Или Ксандер. Я желаю, чтобы он был здесь. Кай уже умеет петь. А Ксандер?
Наши ноги ударяют о землю, и мы больше не чувствуем даже следа запаха рыб, когда-то бьющихся о берег, потому что они уже разложились до костей, запахи их потерялись в аромате нашей жизни, нашей плоти, соли наших слез и пота, в пряности растоптанной ногами зеленой травы. Мы дышим одним воздухом, поем одну песню.
Глава 18. Ксандер
За эту ночь к нам прибыли пятьдесят три новых пациента. У некоторых из них наблюдаются сыпь и кровотечения. Главный медик приказывает поместить их на карантин в нашем крыле и назначает меня наблюдать за ходом мутаций. Я должен буду обеспечить надлежащий уход пациентам, в то время как он будет наблюдать с порта.
— Не хочет рисковать своей шкурой, — бормочет одна из медсестер.
— Все в порядке, — говорю я ей. — Я хочу держаться до последнего. Но это не значит, что другим нужно рисковать. Я могу попросить его назначить тебя на другое место.
Она качает головой. — Со мной все будет в порядке. — И улыбается мне. — В конце концов, ты уговорил его включить наш дворик в карантинную зону. Уже какое-то достижение.
— У нас есть и кафетерий, — говорю я, и она смеется. Мы проводим в нем ровно столько времени, чтобы наложить себе еды на поднос и выйти.
Приходит вирусолог, чтобы лично осмотреть пациента. Он тоже заинтригован. — Кровотечение происходит потому, что вирус разрушает тромбоциты, — сообщает он. — Значит, у пострадавших пациентов, скорее всего, увеличена селезенка.
Женщина-врач, стоящая рядом с нами, кивает. Она проводит более детальный физический осмотр одного из первых пациентов. — Да, селезенка увеличена, — констатирует она. — Она выступает за края реберной дуги.
— Поэтому организм теряет способность очищать легкие и дыхательные пути от выделений, — говорит другой врач. — Осложнения могут вылиться в пневмонию и заражение, если мы не улучшим их состояние в ближайшее время.
В ряду пациентов раздается крик. — У нас тут грыжа! — выкрикивает врач. — Кажется, у него внутреннее кровотечение.
Я запрашиваю в мини-порт помощь хирурга. Мы все собрались вокруг смертельно бледного пациента. Аппарат, фиксирующий состояние, тревожно пищит, в то время как артериальное давление пациента падает и пульс ускоряется. Врачи и хирурги выкрикивают инструкции.
Этот пациент, как и все остальные, лежит абсолютно неподвижно.
***
Мы не можем спасти его. Мы даже не успеем отвезти его в хирургический кабинет, он умрет по дороге. Я оглядываю близлежащих пациентов, надеясь, что они не видели слишком многого. Да и что они могутувидеть? Когда я беру жужжащий мини-порт, переполненный сообщениями от главного медика, смерть пациента давит на меня тяжким грузом. Он же наблюдал за всем с главного порта.
Немедленно отправьте данные о пациенте. Требую заключение.
Он хочет, чтобы я сейчас собирал данные? Когда мы только что увидели смерть? Вся бригада выглядит крайне напуганной. Весь смысл медицинского центра и Восстания заключается в том, что мы спасаем людей. Мы не теряем их, как сейчас.
Я иду в угол комнаты, чтобы проверить данные. Сначала я не могу понять срочности этого действия. Вот данные пациентов, которые прибыли уже больными, и информация о них выглядит, как базовое клиническое обследование. Я не уверен, о чем это должно сказать мне.
А затем до меня доходит. Все обследования сделаны совсем недавно, начиная с того момента, когда пациентам провели иммунизацию. Пациенты были привиты, но в организме все равно происходят мутации, — это означает, что огромная часть населения находится под угрозой.
— Мне придется полностью заблокировать ваше крыло, — объявляет с мини-порта главный медик.
— Ясно, — отвечаю ему. Ничего иного они не могут предпринять. — Нам придется побыть в строгой изоляции, — оповещаю я персонал.
Они удрученно кивают в ответ. Они все поняли. Мы все миллион раз проходили этот пункт в обучении. Мы здесь, чтобы спасать людей.
Потом я слышу быстрые шаги позади. Я оборачиваюсь.
Вирусолог спешит к главной двери крыла. Они уже успели заблокировать выходы? Или он собирается подвергнуть опасности заражения мутировавшей чумой новую группу людей?
Я срываюсь с места, пробегаю мимо рядов коек с пациентами, спешу изо всех сил. Он старше меня, поэтому я скоро нагоняю его, обхватываю, бросая нас обоих на пол. — Вы не убежите, — говорю я, не скрывая отвращения в голосе. — Вы останетесь здесь и будете помогать больным. Это часть вашей работы.
— Слушай, — произносит он, пытаясь принять сидячее положение. Я разрешаю ему сесть, но удерживаю за руку. — Мы не можем быть в безопасности с этим вирусом. Наши прививки, скорее всего, бесполезны.
— Именно поэтому вы не можете рисковать, подвергая заражению кого-либо еще, — отвечаю я. — Вы знаете это лучше всех остальных. — Я подтягиваю его за шиворот униформы и волоку в сторону кладовок. Я не хочу запирать его, но пока не знаю, что еще с ним делать.
— В безопасности только, — голос вирусолога звучит как у безумца или фанатика, — люди со шрамами. Маленькимишрамами.
Я знаю, что он имеет в виду. — Больные в начальной стадии чумы, — говорю я. Восстание приказало нам следить за метками, и мы с Лей говорили о них — о маленьких красные шрамах между лопатками.
— Да, — нетерпеливо кивает мужчина. — Они, возможно, получили слегка мутировавшую форму раннего вируса, и их вариант достаточно близок к той мутантной форме, так что они не заразились. Но прививки, которые сделали нам с тобой, содержали только отдельные части первоначального вируса. Они недостаточно близки к новой форме, чтобы защитить нас.
Я продолжаю удерживать его, но киваю в ответ, показывая, что слушаю.
— Мы пока не заболели, — продолжает он. — Но, тем не менее, сильно рискуем. Наш изначальный иммунитет защищал нас от худших симптомов, но мы все еще можем подхватить раннюю форму чумы. Именно так действует вакцина. Она учит твое тело реагировать на вирус, и иммунная система распознает этот вирус, когда он возвращается. Это не значит, что ты вообще не заболеешь. Но тело уже будет знать, как справиться с этим.
— Понятно, — говорю я. Все это я выяснил давным-давно.
— Слушай, что я говорю, — убеждает вирусолог. — Если это случилось, если мы на самом деле подхватили ту форму заразы, которая распространялась, когда Лоцман впервые заговорил, — тогда у нас тоже есть красная метка, и мы в безопасности. Болезнь не свалила нас, но вирус по-прежнему сидит в организме. Просто наша иммунная система свыклась с ним. Но если в тот период времени мы не подхватилиранний вирус, — вирусолог разводит рукам, — то мы по-прежнему подвержены мутации. И тогда, выходит, что у нас нет подходящего лекарства.
Сначала его речи звучат безумно, как будто он говорит тарабарщину, а потом кусочки паззла складываются воедино, и я начинаю понимать, что он может оказаться прав.
Он выкручивает руки из моего захвата и начинает расстегивать верх рубашки. Затем опускает воротник черной униформы. — Смотри, — говорит он. — У меня нет маленькой метки. Нет же?
Да, ее нет.
— Нет, — соглашаюсь я. Я борюсь с искушением оттянуть свой воротник и поглядеть, есть ли там метка. Я никогда не задумывался над тем, чтобы поискать ее на себе. — Вы нужны здесь, и если вы уйдете, то можете заразить других людей. Вы уже подверглись мутации, как и все мы.
— Я уйду в леса. Люди в Приграничных областях всегда знали, как выжить. Вот туда я и могу пойти.
— Куда, например? — спрашиваю я.
— Например, в каменные деревни, — поясняет он.
Я поднимаю брови. Он не перепутал? Я не знаю, что это за места. Я никогда не слышал о них раньше. — И у них там есть пакеты с питательными веществами? — спрашиваю я. — У них есть то, что нужно, чтобы остаться в живых, пока не изобретут лекарство? И вас не заботит, что вы подвергнете их заражению?
Он пялится на меня дикими от страха глазами. — Разве ты не видел его? — спрашивает он. — Того больного? Он умер. Я не могу оставаться здесь.
— Значит, вы впервые увидели, как кто-то умирает в реальной жизни? — уточняю я.
— В Обществе люди не умирали, — отвечает он.
— Умирали, — возражаю я. — Просто они умело это скрывали. — И я понимаю, почему вирусолог боится. Я тоже задумался о бегстве, но лишь на секунду.
***
Главный медик решает открыть блокировку на некоторое время, чтобы отправить нам больше пациентов и дополнительных сотрудников. Он слышал по мини-порту все, что рассказал мне вирусолог, поэтому он будет решать, как сообщить все это Лоцману. Я рад, что это не моя работа.
Но у меня есть одна просьба к главному медику. — Когда вы запустите новый персонал, — говорю я, — убедитесь, что они знают о новой форме вируса, которая не реагирует на лечение. Нам не нужны беглецы. Мы хотим, чтобы они знали, на что идут.
И совсем скоро офицеры Восстания, вооруженные и облаченные в защитные костюмы, сопровождают в наше крыло новых сотрудников. Вирусолога офицеры уводят с собой. Я не знаю точно, куда его поместят, — возможно, он будет находиться в одиночестве в пустой комнате, — в любом случае, он стал обузой, и мы не можем оставить его здесь, учитывая его неустойчивость. Я настолько сосредоточен на том, чтобы ему обеспечили надлежащий уход, что не сразу понимаю: одним из новых сотрудников является Лей.
Как только выдается свободная минута, я отыскиваю ее во дворе. — Ты не должна быть здесь, — тихо говорю ей. — Мы не можем гарантировать, что это безопасно.
— Я знаю, — отвечает она. — Мне рассказали. Они не уверены, что лекарство действует на мутацию.
— Все намного сложнее. Помнишь, как мы с тобой говорили о маленькой красной метке на тех людях, которые заразились ранней формой вируса?
— Да.
— Вирусолог, которого они увели, имел одну теорию на этот счет.
— Какую?
— Он думал, что если у кого-то была красная метка, это означало, что у них был вирус в организме, так же и мы считали — и он также думал, что они, следовательно, защищены от новой мутации.
— Как это может быть? — спрашивает Лей.
— Вирус изменяется, — поясняю я. — Как те рыбы, о которых ты рассказывала. Сначала они одни, а теперь другие.
Она качает головой.
Я пробую снова. — Люди, которым сделали вакцины, подверглись одной форме вируса, мертвой. Затем чума перешла на новый этап. Некоторые из нас, возможно, заразились вирусом, но не заболели по-настоящему, потому что уже переболели. Вакцина сделала свою работу, и наши организмы отвергли болезнь. Тем не менее, мы столкнулись с живым вирусом, и по идее должны быть в безопасности от этой мутации. Мертвый вирус не был достаточно близок к мутации, чтобы суметь защитить нас, поэтому мы все еще рискуем заболеть.
— Я по-прежнему не понимаю, — говорит она.
Я делаю еще одну попытку. — Следуя теории вирусолога, те, у кого есть красная метка, — счастливчики, — говорю я. — Они подверглись нужной форме вируса в нужное время. А это значит, что они в безопасности от мутации.
— Как камни в реке, — на ее лице промелькнуло понимание. — Тебе нужно наступать на них в правильном порядке, чтобы безопасно перейти на другой берег.
— Вроде того, — киваю я. — Или как те рыбы, они меняются.
— Нет, — возражает она. — Рыбы остаются самими собой. Они адаптируются; они выглядят совершенно по-другому, но в целом они не видоизменились и не погибли.
— Ясно, — отвечаю я, хотя теперь именно я запутался.
— Полагаю, что тебе приходилось видеть их, — говорит она.
— У тебя есть метка? — спрашиваю я Лей.
— Я не знаю. А у тебя?
Я качаю головой. — Я тоже не уверен. Метка не совсем в удобном месте, чтобы ее разглядеть.
— Я могу посмотреть у тебя, — говорит она мне, и прежде чем я успеваю сказать что-то еще, она заходит мне за спину, скользит пальцем за воротник и оттягивает его вниз. Я чувствую ее дыхание на своей шее.
— Если вирусолог прав, тогда ты в безопасности, — говорит она, и я слышу веселье в ее голосе. — У тебя есть метка.
— Ты уверена? — спрашиваю я.
— Да, — говорит она. — Уверена. Метка прямо там. — После того, как она убирает руку, я все еще чувствую то место, где палец был прижат к моей коже.
Она знает, что я собираюсь спросить.
— Нет, — говорит она. — Не смотри. Я не хочу, чтобы это изменило то, что я делаю.
***
Позже, когда мы покидаем двор, Лей останавливается и смотрит на меня. Я осознаю, что не очень много людей имеют подобный цвет глаз: по-настоящему черный. — Я передумала, — говорит она.
Сначала я не уверен, что она имеет в виду, но потом она откидывает на плечо свои длинные волосы и говорит: — Я думаю, что хочу знать, — ее голос слегка дрожит.
Метка. Она хочет знать, есть ли она у нее.
— Ладно, — говорю я, и вдруг чувствую неловкость. Смешно, ведь я осматривал множество тел, и они были лишь телами. Я знаю, что они люди, и я хочу им помочь, но в какой-то степени они все безымянны.
Но ее тело будет ее.
Она поворачивается ко мне спиной и расстегивает униформу, ожидая. На мгновение я колеблюсь, мои пальцы зависают. Затем я делаю глубокий вдох и оттягиваю воротник вниз, осторожно, чтобы не задеть ее кожу.
Метки нет.
А затем, не задумываясь, я прикасаюсь к ней. Моя ладонь плотно прилегает к кости у основания ее шеи, а пальцы зарываются в ее волосы. Как будто я могу скрыть это от нее.
Затем я вздыхаю и убираю руку. Как глупо. Даже если у меня полный иммунитет, это не значит, что я не могу заразиться некоторыми формами чумы. — Мне жаль… — начинаю я.
— Я знаю, — прерывает Лей. Она скидывает мою руку, не глядя на меня, и на мгновение наши пальцы переплетаются и застывают.
Потом она отстраняется, толкает дверь и, не оглядываясь, заходит внутрь здания. И из ниоткуда приходит мысль: вот как чувствуешь себя, когда стоишь на краю ущелья.
Часть четвертая: Чума
Глава 19. Кай
Столица Ории выглядит так, будто ей повыбивали зубы. Заграждение больше не образует аккуратный круг. Его пронизывают проломы.
У повстанцев, должно быть, закончились белые стены, чтобы оградить зону безмятежья, поэтому взамен они использовали металлические ограждения. Когда мы пролетаем мимо них, я вижу горячий блеск, отраженный весенним солнцем. Я стараюсь не смотреть в сторону Холма.
Снизу нам машут офицеры Восстания в черной униформе. Мы летим низко, и я замечаю людей, мародерствующих и прорывающихся через слабые места в заборе. Стены вот-вот рухнут. Даже находясь сверху, я чувствую панику.
— Ситуация слишком плоха, нельзя совершать посадку, — объявляет наш командир. — Будем скидывать груз в воздух.
Должен признаться, были времена, когда я мечтал, чтобы с населением Ории случилось что-нибудь плохое. Как в тот раз, когда меня забрали офицеры Общества, и никто, кроме Кассии, не последовал за мной. Или когда люди смеялись во время показов в кинотеатре, потому что они не понимали, что такое смерть. Я никогда не хотел увидеть, как ониумирают, но мне бы хотелось, чтобы они узнали, каково это бояться. Я хотел, чтобы они знали, что их беззаботная жизнь имела свою цену. Но это зрелище ужасно. За последние несколько недель Восстание утратило свою власть над народом инад чумой.
Они не говорят о том, что случилось, но что-то идет не так. Даже архивисты и торговцы куда-то исчезли. У меня даже нет возможности отправить сообщение Кассии.
В один прекрасный день мне, наконец, придется полететь в Центр.
— Самый безопасный район сосредоточен перед Сити-Холлом, — говорит командир. — Будем сбрасывать груз туда.
— Весь груз? — уточняю я. — А как насчет городков?
— Все перед Сити-Холлом, — повторяет он. — Это самый безопасный путь.