Липа проснулась с твердой уверенностью, что это всего лишь кошмар и сон этот уже закончился. Она даже позволила себе улыбнуться и только потом открыла глаза.
…Ее руки были в крови, и простыня тоже вся пропиталась кровью, а на полу, рядом с кровавыми отпечатками босых человеческих ног виднелись кошачьи следы. Липа всхлипнула, вытерла липкие ладони о простыню и, борясь с подступающей тошнотой, выбежала из спальни. Следы вели в кабинет. Там на полу, у письменного стола черной кляксой запеклась кровь, как раз в том самом месте, где, по словам Марины, убили ее мужа.
– Мамочки! – всхлипнула Липа и попятилась. – Что же это такое творится-то, господи?!
За спиной послышался шорох, и она закричала. Это была всего лишь кошка Машка. Машка смотрела на нее с молчаливым неодобрением.
– Кто тут был? – спросила Липа, присаживаясь перед кошкой на корточки. – Здесь же кто-то был, пока я спала?..
Кошка ничего не ответила, лишь нервно дернула хвостом и потрусила на кухню. Ее ночные гости и кровавые лужи не интересовали. Ей хотелось тех вкусных хрустящих штучек, которыми ее вчера потчевала новая хозяйка. А новая хозяйка вела себя неправильно: кричала так, что уши закладывало, да еще и с глупыми вопросами приставала. Лучше бы покормила.
Липа стояла под душем и смотрела, как с рук стекают розовые ручейки. Она считала себя сильной, а на самом деле она самая обычная трусиха. У нее даже не хватило духа вытереть кровавые следы и лужу в кабинете. Время до работы еще есть, а сил нету. Едва Липа только приблизится к этой луже, у нее тут же начнется истерика. Ей даже думать об этом страшно и тошно. И от мыслей этих позвоночник становится прямым и твердым, как железный прут, таким, что невозможно повернуть голову.
Она не стала ничего убирать, просто приоткрыла дверь на крышу, на тот случай, если Машке вздумается прогуляться, сыпанула в плошку корма, налила молока и вышла из квартиры.
* * *
Свое первое боевое крещение Тим получил в конце третьего года работы на Коляныча в Казамансе, беспокойной сенегальской провинции, облюбованной сепаратистами. Беспринципный Коляныч решил «толкнуть» тамошним повстанцам парочку «УАЗов». Ассан был против, говорил, что не стоит соваться в пасть к голодному льву, но босс не послушался. И попал в заложники… Повстанцы оказались еще более предприимчивыми и беспринципными, чем он сам. Они присвоили себе «УАЗы», а за толстяка потребовали выкуп. И немалый – сто тысяч долларов.
У их дружного трио был уговор – попавших по собственной дурости в беду не вызволять, выкупы не платить, с похитителями и террористами в переговоры не вступать. Прямо как в Израиле… Между прочим, сам Коляныч на этом и настаивал. А теперь вот попался, как кур в ощип. Повстанцы на все про все сроку дали две недели, а Ассан и в ус не дует. Для него, видите ли, слово Коляныча – закон. Раз договорились друг дружку не выручать, значит, так тому и быть. А ему, Счастливчику, вместо того, чтобы всякой ерундой заниматься, лучше стоит пораскинуть мозгами, как обстряпать то дельце с япошками. Вот так прямо и сказал про ерунду. Это, выходит, жизнь Коляныча – ерунда! А еще друг называется…
Тим решил «дельце с япошками» отложить на потом и самому заняться спасением Коляныча. В одиночку, если уж Ассан такой принципиальный. Сто тысяч баксов – сумма немаленькая, такую за пару дней не соберешь. Пришлось покрутиться, поломать голову. Первым делом Тим продал свой еще новый джип – по дешевке, за полцены. Все из-за чертового лимита времени: некогда торговаться да искать покупателя посговорчивее. Машинку было жалко до слез, но он выдержал. Джип – дело наживное, а Коляныч в заложниках у гребаных сепаратистов.
Вторым делом Тим заложил дом и к полученной сумме добавил двадцать тысяч зеленых, припрятанных на черный день. Получилось шестьдесят пять кусков. Оставалось найти еще тридцать пять. Знать бы еще, где. Два дня прошли в мучительных раздумьях, но ничего более умного, чем одолжить денег у Лилу, Тим не придумал.
Лилу о беде, приключившейся с ненаглядным Колянычем, не знала. Ассан запретил ей рассказывать. Видите ли, расстраивать беременную женщину негуманно. А когда оно наступит, подходящее время? Когда Коляныча прикончат, так, что ли?
Тиму пришлось врать напропалую, чтобы получить в долг заветные денежки и ничем себя не выдать. Пришлось сказать, что деньги ему нужны для подарка любимой девушке, что в ближайшие месяцы он намерен распрощаться с холостяцкой жизнью. Лилу известие приняла с энтузиазмом, потому как давно вынашивала планы по устройству Тимового семейного счастья. А тут такая новость – Счастливчик, наконец, решил остепениться. Жалко, конечно, что жену он себе выбрал за тридевять земель, в далекой Франции, но это ничего. Если девочка Тима любит, то обязательно согласится поехать вслед за ним в Африку. Вот она, Лилу, ни минуты не раздумывала, все бросила ради любимого и не жалеет, потому что Коляныч очень хороший и очень заботливый. О лучшем муже и мечтать невозможно. А денег она даст, что ж не дать, на такое-то хорошее дело?.. Вот только тридцати пяти тысяч у нее нет, есть двадцать. Зато она знает одного процентщика из местных, который может Тиму поспособствовать…
Процентщик из местных оказался вертким мужичком неопределенного возраста, с хитрющими глазами и намертво приколоченной к черному лицу неискренней улыбкой. С этой улыбкой он выслушал просьбу Тима, сочувственно покивал и согласился поспособствовать, одолжить необходимую сумму за какие-то смешные сорок процентов и маленький залог. В качестве залога крохобор пожелал Тимов амулет. Он смотрел на побрякушку с таким вожделением, что у Тима закралось подозрение, что поторгуйся он еще немного, и этот хапуга снизил бы процент вдвое, лишь бы заполучить желаемое.
Расставаться с амулетом не хотелось, как-то свыкся Тим с мыслью, что амулет его и в самом деле защищает. Проверить этот факт на деле не доводилось, да и не особо хотелось. Возможно, все сказанное Ассаном сплошная выдумка. С Ассаном никогда не поймешь наверняка, шутит тот или говорит правду. А он, точно дите малое, поверил в красивую сказку, возомнил себя любовником смерти и носится с амулетом, как дурак с гнилушками. Да и ведь не навсегда же он отдает амулет процентщику, выручит Коляныча из вражеского плена и вернет свой талисман обратно.
Примерно так думал Тим, когда выкладывал амулет на замызганный, засиженный мухами стол. Его решимость поколебалась лишь на мгновение, когда он перехватил алчный взгляд, который процентщик бросил на медальон. А может, Ассан прав и есть в подарке прекрасной незнакомки какая-то магическая сила, может, зря он так легко расстается с амулетом?
К черту! Коляныч в беде, а медальон – это всего лишь вещь. Что такое вещь в сравнении с настоящей мужской дружбой?! Он как-нибудь переживет, ведь не просто так его называют Счастливчиком…
В общем, первая часть плана по вызволению Коляныча из вражеских застенков удалась – необходимую для выкупа сумму Тим собрал. Осталось совсем ничего: завтра он должен лететь в Париж, договариваться с япошками, а он в Париж не полетит, а поедет к чертовым повстанцам спасать Коляныча.
Действовать пришлось быстро, без особой подготовки, потому как отведенное время заканчивалось, оставалось всего три дня в запасе. Тим совершенно не знал Казаманс, в неспокойные районы его раньше никогда не отправляли, с «мутными» клиентами Коляныч и Ассан предпочитали разбираться сами, а ему оставляли скучную старую Европу.
Он нашел проводника из местных, сунул деньги в рюкзак, а пистолет в наплечную кобуру и, как есть, практически налегке, отправился навстречу приключениям…
Его план почти удался. Жаль только, что «почти» не считается. Проводник, шельма, бросил его на полпути к лагерю повстанцев и слинял. Дальше пришлось идти одному, а это для неподготовленного белого еще то испытание. Но Тим дошел – спасибо его хваленой удачливости – и дошел, и в переговоры вступил, продемонстрировав мешок с деньгами в подтверждение чистоты своих помыслов.
Оказалось, повстанцам наплевать на какие-то там помыслы, и на Тима им тоже плевать. Единственно, что их интересует, – это сто тысяч долларов, а про какие-то там уговоры они знать не знают, ведать не ведают и потому ни Тима, ни его толстого друга никуда не отпустят. Вдруг найдется еще какой-нибудь дурак, согласный заплатить за них выкуп.
От неслыханного вероломства, оттого, что весь его замечательный план по вызволению Коляныча пошел псу под хвост, Тим очень сильно обиделся и разозлился. Наверное, именно из-за этого он повел себя как последний дурак, с голыми руками – нож и пистолет у него отняли еще во время обыска – попер на того, кто у сепаратистов был за главного. И ведь достал гада, и даже успел врезать ему по морде пару раз перед тем, как кто-то из этих лживых псов прострелил ему колено…
Колено взорвалось такой адской болью, что все остальное: и повстанцы, и выкуп, и даже Коляныч – потеряло свою актуальность. Тим взвыл, рухнул на твердую, как камень, землю и отключился.
Он пришел в себя все от той же боли. Она острыми зубами вгрызалась в простреленную ногу, рвала плоть на куски. Тим застонал.
– Ну ты, блин, даешь, Счастливчик! – послышался где-то совсем рядом рассерженный голос Коляныча. – Ты какого хрена сюда приперся?
– И тебе здрасьте. – Тим завозился, поудобнее устраивая раненую ногу. Каждое движение отдавалось вспышкой боли, сначала в ране, потом почему-то в голове.
– Болит? – Голос Коляныча смягчился, но не сильно, а так, самую малость.
– Нет, это я от удовольствия стону, – огрызнулся Тим. Какой же он кретин! Это же надо было так попасться! Называется – помог другу. И амулет остался у процентщика. Вот как только отдал его, так неприятности и начались. Простреленное колено – это ведь неприятность…
– Я тебе рану перевязал. – Коляныч на его реплику не обратил никакого внимания. – Пришлось порвать на бинты рубашку, а она мне, Счастливчик, очень нравилась, так что за тобой должок – купишь новую.
– Всенепременно. – Тим пристроил, наконец, ногу и теперь старался не то что не шевелиться, даже не дышать. – Как у них тут обстоят дела с магазинами модной одежды?
– Плохо. Сам, что ли, не видишь?
Все он прекрасно видел, а от этого злился еще сильнее. Вот ведь как бывает. Не зря, видать, говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Он сам ее вымостил, благими намерениями и еще глупостью.
Их заперли в каком-то сарайчике с дырявыми стенами. Солнечный свет проникал исключительно через эти дыры. Окна в их тюрьме предусмотрены не были, только дверь, с виду хлипкая и не слишком надежная. Может, если врезать по ней как следует?..
– Даже не думай, – сказал Коляныч лениво. – Я уже пробовал. Дверь висит на соплях, но за ней сидят два урода с «калашами». Меня отделали так, что до сих пор больно дышать. – Он задрал полуоборванную рубашку, демонстрируя изрядно похудевшее пузо. Все пузо было в кровоподтеках. – Видишь? Ногами били, твари.
– А я за тебя выкуп привез, – сообщил Тим и покосился на лежащий между ним и Колянычем пластиковый баллон с водой. Вода была подозрительно мутной, но уж больно хотелось пить. Может, рискнуть?
– Да? – вяло удивился Коляныч. – Сколько?
– Сто тысяч долларов.
– Ого! – друг уважительно присвистнул, точно порадовался, что за его лысую башку запросили такие бабки. – А где взял?
Тим пожал плечами – какая теперь разница? Может, ничего с ним не случится, если он сделает пару глотков из этого баллона? Вон, Коляныч наверняка из него пьет, и ничего, с виду здоровый, если не считать отбитое пузо.
– Это можно пить? – спросил он осторожно.
– Пей, – разрешил Коляныч. – На вкус болотная жижа, а так ничего, вполне сносно.
Вода и правда пахла гнилью и затхлостью, но пить с каждой секундой хотелось все сильнее, и Тим решился: сделал сначала один осторожный глоток, потом другой.
– Ты не увлекайся, Счастливчик, – предупредил Коляныч. – Этой воды нам на сутки, больше не дадут.
Тим с неохотой оторвался от баллона, завинтил крышку, посмотрел на раненую ногу. На повязке выступила кровь.
– Дрянь твое дело, Счастливчик, – сообщил Коляныч. – Кровотечение я кое-как остановил, но без антибиотиков тебе кирдык.
Тим приуныл. Стоило ехать к повстанцам, чтобы там ему сделался «кирдык» из-за какой-то гребаной царапины. Думать о том, что это не царапина вовсе, а самый настоящий огнестрел и что даже с антибиотиками и обезболивающими его нога больше не будет прежней, Тим себе вообще запрещал.
– Ну что же ты упертый такой? – спросил Коляныч со смесью досады и уважения. – Велено ж было сидеть и не рыпаться, а ты в неуловимых мстителей решил сыграть. И куда только Ассан смотрел?
– Ассан не в курсе, что я поехал за тобой. Он был против.
– Вот ядрена вошь! – Коляныч стукнулся затылком об тонкую стену сарайчика. Сарайчик задрожал, снаружи послышались недовольные голоса. – Да пошли вы все на… обезьяны черные! – заорал он и врезал по стене еще раз.
В ту же секунду лязгнул запор, двери распахнулись, впуская внутрь двоих с автоматами. Их тюремщики не стали разбираться: один приложил прикладом Коляныча, второй носком тяжелого армейского ботинка ударил Тима по раненой ноге. В колене, а затем и в голове взорвалась бомба. Негоже настоящему мужчине орать, но как тут не заорать?!
– Прости, Счастливчик, – прохрипел Коляныч, когда охранники убрались.
Тим ничего не ответил, только кивнул – боялся, что стоит только разжать зубы, и крик снова вырвется из глотки.
– Меня бог за жадность наказывает. Захотел, старый дурень, с повстанцев бабки срубить, вот и попался. А ты за что страдаешь?
– За идею, – процедил Тим сквозь зубы.
– За идею, – грустно повторил Коляныч. – Дурак ты.
– Это ты к тому, что дуракам везет?
– Да, Счастливчик, у нас теперь надежда только на твое хваленое везение.
– Сам же сказал, нам отсюда не выбраться.
– Ну, как знать, – Коляныч задумчиво поскреб щетину. – Неисповедимы пути господни.
– С каких это пор ты стал таким набожным?
– Станешь тут…
…Прошло двое суток. И с каждым новым днем – да что там днем? – с каждым часом Тиму становилось все хреновее. Рана загноилась, нога распухла как колода, начался жар. Коляныч пытался ему помочь, изорвал на бинты остатки своей рубашки, выпросил у охранников еще два литра воды для обработки раны. Да только чем им могла помочь вода, когда нужны антибиотики?
К концу третьего дня Тиму стало совсем плохо, он впал в странное состояние, нечто среднее между сном, бодрствованием и забытьем. Наверное, это даже к лучшему, в таком состоянии не страшно умирать. Если бы еще Коляныч оставил его в покое…
Однако Коляныч не видел в этом ничего хорошего, тормошил, разговаривал, не позволял отключаться. Так жестоко, а еще друг называется… Тим вырубился, несмотря на все старания Коляныча. Вырубился и пропустил все самое интересное – их чудесное спасение.
Спасение пришло с неожиданной стороны. Архангелом с карающим мечом выступил не кто-нибудь, а принципиальный и непоколебимый Ассан. Чудеса! Ассан явился не один – он однозначно оказался поумнее Тима и привел с собой воинство, наверное, добрую половину действующей сенегальской армии. Тиму впоследствии очень хотелось узнать, на какие рычаги пришлось нажать Ассану, чтобы провернуть такую широкомасштабную операцию, но друг молчал, а собственной Тимовой фантазии не хватало. Да и, по большому счету, не так это и важно. Намного важнее, что они с Колянычем остались живы, и деньги свои им удалось вернуть. Не все, конечно, – пришлось поделиться кое с кем из армейцев, – но большую часть.
Оказалось, что хитроумный Ассан вовсе не собирался бросать Коляныча в беде, просто для реализации его плана ему требовалось время, а бестолковый Счастливчик своей очень геройской и не менее идиотской выходкой чуть было все не испортил. Хорошо, что Ассан зашел к Лилу и та по извечной женской традиции делиться с близкими важной информацией рассказала, что Тим собирается жениться и для этих целей ему понадобилось тридцать пять тысяч долларов. А уж сложить два и два, узнать про проданный по дешевке джип, заложенный дом и визит к процентщику особого труда не составило. Глупый мальчишка, вместо того чтобы переждать трудные времена за границей, рванул в Казаманс, в самое вражеское логово. Еще хорошо, что он, Ассан, забрал у процентщика амулет. Отнимать его пришлось силой, потому как расставаться с медальоном хитрый проныра ни за что не желал, даже нацеленный в его тощее пузо ствол нужный эффект оказал далеко не сразу.