Засыпая, Лена не то хвалила себя, не то ругала: «Ведь могла бы на все плюнуть, рукой махнуть – и к Володеньке!»
Но Настя самостоятельно полседьмого под звон трех будильников не проснется! А Петя обязательно перепутает спортивную форму и новые кроссовки, на вырост купленные, обратит в старые калоши.
ЭКСПЕРТИЗА
Работа, напряженная умственная деятельность – лучшее средство от хандры и личных невзгод. О спортивном зале и тренажерах Володя забыл, ему не хватало суток, в которых восемь часов отдавались производству, чтобы уложиться с актами экспертизы в десять дней, отпущенных Егором Ивановым.
Бравый следователь регулярно звонил и подгонял:
– Товарищ Соболев! Правосудие не терпит проволочек! Почему копаетесь? Прокурор вас ждать не обязан!
Володя подозревал, что Егор цитирует упреки, часто произносимые в его собственный адрес, но невольно оправдывался:
– Я тебе не эрудит всеядный! Машиностроитель, а не Господь Бог. Если ты такой умный, то подскажи мне, чем отличаются свойства текстильных клеев при разных температурах?
– Ой, не мудри! Напиши просто – свойства разные. Вот у нас есть один забулдыга, частый гость в КПЗ. Как выпьет, не поверишь, граф Монте-Кристо – железные решетки в камере раздвигает. Приходится его вырубать до беспамятства. Кто эти решетки на место поставит? Вдесятером пробовали – не выходит. А трезвый он и комара прихлопнуть не может, тот живым улетает. Спрашивается, какие свойства? Ответ – противоречивые. Так и пиши.
– Нет! – отказывался Володя. – Уж если я взялся, то комар носа не подточит и живым не улетит.
– Значит, с Леной не помирился? – делал вывод Егор. – Вот опять тебе противоречие. Трудовые успехи не совместимы с семейным счастьем. Мой приятель, следователь, с женой развелся, и раскрываемость у него пошла! Самые тухлые дела вытягивал и в суд гладкими да твердыми, как мраморные яйца, сдавал – ни одна адвокатская морда не могла ковырнуть и на доследование возвратить.
– Что ты хочешь сказать? – нетерпеливо спрашивал Володя.
– Во-первых, продолжайте работать, товарищ добровольный эксперт, в заданном режиме и без халтуры! Во-вторых, помните: чем дольше вы с женой в контрах, тем сильнее ее зрение растекается и обостряется. Врубился? Вовка! У тебя жена первый класс! Сфокусируется на каком-нибудь прощелыге, они сейчас вокруг Лены кругами ходят и мужскими доблестями хвастаются. Поверь мне!
– Пошел ты знаешь куда?
– Знаю, отключаюсь. Жду конкретных результатов.
Вечерами, до закрытия, Володя просиживал в читальном зале Технической библиотеки. На дом с абонемента брал стопку книг, на следующий день возвращал и заказывал новые. Он вызывал молчаливое и почтенное уважение библиотекарей, так как круг его специальных интересов простирался от легкой до тяжелой промышленности.
Гена практически переселился к Миле.
Иногда забегал за сменой белья, одеждой или зимними покрышками для своих стареньких «Жигулей». Обязательно напоминал:
– Мила спросит: ты меня выгнал для миротворческой деятельности с Леной! Не забудешь?
– Сначала в своей семье разберись, потом в мою лезь, – бурчал Володя, не поднимая головы от бумаг.
– Вот, друг называется! Тебе трудно запомнить, когда у меня судьба решается? Ты моих детей многочисленных хочешь безотцовщиной сделать?
– Пошел вон! Не мешай работать!
– Чудненько! С законной площади выжил, бумаги свои разбросал – туда не сядь, в это ботинки не заворачивай! Узурпатор! Вовка, я на тебя, узурпатора, надеюсь. Кстати, твоя жена много поспособствовала, чтобы я стал на праведный путь.
– Чем она способствовала? – нахмурился Володя.
– Тебе, домостроевец, не понять. Давай, гробь Канарейкина – светоча изобретательской мысли.
Мила Володе не стала звонить, пришла лично. Дверь открыла соседка, которая затем вошла к Володе и, точно дворецкий, объявила:
– К вам женщина! – И добавила тихо:
– Ох, кобели!
Соседка Геной была довольна: непьющий, негрубый, к чистоте нетребовательный. Хлеба и молока, попросишь, купит, да еще денег не возьмет, хотя занимает часто. Детей настрогал кучу и не бросил, как некоторые. Детки приходят, четверо сами приезжают, дорого одетые. А одного, точная копия папаши, мать привозит, чтобы Гена с ним сидел, пока она по магазинам ходит. Есть у Гены недостаток – слаб на женский пол. Идут и идут, то есть приводит и приводит. Что характерно – все медицинские работницы. Володя, друг Гены, поселился. Одного поля ягоды, а это уже слишком – квартиру в публичный дом превращать.
Мила за годы, которые не виделись, постарела и напоминала серебряное изделие, которое чистят, полируют, но в углублениях все равно остается чернота.
Володя поздоровался, освободил от бумаг стул, предложил садиться. Мила оглядывала комнату:
– Тут... в этих условиях Гена жил, то есть живет?
– Как видишь.
Мила села на предложенный стул, хотела пристроить сумочку, но не нашла куда, положила на колени.
– Володя! Извини, что я вмешиваюсь в ваши с Леной отношения. Я знаю, как это отвратительно, когда кто-то против твоей воли ковыряется в твоих ранах. Но я не могу быть безучастной, когда страдает такой удивительный человек, как Лена. С ней я не разговаривала, даже словом не обмолвились. Я хотела спросить тебя: чем я могу помочь?
– А чем ты можешь помочь? – хмыкнул Володя и тут же вспомнил Генкины наставления. – Мила! Ты мне окажешь неоценимую услугу, если... только вместе с Генкой, если вы... словом, освободите нам эту площадь. Понимаешь, дома дети под ногами вертятся, да что тебе говорить, сама отлично знаешь. А нам, Лене и мне, требуется время и чистое пространство. Вроде плацдарма для подготовки свежих войск.
«Неужели она поверит этой ерунде?» – мысленно испугался Володя.
Мила не только поверила, она обрадовалась и заулыбалась. Про ее старение – враки, ошибка. Серебро с годами, даже если темнеет, благородство только приобретает. Отличная у Генки женка! Но ее достоинства заметны, только когда улыбается. Почти такой же Мила была в юности.
– Конечно, Володя! Не сомневайся! – горячо заверила Мила. – Сколько вам требуется, столько и... маршируйте на плацдарме!
– Генка тебя, – забросил удочку Володя, – сильно напрягает? В крайнем случае могу другую комнату снять или квартиру.
– Не сильно, – заверила Мила.
– Генка тебя очень любит. Несмотря на медичек, то есть одну Медичку.
– Одну? – заинтересованно переспросила Мила.
Володя постарался придать лицу выражение абсолютной искренности, даже заморгал от усердия:
– Мила! Как на духу! Он тебе верен, глубоко в душе!
Так глубоко, подумал Володя, что не раскопаешь.
– Ведь каждый может оступиться, правда, Володя?
– Истинно так! – Он с готовностью закивал.
– И ты? – неожиданно перевела стрелки Мила. – Штанга – это у тебя временное увлечение?
– Генка – трепло! – воскликнул Володя, забыв об установке хвалить друга. – Что он тебе наплел?
– Не важно. Володя, ты повинись перед Леной! Гена каждый вечер на разные лады клянется мне в верности. Наверное, врет. Но это так приятно!
– Почему же ты раньше, – заинтересовался Володя, – когда у Генки с Медичкой случилось, на его клятвы внимания не обращала?
– Молодая была, глупая, – призналась Мила.
«У женщин от молодости до зрелости, – мысленно отметил Володя, – период крайне короткий».
– Отомстить хотела, – продолжала Мила. – Только все это глупости. Ни жена мужу, ни муж жене отомстить не могут. Ранить, почти убить, инвалидом душевным оставить – запросто. А месть – из другой оперы, из других, не семейных отношений. Будешь это иметь в виду?
– Буду! – пообещал Володя.
Он проводил Милу до двери, развернулся – соседка поджидает.
– Баб табунами не позволю, участковому заявлю! – пригрозила она.
– Понял, – кивнул Володя, хотя ничего не понял.
Проскользнул мимо старушки в комнату, вернулся к работе.
Итак, узел шлифовального шпинделя. Отличная идея, и Канарейкин ее только улучшил.
В этом была проблема: он воровал талантливо, превращая смутную идею в толковую. У Володи рука не поднялась забрать у Канарейкина авторство на четыре из двадцати двух украденных изобретений. Но встречалась и явная халтура. Рецепт овощного мусса для диабетиков слово в слово совпадал с заявкой другого человека. Очевидно, в кулинарии и медицине Канарейкин мало смыслил, но то, что он был хорошим инженером, сомнений не вызывало.
Роторную абразивную головку какой-то Хвостов придумал, а Канарейкин гениально ее приспособил для обработки отверстий.
Сам Володя еще в институте понял, что фундаментальная наука не для него, что склад ума у него прикладной и технический.
Над теоретической частью диссертации до посинения бился. Поэтому он испытывал к разоблачаемому Канарейкину противоположные чувства: осуждения и восхищения. Ворюга, но как мозги работают!
Володя почти обрел душевное спокойствие.
Переживания из-за ссоры с женой отодвинулись на задний план, а на переднем была гора срочной работы, требующей большого умственного напряжения. И с детьми он разобрался, по телефону поговорил.
Лена, как всегда, подняла панику на пустом месте. Петя принес в школу какую-то взрослую книгу, но даже открыть не успел, учительница забрала, раскудахталась, маму вызвала. Мама, «сам знаешь, папа, какая она теперь нервная», сразу за ремень схватилась.
И у Насти тоже все в порядке. Ее одноклассник хочет фотожурналистом стать, несколько портретов Настиных сделал. А мама – ,в крик: «Ты позируешь! Позируешь!» Да пусть ребенок позирует на здоровье! Володя дал дочери благословение.
ИНТЕЛЛИГЕНТНАЯ СКЛОКА
Зоя Михайловна, придя на работу и обнаружив полный разгром, растерялась.
«Тут побывали грабители, – первое, что пришло ей в голову, – надо вызывать милицию». Делать это Зое Михайловне очень не хотелось. В конце концов, у нее есть начальство. Она набрала домашний телефон Булкина, только поздоровалась с его женой, интеллигентно поинтересовалась ее здоровьем и здоровьем Игоря Евгеньевича, как он явился собственной персоной.
– Извините за беспокойство, – сказала Зоя Михайловна и положила трубку.
Получилось невежливо, но ей некогда было вести светские беседы, нужно срочно разобраться в происходящем.
– Что же это Лена ничего не убрала? – возмутился Булкин.
– Значит, это не грабители, – облегченно вздохнула Зоя Михайловна.
– Это я. – Булкин махнул рукой на разбросанные бумаги. – Да что тут грабить?
Зоя Михайловна так не считала, но мнение свое предпочла не высказывать.
– Объясните мне, Игорь Евгеньевич, что здесь произошло в мое вынужденное отсутствие?
– Вы знаете, что мы Канарейкина представляем на премию? – ответил он вопросом на вопрос.
– Отлично знаю. Все документы готовы, кроме представления, бланк которого вы должны были принести из «Роспатента».
– Я-то принес. – Булкин размахивал бумажкой и постепенно повышал голос. – Но где эти чертовы документы?
– Они лежали вот в этом, взломанном вами ящике, – строго и достойно ответила Зоя Михайловна.
– Ни хрена они там не лежали! – выругался Булкин. – А меня сегодня ждут в главке!
По старой привычке он называл главками вышестоящие организации.
– Как? – опешила Зоя Михайловна. – Не может быть! Синяя коленкоровая папка. Вы ее видели?
– Не помню.
– Давайте искать.
«Ах, не надо было мне уходить, – мысленно сокрушалась Зоя Михайловна. – Можно было ведь сразу подрезать и нижнее, и верхнее веко. Докторша уговорила меня оперироваться в два этапа, чтобы дважды содрать с меня, хапуга».
Лена пришла на работу после недельного отсутствия. И застала начальника и Зою Михайловну ползающими на четвереньках среди разбросанных бумаг. В последнее время передвигаться на четырех точках опоры стало в «Олимпе» производственной нормой.
– Вы что, болели? – спросил Булкин, с кряхтеньем распрямляя спину.
– Нет, – честно призналась Лена.
– А где же вы были? Кто вас отпускал с работы?
Лена молчала, не зная, как начать объяснения.
– Елена Викторовна, – спросила Зоя Михайловна, – может быть, вы знаете, где документы на Канарейкина?
– Знаю.
– Где? – хором воскликнули Булкин и Зоя Михайловна.
– В милиции.
– Где-где? – не понял Булкин.
– В милиции. На Канарейкина заведено уголовное дело. За воровство чужих изобретений.
Булкин рухнул на стул, лежавшие там папки разъехались под его тяжестью, и он едва не свалился на пол.
Зоя Михайловна стала покрываться красными пятнами, недавно прооперированные, еще слегка отечные веки задергались от нервного тика.
– Что ты несешь? – прошипела она. – Кто его разоблачил, то есть оболгал?
«Сказать, что сами изобретатели догадались? – подумала Лена. – Нет, все равно откроется. Чего я трушу?»
– Я его разоблачила! – сказала она с вызовом.
Зоя Михайловна тяжело задышала, красные пятна на ее лице слились в единый пурпурный тон. Она задыхалась от злости и возмущения и походила теперь не на аристократическую даму, а на базарную бабу.
– Да как ты?.. Ничтожество! За мужем уследить не можешь… Воровка! Кто тебе позволил шарить в моем столе? Сидишь со своими придурками авторами – и сиди! Что ты понимаешь в этом? Кошка подзаборная, сопля вонючая, я от тебя мокрого места…
Булкин и Лена не только никогда не видели Зою Михайловну в подобном состоянии, но и не подозревали, что она владеет в совершенстве площадной бранью. Они ошеломленно слушали и наблюдали, как по-светофорному меняется лицо разгневанной дамы. Красный цвет бледнел, из розового переходил в желтый, а потом появился и зеленый оттенок.
Первым пришел в себя Булкин.
– Минуточку! – прервал он поток брани. – Зоя Михайловна! Как вы выражаетесь? Не горячитесь! Елена Викторовна, объяснитесь, пожалуйста. Какое воровство, что за уголовное дело? Зоя Михайловна, молчите, я вам сказал!
Лена изложила суть дела, не забыв упомянуть об экспертизе, проведенной авторитетными специалистами. В конце она не удержалась и выпалила:
– Следователь убежден, что Канарейкин не мог действовать в одиночку. В нашей организации у него есть сообщник, с которым Канарейкин, очевидно, делился ворованным. Ну ничего, на допросе быстро признается. Следователь очень опытный.
Лена едва не сболтнула, что следователь – их приятель, но вовремя удержалась.
Зоя Михайловна вдруг успокоилась. Она подошла к стулу, на котором висел пиджак Булкина, бесцеремонно достала из кармана его сигареты, щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась. Прежде Лена никогда не видела, чтобы она курила.
– Я ничего об этом не знаю, – заявила Зоя Михайловна, выпустив дым. – Елена Викторовна своей бурной деятельностью тоже сняла с себя подозрения, хотя все знают, что с Канарейкиным у нее были особые отношения и он постоянно носил ей подарки. Вы, Игорь Евгеньевич, как руководитель учреждения, несете полную ответственность за свою халатность.
– Чего-о-о? – испугался Булкин.
– Того! – огрызнулась Зоя Михайловна. – Простофиля!
Лена смотрела на Зою Михайловну во все глаза. Где гранд-дама? Где благородство? Это же истеричная старая эсэсовка!
А на Булкина без жалости нельзя было взглянуть. До смерти перепуганный и растерянный, он пытался грозно крикнуть, но сорвался на фальцет:
– Да как вы смеете!
Зоя Михайловна, не докурив сигарету, вульгарно загасила ее в горшке с геранью, пепельниц у них в кабинете не было. И объявила:
– Я ухожу! Как вы мне надоели!
– Кто? Куда? – просипел Булкин.
Хотел, чтобы в его вопросе прозвучало начальственное: «Кто вам позволил уходить?», а получилось жалобное: «Куда вы направляетесь?»
– Я на больничном, – сказала Зоя Михайловна. – И перехожу на инвалидность по состоянию здоровья.