— Я не могу его найти! — недовольно кричала она. — Я не помню, в какой ящик его положила! Его здесь нет!
Я проверил самые очевидные места, мамину ключницу, хитроумно приделанную рядом с входной дверью. Там были ключи от её машин и ещё от дома, амбара, сараев, квадроциклов и всякой всячины. На ключе от убежища был большой красный брелок.
— Он прямо здесь, мама! — крикнул я, когда она вбежала в гостиную. Я бросил ключ ей в руку. — Они ждут! Поторопись!
— Ты бери его, — спорила она. — Ты быстрее!
— Я должен найти деда, — парировал я. — Поторопись! Иди, мама! Позаботься о Ное! Там торнадо через дорогу! Скорее!
Она смотрела на меня беспомощным, растерянным взглядом.
— Скорее, мама!
Но она не двигалась. Её парализовал страх.
Я схватил её за руку, протащил через дверь и побежал к убежищу.
Снаружи был кружащийся хаос яростного дождя и обломков, казалось, всё одновременно двигалось — деревья наклонялись, скрипели, стонали, ветки ломались, цветы и трава летали вокруг, и всё это под зловещий рёв набирающего обороты урагана.
Трясущимися руками я открыл замок и распахнул дверь. Сначала мы толкнули вперёд детей, затем Ледбеттеров и Джексона.
— Я должен найти деда! — крикнул я сквозь рёв ветра, побуждая Билла помочь маме спуститься по крутым ступенькам.
— Нет времени! — крикнул в ответ Билл.
— Я его не брошу!
— Не глупи, Вилли!
— Я не оставлю его!
— Ты не можешь ему помочь! Забирайся внутрь, осёл!
— Я должен ему помочь!
— Вилли, нет!
Я развернулся, чтобы пойти обратно в дом, но Билл схватил меня за руку.
— Отпусти меня! — закричал я.
— Вилли, чёрт тебя побери!
— Я не оставлю его!
Я выкрутил руку из его хватки, побежал к дому. Массивный порыв ветра практически поднял меня с ног и толкнул в сторону, как гигантская, невидимая рука. Я взглянул на дорогу, пытаясь подняться, и увидел огромный вихрь прямо на другой стороне дороги, кружащийся и рычащий как товарный поезд, и я понял, что уже слишком поздно. Доски на крыльце внезапно подлетели, и сам дом стонал и содрогался. В воздухе кружились кусочки того или другого: листьев, бумаги, веток деревьев, травинок.
“Господи!” — подумал я, и это одновременно было и невольное ругательство, и крик о помощи.
Придя в себя, я поднялся на ноги и побежал к двери. Казалось, на это ушла вечность, пока я торопился через эти знакомые комнаты, мои шаги были уверенными, потому что я вырос в этом доме и знал каждый квадратный сантиметр. Сейчас дом был очень тёмный, стены содрогались и вибрировали.
Мне было тридцать четыре года, и я ни разу не видел торнадо в великом штате Миссисипи. Слышал о них, конечно же, много, и видел колоссальный урон, который они могли нанести: шоссе, заваленные перевёрнутыми машинами и вырванными с корнями деревьями, оборванные электрические провода, крыши, сорванные прямо с перевернутых, но невредимых домов. И все они проходили мимо нас. Мы несколько раз были на волоске. Когда мне было двенадцать, дом Ланна, примерно в двух километрах вниз по дороге, совершенно сплюснуло, и Виктория Ланн, одна из моих лучших подруг со времён первого класса, погибла, вместе со своей мамой и младшей сестрой. Несколько лет назад пронеслось торнадо категории F5* и опустошило Смитвиль, город неподалёку от Тупело, прежде чем он нанёс огромные потери прямо на границе штата, в Алабаме. И, конечно же, все знали о великом торнадо 1936—го года, который опустошил сам Тупело. При всём этом я никогда не видел настоящего торнадо, а тем более не был в его эпицентре.
— Дед! — крикнул я, врываясь в его комнату.
Он лежал спиной ко мне, так же, как я его и оставил.
— Там торнадо!
Он не ответил.
Я подхватил его на руки, с одеялами и всем прочим. Не было времени спорить.
Он смотрел на меня уставшими, растерянными глазами.
— Там торнадо через дорогу! — объяснил я, затаив дыхание.
Он ничего не сказал.
Я постарался пронести его через дверной проём, не стукнув его головой о раму. Я протолкнулся через коридор, кухню, гостиную. Дед у меня на руках был как мешок тяжёлых, громоздких костей.
Пока я бежал к входной двери, вдруг стало очень темно и очень громко. Из эркерных окон с видом на передний двор дуло потоком стекла и дождя. Одним махом весь дом начал, казалось, зевать, разрываться и растягиваться не на шутку. Теперь вокруг меня летали осколки, внутри маминого дома, кружились, будто пыльные бури танцевали безумный танец.
Мамины безделушки свалились со своих насестов. Статуэтка Фатимской Богородицы спикировала, как и мамины семейные фотографии, её коллекция фарфоровых кошек и собак, и всё прочее. Они отправились вниз. Передняя стена, казалось, обваливалась, наклонялась так странно, что было тяжело понять, тяжело уловить ее движение. Телевизор с плоским экраном проделал краткий путь, пока его провод по-прежнему торчал в стене. Он хлопнулся на пол, грохоча с ужасной окончательностью.
Мои уши пронзила ревущая стена звука. Я ожидал, что дом разлетится на части в любую минуту или поднимется с фундамента, как дом Дороти в “Волшебнике страны Оз”, вместе со мной и дедом отправляясь в космос. Доски и брёвна стонали и кричали. Пол грохотал. Крыша над нами вопила в знак протеста.
Я стоял посреди гостиной, когда что-то слетело и врезалось мне в спину, и я рухнул вниз как мешок картошки. Я пытался сказать деду, что нам нужно попасть в дверной проём, но из моего рта не вырвалось никаких слов. Вместо этого наступила внезапная и не совсем неприятная тишина. Она была мечтательная, эта тишина. Мечтательная и сладкая, как когда ты только просыпаешься утром, но ещё не совсем в сознании.
А затем, также внезапно, появилась тьма.
Глава 33
Пора прощаться
— Пора прощаться, — сказал дед, протягивая мне руку.
Я покачал головой.
— Давай, мальчик, — сказал он. — Он твой папочка. Ты должен попрощаться.
— Я не хочу, — ответил я, давясь постыдными, детскими слезами.
— Папа, пожалуйста, — вмешалась мама. — Оставь его.
— Я пойду с ним, Марта, — сказал дед. — Он теперь молодой мужчина. Он может делать вещи, которые делают молодые мужчины. И он Кантрелл. А Кантреллы не кучка тряпок. Разве не так, мальчики?
Он посмотрел на нас с Билли для подтверждения.
Я несчастно смотрел на деда, вытирая глаза и чувствуя себя глупо. Деду не нравилось, когда мы плакали, и я так сильно старался не плакать, но как только мы вошли в похоронный зал и увидели гроб с папой внутри, я разрыдался и не мог остановиться.
Билли, со взглядом равнодушия на своём тринадцатилетнем лице, стоял, дёргая головой в сторону папиного гроба, будто чтобы сказать: “Идём, давай покончим с этим, чёртов ты неудачник”. В отличие от меня Билли не проронил и слезинки, ни когда помощники шерифа округа пару дней назад пришли рассказать нам, что произошло, ни когда все вскоре после этого начали приходить в дом, ни сейчас, когда прощание подходило к концу, и мы собирались идти домой и готовиться к завтрашней похоронной службе.
Я встал, и дед взял меня за руку.
У меня было такое чувство, будто ничего из этого не было реальностью, будто я спал и скоро проснусь.
Но…
— Вилли!
Кто-то позвал меня по имени. Я посмотрел через плечо и увидел, что там сидит множество людей, но никто не обращал никакого внимания на меня.
Мы с дедом медленно прошли вперёд, где находился гроб. Я чувствовал ободряющий вес руки деда на своём плече, в то время как он подтянул меня чуточку ближе и шёл медленнее, чтобы подстроиться под меня.
Билл подошёл прямо к гробу, долгое мгновение смотрел вниз на папу, ничего не сказал, сделал жест креста, развернулся и прошёл обратно к своему месту.
Дед подвёл меня ближе, и я потёр глаза и попытался прекратить плакать.
— Ты скучаешь по своему папе, и это нормально, — наклонившись, прошептал мне на ухо дед. — Он теперь в лучшем месте, упокой Господь его несчастную душу. И Иисус, Мария и все святые, пощадите его бестолковую задницу, аминь. Я знаю, он иногда был злым, но он был твоим папой, и ты должен уважать его. И ты его уважаешь, я знаю. И ты должен попрощаться с ним, Вилли. Слышишь меня? Ты не обязан говорить что-то вслух. Но просто… скажи что-нибудь. Попрощайся. Он был ничтожным старым куском дерьма, но сделал одну правильную вещь. Он создал тебя. Разве нет? Конечно, создал. Тебя и твоего брата. Так что он не всегда был плохим. Во всяком случае, дружок, ты можешь поблагодарить его за это и попрощаться.
Я повернулся к деду и уткнулся головой в ткань его костюма. Я никогда не видел деда в такой изысканной одежде. Я пытался не засопливить её.
— Шшш, — прошептал дед. — Всё нормально, милый. Я здесь.
— Я не хочу ничего ему говорить! — слишком громко выпалил я.
— Ты не обязан ничего говорить, дружок. Не обязательно использовать слова. Просто обратись к нему сердцем.
— Я не могу!
— Шшшш. Всё хорошо, милый. Всё идёт своим чередом. Дед рядом.
— Я хочу пойти домой, — простонал я. — Деда, я хочу домой!
— Мы должны это сделать, милый, — прошептал он. — Ты можешь это сделать. Я знаю, что можешь. Ты Кантрелл, и у тебя есть яйца, разве нет?
Он отстранился и опустил на меня взгляд, большим пальцем стирая слёзы с моей щеки. Он кивнул, подбадривая меня. Но я просто стоял на месте, смотрел на него, неподвижный, пойманный чувствами, которые не мог понять. Что бы ни должны были делать мои яйца, они этого не делали.
— Ладно, дружок, — мягко сказал он после долгой тишины. — Я попрощаюсь с твоим папой, а ты пойдешь со мной. Ладно? Есть одна вещь, которую я хочу сказать этому человеку, а потом мы уйдем. Ты не обязан говорить ни слова, но, быть может, ты можешь просто постоять со мной, потому что мне тоже немного грустно, и мне бы пригодилась твоя помощь. Ладно? Хочешь помочь своему несчастному старому деду?
Получив этот выбор как меньшее из двух зол, я кивнул.
Рука в руке, мы подошли к папиному гробу. Я стоял молча, лип к руке деда, кусая губы и сжимая челюсть, чтобы не взорваться очередным спазмом неконтролируемых слёз. Дед опустил на меня взгляд и улыбнулся, отпуская мою руку, чтобы подойти ближе к гробу. Он низко наклонился, прошептал что—то папе, что я не мог услышать, затем вернулся, снова взял меня за руку и стоял рядом со мной, обнимая меня, и долгое время мы просто стояли на месте, на расстоянии около полутора метров от папиного тела, и ничего не говорили.
На меня нахлынула свежая волна слёз.
Я не мог этого понять. Когда тётя Маргарет пришла в дом в тот первый вечер и объявила, что нам следует радоваться, что этот злой старый ублюдок умер, я от души согласился. Каждый кусочек моего десятилетнего тела сразу понял правдивость этих слов.
— И у ублюдка была страховка, вы можете расплатиться за дом! — восклицала тётя Маргарет. — По крайней мере, он сделал одну правильную вещь, ничтожный кусок дерьма.
— Ты в порядке, дружок? — спросил дед, снова наклоняясь и шепча мне на ухо.
Я несчастно кивнул так, как считал будет смотреться ободряюще.
— У тебя всегда есть я, — сказал дед. — Не забывай это. У тебя всегда будет твой дедушка, и в мире нет ничего, что когда-либо это изменит, даже если я паршивый старый грешник, как говорит твоя мама. У тебя всегда будет твой дедушка. Ты понимаешь меня? И ты Кантрелл, а у Кантреллов есть яйца, разве не так?
— Вилли! — довольно громко воскликнул голос.
Я огляделся вокруг, чтобы посмотреть, кто это.
Это было похоже на Билли.
— Вилли!
Голос доносился откуда-то очень-очень издалека.
Я повернулся обратно к деду, но его там больше не было.
Как и гроба.
— Деда?
В замешательстве я повернулся небольшим кругом, внезапно чувствуя страх и тревогу.
Все исчезли.
— Деда? Где ты?
— Вилли! — снова раздался голос.
У меня болел затылок. Резкой, настойчивой пульсацией. Я пытался открыть глаза, чувствуя невероятную усталость, желая снова заснуть или проснуться, или ещё что-нибудь.
— Вилли!
Я чувствовал, как кто-то схватил меня за плечи. Я открыл глаза, чтобы увидеть, кто это, но не видел ясно, не мог сосредоточиться на говорящем человеке.
— Господи! — воскликнул голос.
Это был голос Билли. Я бы узнал его “Господи!” где угодно — очень большой акцент на первом слоге, что заставляет его звучать как баптистского проповедника. Гооо-споди.
— Билли? — пробормотал я, думая, что мы, должно быть, подрались, и он мне врезал.
— С ним всё хорошо? — спросила откуда-то мама.
— Не приближайтесь сюда, пожалуйста! — велел Джексон. — Мы с Биллом можем об этом позаботиться.
— Папочка! — кричал Ной вдалеке.
Я увидел, как Джексон появился в фокусе, затем растворился. У меня болели глаза. Я поднял руку, чтобы потереть их.
— Оставь свои глаза в покое, — произнёс Джексон строгим тоном. Он схватил меня за запястье, чтобы я не мог двигать рукой.
— О Боже, — сказал Билл. — Посмотри на его руку!
— С ним всё будет хорошо, — сказал Джексон.
— Господи!
Я закрыл глаза, но это мало облегчило боль или раздражение в них. В щеке была странная, пульсирующая боль.
— Папочка! — страдальческим голосом воскликнул откуда-то Ной.
— Не приближайтесь! — крикнул Билл.
— Паааааапааааа!
— Шелли, утихомирь его! — приказал Билл.
Я попытался сказать, что я в порядке, но, когда открыл рот, чтобы заговорить, моё лицо взорвалось агрессивной, горячей болью.
— Нееееет! — со злостью стонал Ной. — Нееееееет! Хах! Хааааааххх!
— Мы должны унести его отсюда, — сказал Билл.
— Мы не будем его двигать, — ответил Джексон.
— Хааааааааа!
— Весь дом может рухнуть на нас!
— Скорая скоро будет здесь.
— Мы должны передвинуть его!
— Почему бы тебе не подождать снаружи? — голос Джексона был спокойным. Вроде бы. Была в нём грань чего-то другого, чего я не совсем понимал.
— Я не брошу своего брата здесь, — поклялся Билл.
— Тогда почему бы тебе не заткнуться и не дать мне позаботиться о нём? Я говорил тебе не входить сюда.
— Он моя семья, не твоя! — злобно выплюнул Билл. — И я не нуждаюсь в том, чтобы ты указывал мне, что делать.
— Он и моя семья тоже, — сказал Джексон.
— Он моя настоящая семья, — ответил Билл. — И мы не можем допустить, чтобы весь чёртов дом упал на него сверху.
— Я медбрат, Билл, так что, полагаю, ты должен просто довериться мне, и когда я говорю тебе, что мы не будем его двигать, мы не будем его двигать. У него могут быть и другие травмы, и ты сделаешь только хуже.
— Я никогда не пойму, зачем этот осёл вернулся в дом. Господи чёртов Иисусе на черепице! Я так устал от его проклятого…
— Билл, ты не помогаешь. Пожалуйста, дай мне немного места.
Я открыл глаза, следя за этим разговором как только мог, но не совсем понимал его. Я хотел увидеть Ноя. Я хотел убедиться, что он в порядке. Мы попали в аварию. Или что-то ещё. Что именно, я не мог до конца выяснить. Это было прямо там, на острие моей памяти, но я не мог ухватиться. И по какой-то причине я думал о прощании с папой и о том, как дед наклонился и прошептал что-то папе на ухо в тот день, пока тот лежал, молча в своём гробу.
— Слава Богу, он наконец заткнулся, — дед всегда так говорил, что никогда не оставляло меня без улыбки.
— Джек? — пробормотал я.
— Прямо здесь, детка, — произнёс Джексон, его лицо вдруг оказалось в поле зрения.
— Они едут! — откуда-то издалека прокричала мама.
— Кто? — требовательно спросил Билл.
— Скорая! Они на дороге. Вы должны вынести его оттуда!
— Мы должны передвинуть его, — сказал Билл, теперь уже где-то очень близко.
Джексон сказал что-то в ответ, но я отключился.
Глава 34
Перелом лица
Проснувшись в больничной кровати, я хмуро огляделся вокруг.
— Ох, слава Богу! — воскликнула мама. Её лицо вдруг показалось в паре сантиметров от моего. — О, мой малыш! Вилли, дорогой? Ты меня слышишь?
— Мама? — пробормотал я.
— Вилли, милый, я здесь, — сказала она, хватая меня за руку.
— Что случилось? — спросил я. Я не мог набрать достаточно воздуха, так что мой вопрос прозвучал шёпотом.
— О, Вилли, милый! — несчастно воскликнула она.
Затем она разрыдалась.
— Что, мама?
Потерявшись в приступе плача, она не могла ответить.
Моя правая рука казалась зудящей и слишком тяжёлой. Я поднял её и с удивлением увидел, что она в гипсе. Моя грудь тоже была довольно туго перебинтована, затрудняя дыхание.