— Слушай меня внимательно. Вот как обстоят по легенде дела: ты знаешь, что Шон — агент Пинкертона, но не знаешь, как я сюда попала. Ты наткнулся на меня случайно, поскольку Шон расспрашивал обо мне, и ты поехал меня разыскивать, опасаясь, не попала ли я в какую-нибудь передрягу.
— Все понятно.
— Исходя из этого, мы и будем разговаривать с Шоном.
Когда Шон подъехал к ним, Саманта приветствовала его словами:
— Здравствуй, дя… здравствуй, Шон. Давно не виделись.
Шон улыбнулся. Саманта помнила прелесть и силу его улыбки, когда он сверкал белоснежными зубами из-под полоски седых усов, отчего его ярко-синие глаза делались еще ярче.
— Подумал вот, что пришла пора проведать тебя, Саманта, Ты это верно заметила: давно не виделись. Тем более сейчас мне нужна хорошая компания, а ты одна из самых красивых и умных женщин, известных мне.
— Польщена, — сказала Саманта, а потом, словно между прочим, добавила: — Возможно, ты знаком с Тоби Ларсеном — моим добрым другом. Он знает, что ты агент Пинкертона. Услышав, что ты меня разыскиваешь, он решил, что мне лучше узнать об этом заранее.
— Моя профессиональная деятельность не имеет никакого отношения к желанию повидаться с тобой, Саманта.
У Саманты пересохло в горле, когда она всмотрелась в лучистые сапфировые глаза Шона и вслушалась в его внезапно сделавшийся медоточивым голос. Хотя Шон был в возрасте, девушка с удивлением подумала, что он до сих пор очень привлекательный и сексуальный мужчина. Наверняка в молодости был сердцеедом.
И тут ей пришло в голову, что он и сейчас еще весьма опасен для представительниц женского пола.
Неожиданно Шон спросил:
— Когда у тебя начинается работа, Саманта?
— Через несколько часов. А что?
— А то, что у нас еще есть время для личного общения. Я, собственно, для этого сюда и приехал. — Он подмигнул ей и добавил: — Где твоя комната?
Саманта постаралась скрыть удивление перед той частью натуры Шона, о которой прежде ничего не знала, и, судорожно сглотнув, ответила:
— Я остановилась в гостинице «Слипи реет». Уж и не знаю, сочтешь ли ты ее достойной столь важного джентльмена, как ты.
— Все в порядке. — Повернувшись к Тоби, Шон сказал: — Рад, что у Саманты нашлись в городе хорошие друзья. — Затем, снова переведя взгляд на Саманту, добавил: — И все же я тебе лучший друг, чем Тоби Ларсен.
В ответ на эту ремарку Саманта изобразила на губах улыбку и, дернув лошадь за поводья, поехала в город между двумя мужчинами. Распрощавшись у гостиницы с Тоби, которого это обстоятельство нисколько не обрадовало, Саманта под ручку с Шоном поднялась по лестнице в свою гостиничную комнату. Пока за ними не захлопнулась дверь, Саманта постоянно чувствовала на себе взгляд Шона, который сторонний наблюдатель назвал бы как минимум нежным.
Но, как только в двери щелкнул замок, выражение лица Шона изменилось. Строгим, если не сказать суровым тоном, который она так хорошо помнила, старый детектив осведомился:
— Итак, юная леди, что у тебя случилось, почему ты попросила меня приехать?
После занятий любовью они некоторое время лежали на нагретой солнцем поляне и не двигались. Мэтт находился так близко от нее, что ей достаточно было повернуть голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Дженни так и сделала — всмотрелась в его лицо и задумалась, задаваясь множеством разных вопросов. К примеру, почему она раньше ничего подобного не испытывала и начала ощущать себя женщиной лишь последние несколько дней? Теперь ей достаточно было его увидеть и почувствовать прикосновение его руки, как сердце у нее начинало биться с удвоенной силой. Но почему раньше его взгляд не ласкал ее, как нынче? Почему те же самые светлые глаза видят в ней сейчас не просто хорошую добрую женщину, но достойное страстного чувства существо, способное понимать и дарить любовь?
Все эти вопросы очень волновали Дженни, зато ее нисколько не беспокоил тот факт, что они оба лежали обнаженными. Не говоря уже о том, что ей даже в голову не приходило просить у него прощения за маленький размер своих грудей и простоватые черты лица. А все потому, что он сумел внушить ей, что она прекрасна. Она знала, что он искренен с ней во всем — и когда занимался с нею любовью, демонстрируя неподдельную страсть, и когда говорил ласковые слова, восхваляя ее достоинства. Некоторые его фразы ей особенно запомнились.
«Я грезил об этом с первой минуты, когда увидел тебя».
Или: «Ты, Дженни, воплощение в жизнь моей заветной мечты, которая, как я считал раньше, никогда не осуществится. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной вечно».
Лишь одно мучило Дженни: ей все время казалось, что в его речи проскальзывала какая-то странная неуверенность, как если бы он не был убежден, что сумеет сохранить ее при себе. Но какие могут быть по этому поводу сомнения? Ведь они обручены? К тому же они любят друг друга. Причем так сильно, что прежде даже в самых смелых мечтах Дженни не могла себе этого представить. И все это реальность, а не сон.
Мэтт спросил:
— Что-нибудь не так, Дженни? Ты сожалеешь о том, что мы?..
— Не смей задавать мне такие вопросы, Мэтт! — Запечатав ему рот ладошкой, она прошептала: — Какие ужасные слова ты произнес! Тем не менее… если желаешь знать наверняка, то вот мой ответ: Я ни о чем не жалею. Благодаря тебе я пережила несколько лучших мгновений в жизни, которых мне никогда не забыть. Между тем бывали минуты, когда я не верила, что со мной может случиться подобное. И я люблю тебя за то, что ты позволил мне избавиться от этих мыслей. — Минуту помолчав, она сказала: — Истина заключается в том, что я просто тебя люблю. Ни за что.
Неожиданно Мэтт нахмурился.
Заметив эту внезапную перемену в его настроении, Дженни спросила:
— Я сболтнула какую-нибудь глупость?
— Не называй меня Мэтт.
А как тебя называть?
— Меня зовут Такер.
— Такер?
Ошеломленная, Дженни через силу улыбнулась. В следующее мгновение к ней пришло ощущение того, что она не одета, и девушка попыталась прикрыть свою наготу измятым, небрежно отброшенным в сторону платьем.
— Не делай этого. Я вовсе не хотел, чтобы ты начала меня стесняться. — Схватив за край и потянув на себя платье, он произнес: — Я… это… должен сказать тебе… хм… кое-что. — Отбросив платье и крепко взяв ее за руку, он продолжил: — Возможно, я выбрал для этого не самый подходящий момент, но мне, поверь, и в голову не могло прийти, что наша поездка получит такое завершение. Я всего-навсего собирался исповедаться тебе в том, о чем давно должен был рассказать. Просто у меня не хватало смелости.
— Тебе вовсе не надо исповедаться передо мной, Мэтт. Ни в чем. Ибо все, что мне нужно знать о тебе, я уже знаю.
— Меня зовут Такер, и ты не знаешь обо мне всего того, что тебе нужно знать.
— Я тебя не понимаю.
— Прежде всего Мэтт — мой родной брат-близнец.
Глаза у Дженни округлились. Такер заметил ее реакцию, едва слышно выругался, после чего приблизил губы к ее уху и прошептал:
— Не смотри на меня так, Дженни, умоляю. У меня и в мыслях не было тебя пугать.
Дженни сделала попытку подняться, но Такер крепко держал ее и продолжал говорить:
— Выслушай меня до конца, прощу тебя. А потом решай, что будешь делать дальше. Каким бы ни было твое решение, я приму его, обещаю.
Дженни промолчала, и Такер на мгновение закрыл глаза, словно собираясь с силами. Затем поднял веки и прошептал:
— Но ты ведь мне веришь, Дженни, не так ли? Я ведь еще не полностью лишился твоего доверия?
Поскольку Дженни продолжала хранить молчание, Такеру ничего не оставалось, как продолжать.
— Если тебя смущает вопрос, как все это произошло, скажу так: Мэтт не подозревал о моем существовании, и я тоже ничего не знал о нем. Сначала. Если разобраться, я узнал правду совсем недавно, когда наша умирающая мать поведала мне со своего смертного одра о том, что у меня есть старший брат. Но тогда уже было поздно что-либо предпринимать. История ее романа с Джереми Стрейтом, в результате которого на белый свет появился ребенок — то есть дети, — уже не могла на меня сильно повлиять, особенно учитывая тот образ жизни, который я для себя избрал. Я грабил банки, Дженни, и быстро спускал награбленное, тратя деньги на всякие мерзости, о которых ты, к счастью, даже не имеешь представления.
Такер продолжал свою исповедь все тем же суровым тоном, как если бы осуждал себя за содеянное.
— Однако история, рассказанная матерью, засела у меня в подсознании и по мере того, как шли годы, волновала меня все больше и больше — до такой степени, что я наконец решил повидаться со своим отцом и братом. Начав поиски, я в скором времени; узнал о смерти отца, заставившего всех своих друзей и знакомых уверовать в то, что у него был только один ребенок, которому он и оставил в наследство все ранчо целиком как единственному сыну и наследнику. Разумеется, это известие привело меня в ярость. Я плевать хотел на то, что ранчо заложено-перезаложено, а Мэтт вкалывает на нем от зари до зари, чтобы его не выставили на торги. Короче говоря, я отверг и Мэтта, и присущие ему трудолюбие и добропорядочность, поскольку считал его неправедно избранным. И поставил себе целью доказать, что он ничем не лучше меня. Кроме того, я довольно быстро понял, какое преимущество в моей деятельности дает мне наше поразительное сходство. Я начал грабить техасские банки, позволяя свидетелям созерцать собственную физиономию, чтобы внести еще больше сумятицы в ряды местных обывателей. Полагаю, что, помимо этого, я подсознательно хотел таким образом напомнить братцу о своем существовании.
Немного помолчав в ожидании комментария Дженни, какового, впрочем, не последовало, Такер после паузы сказал:
— Признаю, что когда я узнал о тебе и той роли, которую ты играешь в жизни брата, мои мысли были далеко от твоего ранчо. Я первым делом поехал в Уинстон, поскольку до меня дошли слухи, что новая девушка для танцев из салуна «Трейлз-Энд» положила на Мэтта глаз. Мне хотелось ввести его в смущение, а заодно малость отщипнуть для себя. Скажу сразу: мой план провалился, поскольку всякий раз, когда я начинал за ней ухаживать, она меня отвергала. А потом Мэтт взял с меня слово, что я не буду приставать к ней, выдавая себя за него. Я с легкостью согласился на это, поскольку он, вырвав у меня упомянутое обещание, тем самым оставлял открытой дверь для моих визитов к тебе. Иначе говоря, я намеревался основательно приударить за тобой, пользуясь его отлучками в город. — Такер заметил, как на лице Дженни проступила боль, и прошептал: — Мне очень жаль, что подобная мысль посетила меня, пусть и на очень короткое время. Но у меня есть оправдание: тогда я еще не знал, какая ты на самом деле.
Судорожно сглотнув, Дженни едва слышно произнесла:
— То есть ты не рассчитывал, что я могу быть желанной… чувственной… и готовой к любви?
— Я не рассчитывал, что ты окажешься такой честной… доверчивой и… добродетельной.
— Как говорится, спасибо на добром слове.
— Только не надо иронизировать над моими словами. Я сказал то, что думал. Мне в жизни не приходилось встречать женщину, подобную тебе, которая даже если и называла меня чужим именем, смотрела, казалось, прямо мне в душу. Я чувствовал, что мы внутренне близки, но хотел еще большей близости. Ты была мне нужна как ни одна женщина из тех, с кем я прежде водил знакомство. Более того, моя тяга к тебе увеличивалась е каждой нашей встречей.
— Насколько я понимаю, — с сарказмом произнесла Дженни, — симпатичные парни вроде тебя всегда тянутся к девушкам попроще.
— Я и сейчас к тебе тянусь. Всей душой, всем сердцем, — прошептал Такер. — Только простушкой тебя не назовешь, я не раз говорил тебе об этом. Время, которое мы провели в объятиях друг друга, занимаясь любовью, навеки отпечаталось в моем сердце. Мне никогда не забыть об этом.
У Дженни задрожали губы.
— Позволь мне подняться, Мэтт… я хотела сказать — Такер. Мне необходимо одеться.
— Нет.
— Прошу тебя!
— Нет. Мне хочется хоть еще немного подержать тебя в объятиях. А еще мне хочется, чтобы ты простила меня.
— Простить тебя? — Дженни покачала головой. А когда заговорила, в глазах ее заблестели слезы. — Я разделась донага и отдалась тебе — и не один раз. Кроме того, сказала, что люблю тебя и мне нравятся чувства, которые ты во мне пробудил. Тебе этого мало?
— Это очень много для меня значит. И все равно я хочу, чтобы ты простила меня.
Дженни произнесла сквозь зубы:
— Ладно, прощаю. Могу я теперь одеться?
— Мне нужно, чтобы эти слова шли от сердца, Дженни.
Карие глаза Дженни вновь наполнились слезами, когда она со всей присущей ей искренностью произнесла:
— Возможно, когда-нибудь я тебя прощу. Но сейчас ты слишком многого от меня хочешь. Меня использовали — неужели не понимаешь? Я позволила некоему субъекту, который вовсе не мой суженый, заниматься со мной любовью. Я во всеуслышание заявляла, что это доставляет мне огромное наслаждение. Можно ли оправдать то, что ты сделал со мной?
— Но твой суженый сделал то же самое.
— Что ты имеешь в виду?
Глаза Такера потемнели.
— Я ездил в дом Мэтта как раз перед тем, как отправиться к тебе. Ну так вот: там находилась Саманта Ригг. И они… скажем так… были вместе.
— Ты лжешь!
— Я не лгу. Но лучше бы это была ложь.
Дженни закрыла глаза, а Такер сказал:
— Когда я вошел туда и понял, что к чему, то совершенно потерял над собой контроль. В моей груди вскипела страсть, которую ты разбудила во мне. И я захотел заняться с тобой любовью, а когда ты, похоже, тоже захотела этого, вся моя сдержанность по отношению к тебе слетела словно шелуха.
— Пожалуйста, не напоминай мне о том, что я сотворила.
— Мне никогда этого не забыть.
Избегая смотреть ему в глаза, Дженни холодно произнесла:
— Ты все сказал?
— Все.
— В таком случае позволь мне подняться.
— Дженни…
— Дай мне встать, я сказала!
Настойчивость Такера улетучилась словно сама собой, и Дженни получила наконец возможность подняться на ноги и одеться. Она не отдавала себе отчета в том, что он делает то же самое, поэтому, повернув к нему голову и увидев его полностью одетым, несколько удивилась.
— Я отправляюсь домой, Такер, — проговорила она. — А отцу скажу, что ты уехал на ранчо, поскольку у тебя не было времени его дожидаться. Мне бы не хотелось ставить отца в двусмысленное положение, тем более сегодня я без его ведома уже сделала это.
— Дженни…
— В том случае, если ты не понял, что я имела в виду, попробую высказаться яснее. Я не стану говорить отцу о том, что произошло. Ни за что! Но скажу об этом Мэтту. Я никогда ему не лгала. Да и он, я уверена, расскажет мне правду о своей интрижке с той девушкой из салуна, после чего мы расстанемся, и каждый пойдет своей дорогой.
— Прощу тебя, Дженни, выслушай меня…
— По-моему, ты все сказал, что хотел. Признает тебя Мэтт в конце концов, когда страсти улягутся, или нет — дело его. Но я больше не желаю участвовать в маскараде, в котором, кстати, повинны вы оба.
Взобравшись на лошадь, Дженни заставила себя произнести слова прощания:
— Будь здоров, Такер. Очень надеюсь, что мы с тобой никогда больше не встретимся.
С этими словами Дженни дернула за узду и поскакала по направлению к дому, даже не оглянувшись на оставшегося на поляне Такера. Не поняла она и того, что его сердце, так же, как и ее собственное, вдребезги разбито.
Саманта несколько театрально улыбнулась седовласому синеглазому господину, чей взгляд внимательнейшим образом ее исследовал. Она хорошо знала Шона. Проблема заключалась в том, что и он знал ее ничуть не хуже. Нехарактерное для нее поведение, а именно: отправка телеграммы с просьбой приехать и помочь разобраться с делом, которым он тоже когда-то занимался, пока ему не дали новое, несколько его удивило. Но не только. Он не сомневался в том, что произошло нечто серьезное, иначе Саманта не стала бы его беспокоить.
Поскольку Саманта не захотела сразу ответить на его вопрос, первым пришлось заговорить Шону:
— Я же говорил тебе, что твоя идея продемонстрировать Пинкертону свои способности в корне ошибочна, но ты ничего не желала слушать. А теперь рассказывай, что случилось.
Саманта снова не выказала желания откровенничать. Шон был умным, проницательным и жестким, к тому же интуиция никогда его не подводила. Все эти его качества восхищали Саманту, но сейчас она рассматривала их как угрозу Мэтту. Не зная, правильно ли поступает и почему ее вообще это волнует, Саманта точно знала, что предательства не совершит, не станет рассказывать о раскрытой ею тайне.