Лили собиралась поставить чайник на плиту, когда на кухню заявилась Элмира Макаллистер.
— Какой милый молодой человек, — воскликнула она, не забывая при этом проверить целостность подвешенного под потолком окорока. — Тебе ни за что не найти себе лучшую партию, чем майор армии Соединенных Штатов, Лили Чалмерс.
Лили со вздохом уселась на табуретку в ожидании, когда закипит чайник. Гордость не позволила ей признаться в том, что Калеб ищет в ней не жену, а любовницу.
— Я не ищу мужа, миссис Макаллистер, тем более такого властного, как Калеб Холидей.
— Гм, — пробурчала в ответ миссис Макаллистер. — Если и есть на свете юная особа, нуждающаяся в том, чтобы за ней присматривал добрый супруг, так это ты, Лили Чалмерс.
Лили молча проглотила обиду. Девушка не могла понять, чем заслужила столь нелестный отзыв о себе. Она сама себя содержит, выполняет все требования хозяйки комнат, аккуратно и в срок платит ей за стол и кров, не суется в кухню позже восьми часов вечера и не разбрасывает в ванной комнате грязные полотенца, как это постоянно проделывают постояльцы мужского пола.
Миссис Макаллистер явно испытала разочарование оттого, что Лили не стала ввязываться в склоку. Она потыкала пальцем в выставленный на подоконник остывающий пирог и переставила его на стол.
— Каждая девица должна уметь извлечь максимум пользы из того, чем угодно было наградить ее Всевышнему, будь то мозги или смазливая внешность.
Лили молча ждала, что последует дальше.
— У тебя неплохая внешность и фигура, — продолжала своя наставления почтенная матрона, ловко разрезая пирог на восемь равных частей. Вообще-то их обычно бывало двенадцать, но на сей раз Элмира решила произвести впечатление на Калеба Холидея. — Если ты не будешь дурой, то сумеешь окрутить майора.
— Зачем?
Лили недоумевала, почему Макаллистер проявляет такое рвение. Конечно, Калеб весьма привлекателен внешне, он молод и хорошо воспитан. Но Элмира видела Лили в обществе и других приятных молодых людей, однако никогда не заводила подобных разговоров.
— Ты еще слишком мало прожила в Тайлервилле, чтобы понять это, — многозначительно сказала хозяйка. — Холидей происходит из весьма знатной семьи с восточного побережья, Лили. Та, что станет его женой, получит все: деньги, положение в обществе, почет.
Лили едва не вскочила от гнева. Все это Калеб подарит женщине, которую он сочтет достойной носить его имя и рожать его детей. Ну что ж, сама Лили, конечно, не может похвастаться положением в обществе или богатством, но зато у нее есть чувство собственного достоинства. Она еще не совершила в своей жизни ничего предосудительного, кроме того, что дважды позволила Калебу поцеловать себя в губы и испытала при этом удовольствие. Да к тому же об этом все равно никто не знает.
— А как насчет любви? — осведомилась Лили у хозяйки. — Разве то, что я не люблю этого мужчину, ничего не значит?
— Ты слишком рано пытаешься об этом судить, — возразила та. — Я знаю множество браков, которые начинались просто с хороших отношений, а любовь появлялась лишь по прошествии многих лет. К примеру, наш брак с мистером Макаллистером. — Она грустно вздохнула. — Я вышла за него замуж, потому что так хотел мой папа: у Макаллистера была весьма приличная ферма, прямо по соседству с нашей, — ты ведь знаешь, но потом я привязалась к своему супругу всем сердцем, Лили. Всем своим сердцем.
Лили удивилась не на шутку. Она и не подозревала, что на такие чувства Элмира Макаллистер способна.
— Вы, наверное, очень тоскуете о нем, — с сочувствием произнесла девушка.
Миссис Макаллистер лишь молча печально кивнула, но уже через мгновение овладела собою и снова стала собранной и напористой дамой.
— Я не из тех, кто сохнет от тоски, — резко заявила она и удалилась с кухни, оставив несколько растерянную Лили наедине со вскипевшим чайником.
Налив себе чаю, добавив в него сливок и сахара, девушка поднялась к себе. Там она устроилась у маленького обшарпанного столика, стоявшего возле окна, взяла бумагу, перо и чернила и быстро составила очередное письмо в городской архив еще одного городка на Западе. За все эти годы Лили отправила, наверное, не меньше тысячи подобных писем — не только в архивы, но и в редакции всех газет, которые выходили в городах Западного побережья, но так ни разу и не получила ответа.
Казалось, никто не знал ничего о местопребывании Эммы и Каролины Чалмерс.
Временами Лили начинало казаться, что ее сестры уже давно умерли. Их могла скосить какая-нибудь болезнь вроде холеры или дифтерии, как Исидору. Их могли убить индейцы во время набега, их могло смыть при разливах рек…
— Стоп, — скомандовала себе Лили. Каролина и Эмма живы и здоровы, она чувствует это сердцем. Если только она подольше останется в Тайлервилле или возле него, одна из сестер обязательно разыщет ее, как в детстве, когда она поджидала их возле перекрестка или почты.
Вот только с годами в это верилось все труднее. Уже не в первый раз Лили в голову приходила мысль, что, возможно, ее родные сами не хотят воссоединяться с ней. Вполне вероятно, что у сестер есть мужья и дети, и в их занятой жизни нет места для когда-то потерянной сестры.
А может быть, они попросту забыли о ней или давно считают умершей.
И Лили мысленно снова вернулась в прошлое.
— Если ты умрешь, никто не будет плакать, — говорила Исидора, наливая из китайского фарфорового чайника в кукольную чашку настоящий чай и заливая им весь полированный кукольный столик. Исидора была очаровательной девочкой, такой же красивой, как ее куклы с их золотистыми локонами и глазами василькового цвета.
У девятилетней Лили от голода громко забурчало в животе, и она нарочно шумно отхлебнула из чашки, чтобы заглушить этот звук.
— Не делай так, Алва, — стукнув Лили по руке, недовольна одернула ее Исидора. Она называла сироту именем, которое когда-то придумала сама и которое Лили ненавидела. — Ты хрюкаешь, как свинья. Делай вот так, как я. Я не думаю, что на твои похороны кто-нибудь вообще придет.
— Руперт придет, — возразила Лили, стараясь не подать виду, что у нее дрожит подбородок. Исидора отрицательно покачала головой.
— Руперт уедет, чтобы учиться на преподавателя, — сказала она. — И как только он уедет, он забудет навсегда о твоем существовании. О тебе забудут все, кроме меня, конечно.
Внезапно Лили охватил приступ необъяснимого гнева. Исидора сказала правду, и Лили ненавидела ее за это. Она вскочила со стульчика, обежала вокруг залитого чаем столика и изо всех сил ударила Исидору по розовой щечке.
Исидора пронзительно завизжала, и из просторной летней кухни с грохотом выскочила ее мамаша. Мощною дланью Бетезда Соммерс вцепилась в волосы Лили и поволокла девочку прочь от ревевшей дочери.
— Злобная маленькая дрянь! — вопила женщина. — Воистину дьявол внушил нам ввести тебя в наш дом!
Глаза Лили были полны слез, но она не позволила им пролиться. Она ни разу не заплакала при Соммерсах, даже когда сам преподобный отец загнал ее в угол кухни и избил тяжелой дубовой тростью.
Лили лежала на своей койке, и все ее тело, покрытое синяками и ссадинами, ужасно болело, когда несколькими часами спустя к ней заявилась Исидора. Она принесла Лили ее обычный ужин: тоненький ломтик хлеба и стакан разбавленного молока.
— Руперт уехал с папой в город, — злорадно сказала маленькая мучительница Лили. — Он даже не знает, что тебе приходится прятаться тут, чтобы не попадаться маме на глаза. Я ведь говорила тебе, что никому, кроме меня, до тебя нет дела.
…Слезы совсем ослепили Лили, когда она с трудом заставила себя вернуться к действительности. Обмакнув ручку в чернила, девушка выбрала очередной город на карте, которую когда-то скопировала у Руперта с учебника по географии, и принялась составлять очередное письмо.
Облаченный в одни бриджи, заложив руки за голову, Калеб лежал на неудобной гостиничной койке. Он с наслаждением вспоминал Лили, как она, стоя возле ручья, поверяла ему свою сокровенную мечту.
Холидей улыбнулся. Лили и в самом деле намерена собственными силами обработать этот кусок земли — ну какая же глупышка!
Но тут же улыбка исчезла с лица Калеба: он представил себе, во что превратится Лили уже после года фермерской жизни. Она изработается, станет грубой, ее задор иссякнет, руки станут красными и потрескавшимися, а глаза усталыми и пустыми. Явится какой-нибудь мужлан и возьмет ее за себя замуж, и, по крайней мере на время, она, может быть, перестанет страдать от одиночества. Может быть, она даже почувствует, что нужна другому человеку.
Но скоро у них появятся дети, один за другим — пока их не станет чересчур много. И Лили скончается в расцвете лет, унеся в могилу свои несбывшиеся мечты. А мужчина приведет в дом новую жену, они заживут на возделанной Лили земле, и все начнется сначала.
Калеб нетерпеливо уселся на кровати, отозвавшейся жалобным скрипом пружин. Он отнюдь не был пессимистом, однако встреча с Лили в столовой перевернула все его прежние представления. Он привязался к этой женщине, он хотел защищать ее, он хотел одевать ее в лучшие наряды, он хотел помочь ей забыть о пережитых ею невзгодах.
Он хотел любить ее.
Он даже представил себе, как приедет домой и представит ее своей семье.
Прислонившись голой спиной к приятно холодившей ее спинке кровати, Калеб закрыл глаза, и мысли унесли его в прошлое, на обширные угодья фермы в Пенсильвании, где прошло его детство.
Вот ему одиннадцать лет, и он прячется в укромном уголке на сеновале, стараясь совладать с подступившими к горлу горькими рыданиями.
Шесть месяцев назад умер его отец, а вот теперь умерла и мама: ему только что сказал об этом их доктор.
А все из-за этого дурацкого ребенка. Лучше бы вместо мамы умер он.
— Калеб? — это кричал старший брат. В двадцать один год Джосс был уже настоящим мужчиной и управлял фермой после того, как несчастный случай лишил жизни их отца, Эрона Холидея. — Вылезай, мальчик: я же знаю, что ты где-то здесь. Нам надо потолковать.
Калеб всхлипнул. Он боялся отвечать, боялся, что зарыдает во весь голос и не сможет остановиться.
Джосс снова позвал брата, и Калеб, закрыв глаза, вознес к небесам краткую горячую молитву. Пусть это все окажется неправдой. Пусть Джосс сейчас скажет, что на самом деле мама жива.
Заскрипели ступеньки деревянной лестницы, и, когда Калеб открыл глаза, он увидел, что Джосс уже вскарабкался на сеновал. Привлекательное лицо старшего брата, покрытое пылью, было влажным то ли от пота, то ли от слез. На нем была простая рубаха и штаны: обычный фермерский наряд. Братья были похожи: янтарного оттенка глаза и каштаново-золотистые волосы, только у Джосса волосы вились.
— Ты, наверное, не все понял, как надо, — сказал он со вздохом, усевшись на тюке сена и прислонившись спиной к дощатой стенке.
Калеб был полон отчаяния и боли, выплеснувшихся наружу:
— Это все тот проклятый младенец виноват, — высказал он то, о чем только что думал. — Он убил нашу маму.
Джосс мозолистой рукой взял Калеба за подбородок и заставил повернуться к нему лицом.
— Чтобы я больше никогда ничего подобного не слышал от тебя, парень. — Джосс говорил тихо, но выражение его глаз и тон выдавали гнев. — Если ты когда-нибудь заикнешься об этом, я привяжу тебя к коновязи и отстегаю кнутом. Эта малышка — наша единокровная сестра, и мы должны… будем заботиться о ней. Она тоже носит фамилию Холидей.
Карточный домик, выстроенный Калебом, рухнул. Значит, это правда, ведь вот и Джосс говорит о том же, — значит, все случилось на самом деле. Мама взаправду умерла, и от их семьи остались лишь они трое: Джосс, Калеб и та краснорожая маленькая плакса.
Калеб издал хриплое рыдание и почувствовал, как Джосс обнял его за плечи.
— Тебе надо как следует выплакаться, — мягко прошептал старший брат, уткнувшись подбородком в макушку Калеба. — Тогда боль станет не такой острой. И я обязательно позабочусь о тебе, мальчик: о тебе и о маленькой Абигейл. Тебе не о чем беспокоиться, ведь я всегда буду здесь, с тобой.
«Я всегда буду здесь, с тобой». В ушах Калеба, сидевшего на койке в номере отеля, в который раз прозвучали эти давным-давно сказанные Джоссом слова. Джосс по-прежнему живет на их ферме, вот только в один знойный день во время войны случилось нечто ужасное, непоправимое, после чего Джосс счел Калеба таким же покойником, как их отца и мать.
Абигейл написала, что на их семейном кладбище есть даже могильный камень, на котором высечено имя Калеба Холидея.
Горькое чувство утраты пронзило болью Калеба, и он рывком вскочил с койки — прочь от мыслей о своем тупоголовом братце.
Холидей подошел к окну и выглянул на пыльную улицу. Завтра ему предстоит вернуться в форт Деверо и впрячься в привычную армейскую лямку… И расстаться с Лили.
Медленно проехал фургон, груженный припасами для форта, и Калеб отвернулся от окна, в задумчивости теребя подбородок. Во что бы то ни стало нужно найти способ захватить Лили с собой.
Он с радостью сделал бы Лили своей экономкой, чтобы она не прозябала в этом Тайлервилле, но Холидей хорошо знал, что за этим последует. Сплетни и пересуды, оскорбительные намеки, исчезнет милый озорной огонек в глазах Лили. Впрочем, она и не согласится принять подобное предложение.
Калеб принялся ходить взад-вперед по комнате. Жена полковника постоянно занята поисками экономки. Стоит миссис Тиббет найти подходящую девушку, как та выскакивает замуж за одного из солдат, увольняется, чтобы вести свой собственный дом.
Калеб мечтательно улыбнулся. Если только Лили окажется в доме Тиббетов, они смогут часто видеться, и рано или поздно Калеб подчинит ее себе. Он будет ухаживать за ней до определенной степени, разумеется, — ведь он не собирается жениться — ни на ней, ни на ком-либо еще. Зато он научит ее получать наслаждение в постели искусного в любви мужчины.
Он почувствовал легкий укол вины, вспомнив, как посмотрела на него Бианка, когда он сказал ей, что он больше не придет, так как встретил другую. Она гордо пошла прочь, бросив ему на прощание, что ее никогда не привлекало быть любовницей какого-то солдафона.
И Калеб изгнал из памяти Бианку, как незадолго до этого изгнал Джосса.
Наверное, уже в тысяча первый раз он открыл свои часы и убедился, что наконец-то настало время отправляться на ужин к миссис Макаллистер. Он подошел к зеркалу, пригладил волосы щеткой, надел сорочку, а поверх нее парадный мундир, на котором тусклым золотом блестели майорские эполеты.
Во всем Тайлервилле не было ни цветочка. Правда, в диких зарослях на окраинах города сейчас можно было бы нарвать букет, но Калеб не мог себе позволить на глазах у подчиненных собирать маргаритки и розы. Холидей разыскал лавочника и, невзирая на воскресный день, заставил его продать коробку роскошного французского шоколада.
Когда Калеб постучался в двери меблированных комнат, где обитала Лили, она сама открыла ему дверь. Холидей с трудом подавил улыбку, увидев выражение ее лица: оно выражало скорее покорность судьбе, нежели гостеприимство. Когда-нибудь наступит время, и она будет встречать его, бросаясь ему на шею и прижимаясь к нему всем своим соблазнительным изящным телом.
— Добрый вечер, — сдержанно произнесла она. Взгляд ее кофейно-карих глаз упал на красивую коробку в руках у Калеба.
А он в этот момент невольно представил Лили, разряженную в шелка и атлас и приветствующую гостей в их главной усадьбе в Фокс Чейпл… О, он бы не преминул пригласить к себе всех достойных внимания сограждан, проживающих севернее границы Мейсон-Диксон…
Усилием воли Калеб отогнал от себя это видение. Он ищет всего лишь новую любовницу, а не жену.
— Привет, — с некоторым запозданием отвечал он.
Лилии отступила в глубь передней, пропуская его и невольно поглядывая на коробку с шоколадом.
Калеб протянул ей конфеты и по вспыхнувшему у нее в глазах радостному огоньку понял, что девушке нечасто доводилось получать в своей жизни подарки. На какой-то момент майора охватило страстное желание отдать Лили все, что у него было. Он был готов швырнуть к ее ногам земной шар и умолять принять его.