— Значит, в двух словах, — обратилась она к Акиве, пытаясь собрать воедино все, о чем он ей поведал, — серафимы хотят править миром, а химеры не желают терпеть над собой господства, поэтому они — зло.
У Акивы заиграли желваки — упрощение ему явно не понравилось.
— Они были никем — варвары, живущие в грязных деревнях. Мы им дали свет, научили писать, строить…
— И, разумеется, ничего не взяли взамен.
— Ничего непомерного.
— Угу. — Кэроу пожалела, что плохо усвоила в школе уроки мировой истории — сейчас ей было бы намного проще сделать выводы. — Стало быть, тысячу лет назад химеры ни с того ни с сего взбунтовались, перебили хозяев и снова стали управлять своими землями?
— Земля никогда не принадлежала им, — запротестовал он. — У них были небольшие фермерские хозяйства, каменные лачуги. В основном в деревнях. Города выстроила Империя, и не только города. Виадуки, порты, дороги…
— Но для них те места — начало начал. Там они рождались и умирали, влюблялись, растили детей, хоронили родителей. Представь, что на этой земле не построили города. Оставалась бы она их землей? Ведь если придерживаться правила, что твоим является только то, что ты можешь защитить, то любой имеет право попробовать отобрать у других все, что вздумается. Вряд ли это называется цивилизацией.
— Ты не понимаешь.
— Да, я не понимаю.
Акива сделал глубокий вдох.
— Мы создали мир, из лучших побуждений. Мы жили с ними бок о бок…
— Как равные? — спросила Кэроу. — Ты называешь их чудовищами, поэтому я спрашиваю.
Он ответил не сразу.
— Скольких из них ты видела, Кэроу? Четверых, кажется, и ни один из них не был воином? Если у тебя на глазах твоих братьев и сестер поднимал на рога минотавр, терзали полульвы-полусобаки, рвали на куски драконы… — Он остановился, во взгляде читалась мучительная боль. — Если тебя пытали и заставляли наблюдать за насилием… над любимыми… тогда ты имеешь право рассуждать, что такое чудовище.
Над любимыми? Он явно имел в виду не братьев и сестер. Кэроу почувствовала укол… Разумеется, это не ревность! Какая разница, кого он любит или любил? Она сглотнула. Ей нечего было возразить. И все же — пусть она и находилась в полном неведении — верить ему она тоже не обязана.
— Послушать бы, что скажет на это Бримстоун, — тихо произнесла она. И тут в голову пришла великолепная мысль: — Ведь ты можешь отвести меня к нему!
Он в изумлении заморгал, а потом покачал головой:
— Нет. Людям там не место.
— А ангелам здесь место?
— Не сравнивай. Здесь безопасно.
— Неужели? Расскажи моим шрамам, как тут безопасно.
Она отодвинула воротник блузки и показала сморщенный рубец поперек ключицы. Отталкивающий вид шрама — дела его собственных рук — заставил Акиву содрогнуться.
— Кроме того, — продолжала Кэроу, — есть кое-что поважнее безопасности. Например… любимые.
Она почувствовала, что это слово — его же собственное — глубоко его взволновало.
— Любимые, — повторил он.
— Я говорила Бримстоуну, что не покину его, и я сдержу слово. Чего бы мне это ни стоило, даже без твоей помощи.
— Как ты собираешься сделать это?
— Есть способы, — уклончиво ответила она. — Но было бы проще, если бы ты взял меня с собой.
Действительно, проще. Акива был куда более предпочтительным попутчиком, чем Разгут.
Однако он сказал:
— Я не могу. Портал охраняется. Тебя тут же убьют.
— Похоже, вы, серафимы, только этим и занимаетесь.
— Монстры сделали нас такими.
— Монстры… — Кэроу вспомнила смеющиеся Иссины глаза, хлопотунью Ясри… Она и сама порой называла их монстрами, но только в шутку, так же, как называла бешеной Зузану. Из уст Акивы, однако, это слово прозвучало отвратительно. — Чудовища, дьяволы, монстры. Если бы ты был знаком с моими химерами, ты бы так о них не говорил.
Он опустил глаза и ничего не ответил, нить разговора затерялась в неловкой тишине. Кэроу обхватила ладонями большую керамическую чашку — чтобы согреть руки после прогулки по крыше собора, а заодно чтобы ненароком не направить причиняющую боль магию на Акиву. Он сидел напротив точно в такой же позе — обхватив свою чашку, и она не могла не заметить его татуировки — множество черных полос на пальцах.
Каждая полоска была слегка выпуклой, как рубец, и Кэроу подумала, что в отличие от ее татуировок эти пометки сделаны путем примитивной процедуры — с помощью надрезов и сажи. Чем дольше она смотрела на них, тем сильнее проявлялось странное ощущение чего-то знакомого или почти знакомого. Она словно лавировала на самом краю осмысления, металась между знанием и незнанием. Это нечто было неуловимым, как крылья пчелы в полете.
Акива заметил ее взгляд и почувствовал себя неловко. Он дернулся и закрыл одну ладонь другой.
— У них тоже есть магические свойства? — спросила Кэроу.
— Нет, — ответил он, как ей показалось, немного резко.
— Что тогда они означают?
Он промолчал. Кэроу протянула руку и провела по татуировкам кончиком пальца. Они были нанесены пятерками: каждые четыре линии по диагонали перечеркивала пятая.
— Это счет, — ответила она сама себе, скользя от одной пятерки к другой на указательном пальце, — пять, десять, пятнадцать, двадцать.
При каждом прикосновении словно вспыхивала искра, неудержимо хотелось переплести свои пальцы с его, и даже — боже, что с ней такое? — поднести его руку к губам и поцеловать метки…
А затем внезапно, неизвестно откуда, пришло прозрение. Кэроу поняла, что за счет велся при помощи отметин, и отдернула руку. Она неотрывно смотрела на него, а он сидел молча, готовый согласиться с любым ее приговором.
— Это убийства, — тихо сказала она. — Убитые химеры.
Он не отрицал. Не собирался защищаться — так же, как и в тот раз, когда она напала на него. Его руки лежали неподвижно, и она поняла, что он борется с желанием спрятать их.
Ее трясло от вида этих отметин — двадцать штук только на одном указательном пальце.
— Так много, — сказала она. — Скольких же ты убил!
— Я воин.
Кэроу представила своих химер мертвыми и в испуге прикрыла рот рукой. В его рассказе война представлялась чем-то далеким. Но реальный Акива сидел прямо напротив нее, и тот факт, что он — убийца, теперь тоже стал реальным. Как и разбросанные по столу Бримстоуна зубы, эти отметины означали кровь, смерть — только не волков и тигров, а смерть химер.
Она смотрела на него не отводя глаз и… кое-что увидела. Мгновение раскололось, словно яичная скорлупа, и обнажило другое мгновение, почти неразличимое — почти, — а затем прошло. Акива остался таким, каким был, и ничего не изменилось, но этот проблеск…
Кэроу услышала собственный глухой голос, который, должно быть, исходил из яичной скорлупы.
— Теперь их у тебя больше.
— Что? — Акива смотрел на нее растерянным взглядом, а затем — словно вспышка молнии — пришло понимание.
Широко раскрыв сверкающие огнем глаза, он резко наклонился вперед и опрокинул чай.
— Что? — повторил он, на этот раз громче.
Кэроу отпрянула. Акива схватил ее за руку.
— О чем ты? Чего у меня теперь больше?
Она тряхнула головой. Отметины — вот что она имела в виду. В то расколовшееся на две части мгновение ей кое-что открылось. Перед ней сидел реальный Акива, а затем внезапно она увидела невероятное: Акива улыбался. Не мрачной ухмылкой, а лучистой от изумления улыбкой, до того прекрасной, что защемило сердце. Из уголков глаз бежали веселые морщинки. Он абсолютно изменился. Если и без улыбки он был прекрасен, то с ней — просто восхитителен.
Но Кэроу могла поклясться, что он не улыбался.
И что у того Акивы, который существовал лишь мгновение, было меньше отметин, а на некоторых пальцах — совсем не было.
Ее ладонь все еще оставалась в его руке, лежащей в луже разлитого чая. Подошедшая официантка стояла в нерешительности. Кэроу высвободила руку, откинулась назад, и официантка принялась вытирать стол, бросая на них взгляды. Закончив, она робко произнесла:
— Мне просто интересно… как вы сделали это?
Кэроу недоуменно посмотрела на нее. Девушка была одного с ней возраста, щекастая и румяная.
— Вчера вечером, — пояснила она. — Вы летали.
Ах, это.
— Вы там были? — спросила Кэроу, удивленная странным совпадением.
— Если бы, — ответила девушка. — Я смотрела по телевизору. Сегодня все утро в новостях передают.
«Ничего себе», — подумала Кэроу. Рука потянулась к телефону, который весь последний час то пиликал, то отрывисто фыркал, и включила экран. Куча пропущенных звонков и сообщений, в основном от Зузаны и Каза. Черт!
— У вас были тросы? — спросила официантка. — Их вроде не обнаружили.
— Никаких тросов. — Кэроу одарила ее своей фирменной ухмылкой. — Мы взаправду летали.
Девушка улыбнулась в ответ, решив, что ее разыгрывают.
— Не хотите говорить, и не надо, — сказала она притворно сердитым тоном и оставила их в покое, не забыв, однако, принести Акиве еще чаю.
Он все еще сидел, откинувшись на спинку стула, и внимательно изучал ее глазами-молниями.
— Что? — спросила она, ощутив неловкость. — Почему ты так на меня смотришь?
Он провел пальцами сквозь густые, коротко стриженные волосы, на мгновение задержав ладонь на лбу, и смущенно ответил:
— Не могу не смотреть.
Кэроу ощутила прилив радости. Этим утром суровость исчезла с его лица. Губы слегка раскрылись, взгляд стал не таким подозрительным, да к тому же она увидела — или вообразила? — мелькнувшую улыбку. Нетрудно было представить, как он улыбается по-настоящему.
Возможно, для нее.
«О боже! Будь кошкой, — напомнила она себе. — Кошкой, которая не даст себя погладить и никогда — ни за что — не заурчит».
Она вкратце рассказала ему, что узнала от официантки, но не была уверена, понял ли он хоть что-нибудь. Имел ли он представление о телевидении, не говоря уже об Интернете. Или о телефонах, если уж на то пошло.
— Подожди минутку, — сказала она и набрала номер Зузаны, которая ответила после первого же гудка.
— Кэроу! — взорвался ее голос в трубке.
— Это я…
— О господи! С тобой все в порядке? Я видела тебя в новостях. И его тоже! Ну и дела, Кэроу! Ты хоть поняла, что умеешь летать?
— Да, знаю, знаю. Клево, правда?
— Это не клево! Это ужасно! Я думала, ты погибла.
Зузана была на грани истерики, и несколько минут Кэроу успокаивала ее, не отводя взгляда от Акивы и стараясь сохранять кошачью надменность.
— С тобой правда все в порядке? — спросила Зузана. — Он тебе часом нож к горлу не приставил?
Кэроу быстро пересказала Зузане события прошлой ночи, не забыв упомянуть, что он не хотел причинить ей боль, и закончив фразой: «Мы… э-э-э… встречали рассвет на крыше собора».
— Какого черта? Это что, свидание?
— Нет, не свидание. Честно говоря, не знаю, что это было. Понятия не имею, что он делает здесь.
Она взглянула на него, и голос ее дрогнул. Нет, ее смутила не улыбка и не метки на руках. Непонятно откуда, но она знала, что на правом плече у него множество рубцов. Наверное, заметила, как он осторожничает с ними… Однако откуда ей известно, как они выглядят?
И какие они на ощупь?
— Кэроу? Алло, Кэроу!
Кэроу зажмурила глаза и откашлялась. Ее собственное имя пролетело мимо, никак не связанное с ней. По тому, как разволновалась Зузана, она поняла, что выключилась из разговора.
— Я здесь.
— Где? Я спрашиваю: где ты?
Кэроу насилу вспомнила:
— М-м-м… В чайной на Нерудовой.
— Оставайся там. Я иду к тебе.
— Не надо…
— Я иду!
— Зузи!
— Кэроу! Не заставляй меня прибегнуть к моим кулачкам!
— Ладно, — смилостивилась Кэроу. — Давай!
Зузана снимала жилье неподалеку, в Градчанах,[8] у тетки-вдовы.
— Буду через десять минут.
— Если б ты могла летать, явилась бы куда быстрее, — не удержалась Кэроу.
— Офигеть! Только попробуй смыться! И его не отпускай. Я вам покажу!
— Думаю, он никуда не уйдет, — сказала Кэроу, пристально глядя в глаза Акиве, и понимала — он действительно не уйдет, но не понимала почему.
Он — не человек. И даже не из ее мира. Он — солдат, ведущий счет жертвам, и враг ее семьи. И все же что-то связывало их, что-то, по силе превосходящее все эти доводы и дарящее ей чувство такой внутренней гармонии, что любые попытки сопротивляться вели к разладу с собственным «я».
Всю жизнь ее постоянно дразнила иллюзия чего-то недостижимого, но теперь все было иначе. Здесь, в присутствии Акивы, даже когда они говорили о войне и нескончаемой вражде, она чувствовала, как ее обволакивает его тепло. Вопреки всем разумным доводам, она была уверена, что ее место — рядом с ним.
33
Нелепость
— Сейчас сюда явится моя буйная подруга, — барабаня пальцами по столу, сказала Кэроу.
— Которая была на мосту?
Вопрос напомнил о том, как вчера Акива ходил за ней следом. Наверное, видел Зузанино представление.
Кэроу кивнула.
— Она знает о существовании твоего мира. И в курсе, что ты пытался меня убить, так что…
— Мне следует бояться? — спросил Акива, и Кэроу показалось, что он говорит серьезно. Однако это была очередная попытка пошутить с невозмутимым видом, как давеча на крыше собора, когда он удивил ее предложением сталкивать вниз неудавшихся кавалеров.
— Еще как, — ответила она. — Перед ней все дрожат от страха. Сейчас увидишь.
Кэроу сидела, прижав ладони к пустой чашке, — не столько из боязни направить на Акиву их магическую силу, сколько для того, чтобы устоять перед соблазном прикоснуться к его рукам. Вид смертельных меток отталкивал. Но одновременно с отвращением она чувствовала… притяжение.
Она догадывалась, что он тоже борется с желанием протянуть к ней руки. Он не сводил с нее глаз, она то и дело заливалась краской, разговор еле теплился, когда дверь распахнулась.
В чайную ворвалась разъяренная Зузана, протопала прямиком к столу и уставилась на Акиву, готовая разразиться бранью. Но осеклась. На ее лице злость боролась с благоговейным трепетом, и последний победил. Она бросила косой взгляд на Кэроу и выдала в изумлении:
— Ух ты! Спаривайтесь! Немедленно!
Это было так неожиданно, что Кэроу расхохоталась. Откинувшись на спинку стула, она дала волю смеху — чудесному, заливистому, — который снова изменил невозмутимое выражение лица Акивы. Тот изучал ее с таким вниманием, что она вздрогнула.
— Нет, правда, — сказала Зузана. — Прямо сейчас. Найти лучший генетический материал — вот что важно для продолжения рода, правильно? А это, — она сделала картинный жест рукой в сторону Акивы, — это лучший генетический материал, который я когда-либо видела.
Она придвинула стул, уселась рядом с Кэроу, и обе они — ни дать ни взять посетительницы художественной галереи — принялись в упор разглядывать серафима.
— Фиала возьмет свои слова обратно. Ты просто обязана привести его на урок рисования с натуры.
— Точно, — улыбнулась Кэроу. — Уверена, он будет счастлив раздеться перед толпой людей.
— Разоблачиться, — поправила Зузана, приняв официальный вид. — Во имя искусства.
— Ты собираешься нас познакомить? — спросил Акива. Химерский язык, на котором они разговаривали до появления Зузаны, прозвучал неуместно, как отголосок другого мира.
Кэроу кивнула, подавив смех.
— Прости, — сказала она и быстро представила их друг другу. — Мне, разумеется, придется переводить, если вы захотите пообщаться.
— Спроси, он влюблен в тебя? — немедленно потребовала Зузана.
Едва не поперхнувшись, Кэроу всем корпусом повернулась к Зузане и уставилась ей в лицо, но не успела сказать и слова, как та подняла руку.
— Знаю, знаю. Конечно, ты не спросишь. Да этого и не требуется, все и так ясно. Посмотри на него! Он же сейчас сожжет тебя своими оранжевыми глазищами.
Действительно, пришлось это признать. Но любовь! Нелепость…