либо.
– Неразумно? – Брови его поползли вверх.
– Вот именно. Потому что ты не в силах на это повлиять. К тому же тебе никогда не удастся проверить, выполнила ли я твой приказ или нет.
– Само собой разумеется, ты его не выполнишь. Зачем же мне теряться в догадках, когда все ясно и так? – пошутил он.
– Что ж, мы неплохо понимаем друг друга. Ты тиран!
– А ты ведьма!
И тут музыка кончилась. Антонио только успел хитро взглянуть на нее, и тут же зазвучала новая мелодия. Танцы продолжались. Ее партнерами уже побывали Алонсо Торрес-Кеведо, Эрнесто, Алехандро, несколько незнакомых ей мужчин солидного вида. Наконец очередь дошла до Федерико Ортуньо.
Палома уже успела познакомиться с ним в начале вечера. Он оказался куда моложе, чем она предполагала, и выглядел бы довольно привлекательно, если бы не высокомерная гримаса, застывшая на его лице. Палома столько раз писала ему, что всерьез опасалась, что он может некстати вспомнить ее имя. Однако этого не произошло. Когда их представили друг другу, Ортуньо окинул ее внимательным, но ничего не значащим взглядом и отвернулся.
И вот теперь он направлялся к ней, чтобы пригласить на танец, и в глазах его она увидела совершенно ясно: он вспомнил.
– Я все думал, почему ваше имя кажется мне знакомым? – сказал Федерико Ортуньо, едва они начали танцевать. – А потом вспомнил: вы писали мне.
– На протяжении двух лет, – подтвердила Палома. – Все знают о вашей великолепной коллекции и о том, что вы никогда никому не позволяете взглянуть на нее.
– Зачем молодой и красивой девушке какие-то темные древние полотна? Неужели вам интересно копаться в прошлом?
– Но я профессионально занимаюсь антиквариатом и люблю его. Это моя жизнь.
– Ну, не всю же жизнь тратить на какие-то там предметы старины? Скоро у вас будет муж, который нуждается в вашем внимании.
– Естественно, я стану уделять им у столько внимания, сколько смогу. В разумных пределах, конечно.
– А знаете, Антонио не захочет делить вас ни с чем! Вам не приходило это в голову?
– Мне не приходило в голову поинтересоваться его мнением на этот счет. Выйти замуж не означает перестать быть ведущим специалистом по европейской живописи.
Федерико Ортуньо негромко рассмеялся.
– А вы начинаете мне нравиться! Мне кажется, мы могли бы еще немного побеседовать.
– О вашей коллекции? – Палома с трудом сдерживала ликование. – Вы позволите мне взглянуть на нее?
– Ну разве я могу вам отказать? – Он развел руками. – Давайте поищем местечко, где не так много людей.
Палома решила, что ничего не произойдет, если она на минутку покинет бурлящий зал. Они зайдут в соседнюю гостиную, немного поговорят и вернутся к гостям. В такой суматохе никто при всем желании не заметит их отсутствия.
– Может, выйдем в сад? – предложил Ортуньо. – Здесь чертовски душно.
Они прошлись по саду, нашли замечательную скамеечку в укромном уголке и уселись на нее.
– Так вот, самая замечательная вещь моей коллекции…
И Федерико Ортуньо начал рассказывать. Перед глазами девушки разворачивались волшебные картины, казалось, что перед ней открывается новый мир.
– Но почему же вы прячете все это великолепие? – воскликнула Палома. – Вы должны показать вашу коллекцию людям!
Он взял ее руку в свои.
– На днях вы придете ко мне, и я покажу вам все-все, обещаю.
– Правда?
– Уверяю вас, вы доставите мне истинное удовольствие своим посещением.
– Это было бы замечательно! – воскликнула она.
– Ты совсем забыла о гостях, до-ро-га-я! — За спиной у Паломы прозвучал ледяной голос, и сказка оборвалась.
Они обернулась и увидела Антонио, который изо всех сил старался казаться веселым и доброжелательным, однако в глазах его застыли напряжение и упрек. И он в упор смотрел на ее руку, зажатую в ладонях Федерико Ортуньо.
– Простите нас. – Федерико привстал со скамьи, но не отнял рук. – Счастлив сообщить вам, что ваша будущая супруга произвела на меня впечатление очень умной и знающей женщины. Я уж не говорю о том, какая она красавица. Я искренне рад за вас и, признаться, немного завидую вашему счастью. Вы не поверите, но Палома заставила меня на время забыть о хороших манерах.
Палома с любопытством наблюдала за разыгрывающимся перед ней спектаклем. Довольно забавно. Она перевела взгляд на Антонио и поняла, что тот явно не находит ситуацию забавной.
– Вы уже поздравляли меня с помолвкой, – холодно заметил он, сверкнув на Ортуньо злым взглядом.
Палома поспешно убрала руку. Однако Федерико успел запечатлеть на ней поцелуй.
– Буду с нетерпением ждать вас, – произнес он на прощание. – Уверен, нам будет о чем поговорить.
Антонио изменился в лице.
– Не сердись! – примиряюще сказала она.
– Не сердиться? – проворчал Антонио. – Ты знаешь, который час?
Папома бросила взгляд на левое запястье: начало первого.
– О нет! Извини, я не думала, что уже так поздно.
– Поговорим об этом потом, – отрезал он.
По его тону Папома с удивлением поняла, что он и не думает шутить. Все происходящее в саду он воспринял всерьез, словно не знал, что ее не интересует ничего, кроме коллекции Федерико Ортуньо, Только она, но никак не ее хозяин.
– Антонио…
– Сейчас не время. Гости не должны ни о чем догадаться.
– Если ты будешь злиться на меня, они это почувствуют.
– Я и не думаю злиться. Так проще, поверь мне.
Тем временем часть гостей переместилась из дома в сад. Увидев, что на них смотрят сразу несколько человек, Антонио резким движением притянул Палому к себе и начат покрывать поцелуями ее лицо.
– Послушай, я не думаю… – начала было она.
Но Антонио был неумолим.
– Замолчи! – процедил он сквозь зубы. – Замолчи и делай вид, будто умираешь от страсти!
Он сжал ее в объятиях, и она покорно приникла к нему. Сегодня его руки были грубыми и чужими, но Палома ощущала за собой вину и знала, что просто обязана помочь ему сохранить лицо. В этом мире люди часто делают хорошую мину при плохой игре, И она была готова принять это за аксиому.
Но почему он так больно стискивает ее? И почему его поцелуи больше напоминают укусы? Куда девалась его нежность? Стороннему наблюдателю эта сцена наверняка показалась бы трогательной, но Палома чувствовала, как зол на нее Антонио, и каждый поцелуй доставлял ей невыносимое страдание.
– Хватит, – взмолилась она.
– Пожалуй, да… – дрогнувшим голосом сказал Антонио. – Пока этого достаточно. Но не забывай, что наша задача – изображать из себя влюбленную парочку. И мы должны блестяще справиться с ней. Поэтому будь добра отвечать на мои поцелуи, когда я сочту это необходимым.
Его приказной тон до глубины души оскорбил девушку. Но возможности достойно ответить у нее не было. Их окружили гости, и Паломе пришлось натянуть на лицо радостную улыбку и приветливо отвечать на всевозможные пустяковые реплики. Вино многим развязало язык, и Палома то и дело слышала:
– Антонио, ты зацеловал бедную девочку до смерти!
– Вот как надо целовать любимых женщин!
– Да уж, ему не терпится выставить нас всех вон!
Все эти фривольные фразы сопровождались взрывами хохота.
– Не смущайте их! – прикрикнула донья Долорес, пытаясь утихомирить не в меру развеселившихся гостей.
– Это же комплимент! – хохотнул один весельчак. Его лицо показалось Паломе знакомым, но она так и не вспомнила, где видела его. – Если бы эта крошка была моей…
Последовал новый взрыв смеха.
– Слава Богу, она не твоя, – вмешался молчавший до сих пор Антонио. – Эта женщина принадлежит мне, и лучше бы тебе зарубить это себе на носу.
Тон его был вполне дружелюбный. Только несколько человек уловили в нем нечто иное и очень неприятное, в том числе и женщина, которую Антонио держан сейчас и объятиях. Его рука, лежащая на талии Паломы, чуть дрожала, и девушка почти физически ощущала исходящие от него волны раздражения. И угрозу.
«И лучше бы тебе зарубить это себе на носу». Слова прозвучали как предостережение. И адресовано оно было не только незадачливому остряку, но и ей. И, очень может быть, ей в первую очередь.
– Принесите еще шампанского, – распорядился Антонио. – На всех!
Слуги поспешили в дом и вскоре вернулись с шампанским. Через несколько минут все бокалы были наполнены, и Антонио призвал гостей к тишине.
– Я – счастливейший человек на земле, – начал он. – Самая прекрасная женщина на свете сегодня пообещала стать моей женой. Можно ли желать большего?
Палома слушала его с затаенным страхом. Как он может говорить такое? Одному Богу известно, что на самом деле у него на уме.
– Господа, прошу вас поднять бокалы. За мою невесту! За Палому!
Все выпили до дна. Палома попыталась перехватить взгляд Антонио, но он старательно отводил глаза.
Следующий тост провозгласили за них обоих, и вскоре прием подошел к концу. Однако прошло не менее часа, пока все разъехались по домам. Наконец последний сверкающий автомобиль скрылся в тишине ночной улицы, и Палома с наслаждением прикрыла глаза. Что ж, пора поговорить с Антонио и расставить все точки над «i». Однако того нигде не было.
– Не волнуйся, дорогая, – сказала донья Долорес, заметив ее растерянный взгляд, – Думаю, он уехал с Эрнесто и Алехандро. Знаешь, мужчинам иногда необходимо посидеть вместе, пропустить по стаканчику виски…
Палома кивнула. Может, это и к лучшему. Антонио немного успокоится, и тогда они поговорят начистоту. Тем более что ей не в чем винить себя. Она поцеловала донью Долорес и пожелала ей спокойной ночи.
Поднявшись к себе в комнату, Палома хотела пойти принять душ, но не могла заставить себя пошевелиться. Вечер еще не закончен, чувствовала она. Расстегнув замок на цепочке, она сняла ее и положила на ладонь. Испания, девятнадцатый век, золото, пронеслось в ее голове. Но она тут же оборвала себя: какое это имеет значение? Что вообще могло иметь значение, кроме взгляда, которым ожег ее Антонио, застав в саду с Федерико Ортуньо?
Внезапно она вновь испытала то же самое чувство. Палома не слышала, как он вошел. И тем не менее Антонио стоял перед ней, и взгляд его был таким сумрачным, что девушке стало не по себе. На мгновение ей захотелось зажмуриться, затем выбежать из дома, поймать такси, доехать до аэропорта и никогда, никогда больше не переступать порога этого огромного и страшного дома. Но она пересилила себя и нарушила молчание первой.
– Ты же не сердишься на меня, правда? Вечер прошел просто замечательно.
– Я рал, что тебе понравилось, – процедил он сквозь зубы. – Но я все еще сержусь, если тебя это интересует. Ты выставила меня идиотом.
– Если ты имеешь в виду мой разговор с…
– Я имею в виду то, что ты ушла с приема в честь нашей помолвки с другим мужчиной и провела с ним непонятно где больше часа! – взорвался Антонио. – Тебе не кажется, что этого более чем достаточно для моего плохого настроения?
– Неужели так долго? – пробормотала Палома. – Видимо, я потеряла чувство времени и совсем забыла…
Она прикусила язык, но было уже поздно.
– Ах ты забыла! – прорычал Антонио. – Благодарю, это все, что мне хотелось узнать!
– Прости.
– Я очень ценю твой оригинальный взгляд на мир, но неужели никто не объяснил тебе, что порядочная девушка, как правило, предпочитает общество своего жениха обществу любого другого мужчины? – Его голос дрожал от гнева. – Хотя бы в день помолвки, черт тебя подери! И если мое общество не вызывает у тебя восторга, могла бы, по крайней мере, и притвориться. Это же элементарная вежливость! Теперь все, кто был на приеме, будут хихикать за моей спиной. Твой поступок дал для этого хороший повод! Хоть это-то до тебя доходит?
– Антонио, мне действительно очень жаль. Честное слово! У меня и в мыслях не было оскорбить тебя. Я просто вышла на пару минут…
Палома увидела выражение его лица и испуганно спросила:
– Мне не следует этого говорить, да?
– Знаешь ли, дорогая, твое поведение с головой выдает американское воспитание. Думаешь, если у тебя испанское имя, то ты одна из нас? Как бы не так. Главное то, что внутри. Сердце. Душа. Дух. И ты, дорогая моя, понятия не имеешь, что значит быть испанкой в сердце!
– Как ты смеешь! – возмутилась Палома. Она и представить не могла, что этот элегантный, сдержанный мужчина может нанести ей столь жестокое оскорбление. – Я такая же испанка, как и все остальные!
– Да, когда ты родилась, в твоих жилах текла горячая кровь предков. Но ты безнадежно остудила ее в Штатах. Иначе ты не могла бы не почувствовать всем своим существом, что для мужчины жизненно важно, как к нему относится его женщина.
– Я не твоя женщина! – отчеканила Палома.
– Ты… – Он замолчал, подыскивая подходящее слово. – Для всех этих людей – моя. Они считают нас парой, но ты-то, конечно, полагаешь, что это слово призвано обозначать друзей-приятелей. Только вы, американцы, способны так бросаться словами.
Палома изменилась в лице.
– Что с тобой? Не нравится слушать правду?
– Это не правда! – крикнула она.
– Чистая правда, и ты это знаешь, – возразил Антонио. – Ты ищешь убежища в прошлом, чужом прошлом, потому что настоящее тебе не по зубам! В твоем прошлом нет ни боли, ни страха, поэтому ты и дорожишь им. Что ты знаешь о гордости? О любви? О страсти, наконец? Все это для тебя не более чем слова! – Он почти кричал, глядя на нее.
– Это просто рассеянность. Если хочешь, небрежность. Любовь и страсть здесь ни при чем.
– Но как быть с гордостью? – уничтожающе заметил он. – С моей гордостью, на которую ты наплевала на глазах у всех собравшихся? О чем вы с ним говорили все это время?
– О его коллекции, конечно. О чем я вообще могу с кем-либо говорить? И ты знаешь, что я мечтала познакомиться с ним. Помнится, ты даже обещал мне помочь попасть к нему в дом.