При взгляде на величественно восседавшую на стуле леди Рамсден Генриетта почувствовала, что силы ее покидают. Облаченная в пышное одеяние из белого атласа, с белыми страусовыми перьями на голове, виконтесса вся искрилась и сверкала от бесчисленных драгоценных камней, украшавших ее шею, запястья и уши. Роскошь ее наряда подавляла и пугала. Но еще больше пугал острый взгляд маленьких голубых глаз.
– Мужайтесь, – прошептал лорд Эннерсли Генриетте. – Маргарет только с виду такая грозная, но если не спасовать, то она сама отступит еще до начала битвы!
– Она никогда не простит мне моего несчастного замужества и ужасной, безвременной смерти бедного Фредди!
– Ей пора изменить свое отношение к вам, – ответил лорд Эннерсли.
Генриетта взглянула на виконта. У того был уверенный вид, но она не разделяла его оптимизма. Если виконтесса за шесть лет не простила ей позора, который, как она считала, Генриетта навлекла на Гемпшир своим приездом, то с какой стати она сделает это сейчас?
Быстро оглядев гостиную, Генри заметила, что Фанни, миссис Кемпшот и виконтесса не сводят с нее испытующих глаз. Когда она в сопровождении лорда Эннерсли приблизилась к хозяйке, то исполнявшая вместе с Энджел какую-то сонату Фанни даже пропустила две-три ноты, а миссис Кемпшот опасливо подвинулась поближе к своей благодетельнице. Сердце Генриетты сжалось от недоброго предчувствия, и она уже пожалела об этом экспромте.
19
Когда лорд Эннерсли объявил, что Генриетта поспорила с Брэндишем на поцелуй, атмосфера в гостиной сгустилась, как перед сильнейшей грозой.
– Что такое?! – вскричала леди Рамсден.
Притулившаяся к своей благодетельнице миссис Кемпшот в полуобморочном от ужаса состоянии откинулась на спинку стула. Миссис Литон, широко раскрыв и без того большие глаза, ахнула во весь голос и тут же испуганно прикрыла рот затянутой в перчатку рукой. Энджел и Фанни споткнулись на середине сонаты и умолкли, Шарлотта схватилась за дужку очков, словно боялась, что они слетят у нее с переносицы. Насупившийся мистер Хантспил бросил на Генриетту испепеляющий взгляд, а его невеста Арабелла негодующе вспыхнула.
Казалось, скандальное пари радует только бродхорнских джентльменов. Лорд Рамсден, услышав сообщение шурина, расплылся в доброй улыбке и даже попросил поподробнее рассказать об условиях пари, а когда Эннерсли исполнил его просьбу, предложил попутно заключить еще одно пари, если найдутся желающие.
– Но мы пока не выбрали, каким способом разрешить спор! – воскликнул Эннерсли. – Генриетта отвергла карты, кости и бильярд. Есть другие предложения?
– С вашего позволения, Чарльз, есть! – язвительно заметила леди Рамсден. – Я предлагаю сейчас же аннулировать это неприличное пари! Подумать только, миссис Харт предлагает Королю свой поцелуй! А какое право у нее рассчитывать на его покровительство? Никакого! Она ведет себя совершенно непристойно, впрочем, признаюсь, я не особенно удивлена проявлением такой неделикатности с ее стороны. От подобной особы можно ждать всего, что угодно!
Едва она умолкла, как миссис Литон вскочила на ноги и, сердито схватив дочь за руку, потащила ее в сторону.
– Что все это значит?! – зашептала она возмущенно. – Как ты могла втянуть в свою немыслимую затею лорда Эннерсли?!
Генриетта попыталась объяснить, что сам Эннерсли пожелал придать гласности их с Королем пари, но не успела даже рта раскрыть – перед ними возник пылающий праведным гневом мистер Хантспил.
– Еще никогда, – воскликнул он, – я не испытывал подобного унижения! Я знал, знал, что вас нельзя и на пушечный выстрел подпускать к Бродхорн-холлу, миссис Харт! Как глава вашего злосчастного семейства, я приказываю вам сейчас же отказаться от своего предосудительного пари!
Он с угрожающим видом наклонился к Генриетте, будто хотел ее ударить, и миссис Литон, скользнув между ними, закрыла собой дочь.
– Вы забываетесь, Руперт! – остановила она будущего зятя, в первый раз называя его по имени. Эффект превзошел все ожидания: Хантспил покраснел как рак и виновато попятился, словно нашкодивший мальчишка, которому надрали уши.
– И впредь не смейте разговаривать с Генри в гаком тоне! – продолжала миссис Литон. – А сейчас будьте добры вернуться к своей невесте!
Смиренно поклонившись, Хантспил направился к Арабелле, и это потрясло Генриетту даже больше, чем его яростный наскок.
Миссис Литон обернулась к ней.
– Должно быть, у него была очень суровая мать, которая нещадно наказывала его, называя по имени! – шепнула она.
Это услышал подошедший Эннерсли.
– По моим давним наблюдениям, это обычное дело для таких бездушных джентльменов, – заметил он вполголоса. – Покойная миссис Хантспил наверняка лупила сына палкой, приговаривая: «Ты гадкий, несносный мальчишка, Руперт!»
Представив себе эту картину, Генриетта чуть не расхохоталась. Чтобы унять душивший ее смех, она прикрыла рот рукой и несколько раз откашлялась. Успокоившись немного, она все же избегала смотреть на виконта, опасаясь встретиться с его лукавым взглядом, – тогда уж она непременно расхохочется, чем несомненно оскорбит леди Рамсден, а маму поставит в неловкое положение.
Миссис Литон, тоже закусившая, чтобы не рассмеяться, губы, некоторое время была не в силах говорить. Вернув самообладание, она умоляющим шепотом попросила виконта положить конец неприличной ситуации.
Он принялся успокаивать ее, говоря, что не видит в поцелуе ничего предосудительного. Ей не о чем волноваться, он все устроит наилучшим образом.
– Вы не понимаете, Эннерсли, – прошептала она, скорбно глядя на дочь. – Видите ли, Генри… – миссис Литон схватила Генриетту за руку и стиснула ее, – питает слабость к… она безумно влюбляется в… Господи, дай мне силы произнести это слово… Нет, вы обидитесь на меня, если я назову вещи своими именами!
– Вы хотите сказать, что Генриетта питает слабость к таким беспутным малым, как мой сын? – пришел ей на помощь лорд Эннерсли. Он произнес это мягко, спокойно, только в пронзительно-голубых глазах зажегся насмешливый огонек.
– Да! – с облегчением выдохнула миссис Литон. Он стал уверять ее, что не допустит ничего плохого и что она поступит разумно, доверившись ему.
– Видите ли, Лавиния, – произнес он ласково ее имя, – мне известно о ваших трудностях, и я хотел бы нам помочь, если, конечно, вы позволите!
Стоявшая рядом Генриетта почувствовала себя неловко, увидев, как просияло лицо матери. Преисполненная благодарности, миссис Литон наклонилась к виконту.
– Вы очень добры, Эннерс… Чарльз!
Лорд Эннерсли, как будто забыв, где находится, шагнул к ней, но опомнился, моргнул и слегка потряс головой, чтобы прийти в себя. Потом, поклонившись миссис Литон, он снова взял Генриетту под руку и вывел вперед.
Леди Рамсден хотела что-то сказать, но, ко всеобщему изумлению, ей помешала Фанни.
– Не сочтите за дерзость, – начала она, – но у меня есть предложение, которое, надеюсь, поможет нам выйти из сложной ситуации.
Миссис Кемпшот открыла было рот, чтобы остановить дочь, но виконтесса властно коснулась ее руки.
– Нет, Джорджиана, пусть Фанни выскажется! По-видимому, мой брат намерен позволить молодым людям это непристойное пари, так что нам придется на него согласиться. Разумное предложение, как избежать скандала, было бы весьма кстати!
И она кивком разрешила Фанни говорить.
Молодая женщина, одетая в ниспадавшее изысканными складками платье из белого батиста, отделанное по подолу золотым шитьем с греческим узором, выступила вперед и озорно улыбнулась Королю.
– Пусть мистер Брэндиш пообещает в случае победы поцеловать миссис Харт только руку, это не нарушит условия пари!
В ответ раздались одобрительные возгласы, к которым присоединилась даже леди Рамсден.
Вскоре был найден очень простой способ разрешить пари – Генриетта и Король должны были назвать число фонариков, развешанных в саду по приказу виконтессы. Хозяйка Бродхорна заулыбалась – такой выбор очень польстил ей, потому что она гордилась своей выдумкой.
– А теперь о деталях, – сказала она, аккуратно складывая руки на коленях. – Пусть Король и миссис Харт назовут свои цифры, а потом я вызову дворецкого, которому известно точное число фонариков.
Она также потребовала, чтобы молодые люди, не заглядывая больше в окна, шепотом назвали свои цифры родителям.
У Генриетты бешено колотилось сердце: только теперь она осознала, какая пропасть перед ней разверзлась. В случае проигрыша – поездка с Брэндишем в Париж и похороненная окончательно репутация…
«Что я натворила!» – пронеслось у нее в голове. Радость от поцелуев этого шалопая ничто по сравнению с муками совести, которых не избежать в случае проигрыша…
Она зажмурилась, отгоняя тяжкие мысли. Надо взять себя в руки и вспомнить ночной сад… Но вместо сада ей представилось, что она будет делать с Брэндишем в Париже… «Не отвлекаться!» – скомандовала себе Генриетта и открыла глаза. Испуганная миссис Литон спросила, хорошо ли она себя чувствует.
– Хорошо, – последовал ответ.
– Дорогая, пришел дворецкий, – вполголоса сообщила миссис Литон, – и леди Рамсден интересуется, готова ли ты назвать свое число и услышать правильный ответ?
– Сто десять, – прошептала Генриетта первое, что пришло ей в голову.
Эннерсли и Король тоже выразили готовность услышать правильный ответ, и дворецкий объявил, что своими глазами видел, как в саду развесили сто тридцать три фонарика.
Генриетта затаила дыхание. Миссис Литон сказала, какую цифру назвала дочь, и Король издал торжествующий крик. Как засвидетельствовал лорд Эннерсли, он ошибся только на два фонарика.
Молодой человек тотчас поднес к губам руку Генриетты и, глядя ей прямо в глаза, поцеловал дрожавшие пальцы. В его взгляде она прочла одно: Париж! Сердце у нее оборвалось, ноги стали как ватные. Она застыла перед ним, мучимая одновременно страхом и желанием, чувствуя, что потеряет сознание, если он сейчас же не отпустит ее руку и не отведет свой пронизывающий, откровенно страстный взгляд.
К счастью, спокойный голос лорда Эннерсли разрушил чары.
– Дорогой сын, похоже, ты сегодня в ударе! Предлагаю заключить новое пари – со мной. Если проиграешь, то все-таки поможешь семейству Литон обосноваться в Лондоне, как того хочет Генриетта. Если выиграешь, проси, что пожелаешь! Давай снимем колоду!
Но Король отказался, заявив, что ему от отца ничего не надо. С улыбкой поклонившись Генриетте, он повернулся к Фанни и уже хотел с ней заговорить, как вдруг снова вмешался лорд Эннерсли.
– Так-таки ничего не надо? – спросил он. – А как насчет моего охотничьего домика?
Забыв о Фанни, Брэндиш повернулся к отцу.
– Вы это серьезно? – воскликнул он. – Не верю своим ушам! Ради интриг Генриетты вы готовы разрешить мне пользоваться охотничьим домиком, тогда как я пять лет тщетно умолял вас об этом, я, ваш сын! – Похоже, он был не только изумлен, но и не на шутку рассержен.
– Тебе не стоит быть грубым, – коротко заметил лорд Эннерсли.
Брэндиш тотчас обернулся к Генриетте.
– Прошу прощения за то, что позволил себе отозваться о вас без должного почтения, но вы должны понять – я поражен… – Он замолчал, все еще не понимая, почему отец решился на такой отчаянный шаг ради совсем чужой женщины. Потом обратился к отцу: – Наверное, вы считаете меня черствым себялюбцем, потому что я отказался помочь миссис Харт в ее планах?
– Она была с тобой откровенна, ее намерения благородны, а обстоятельства, в которых оказалась ее семья, крайне тяжелы. – Лорд Эннерсли бросил уничтожающий взгляд на мистера Хантспила, который, однако, встретил его с ледяным безразличием. – Для себя она не просит ничего! Кроме того, ни для кого не секрет, что каждый сезон сотни матерей и опекунов плетут такие же, как ты говоришь, «интриги», чтобы вывести в свет и выдать замуж своих дочерей. Впрочем, мне неважно, что ты думаешь о мотивах Генриетты, я прошу только одного: если тебе хочется получить в свое распоряжение охотничий домик, то сними колоду и выбери одну из пятидесяти двух карт!
В раздумье Король вытащил из кармана табакерку и, не поднимая глаз от золотисто-красного ковра под ногами, сделал понюшку. Все с напряжением ждали его решения.
Наблюдавшая за ним во все глаза Генриетта заметила, как у него ходят желваки. Через несколько мгновений он поднял голову. Его взгляд, скользнув по миссис Литон, Энджел и Шарлотте, остановился на Генриетте. Вдруг среди мертвой тишины треснуло полено в камине, и от неожиданности все вздрогнули. Послышались ахи, хихиканье, но никто не посмел заговорить.
Король, видимо, приняв решение, подошел к Генриетте.
– Хоть я и терпеть не могу матримониальных затей, все же доводы отца меня убедили. Если вы приедете в Лондон, обещаю сделать все возможное, чтобы помочь вашей матери вывести в свет дочерей. – Он еле заметно улыбнулся и продолжал: – Это сущая безделица по сравнению с тем, что сделали для меня вы, моя спасительница!
Генриетта ошеломленно молчала, а Брэндиш повернулся к стоявшему рядом с ней отцу.
– Вот видите, нам не понадобилось никакого пари! – сказал он и уверенно направился к остальным, как будто ничего не случилось.
Глаза Генриетты наполнились слезами благодарности – она не ожидала от Брэндиша ничего подобного. Глядя, как он весело болтает с Фанни, молодая женщина с испугом подумала, что совсем не знает этого человека.
20
Подойдя к массивным раздвижным дверям библиотеки, Генриетта в нерешительности остановилась, потом все-таки подняла дрожащую руку, чтобы постучать, но испугалась и прижала ее к губам. А вдруг ничего не получится? Ведь задача, которую она поставила перед собой, почти невыполнима! До того, как спуститься в библиотеку, Генриетта целый час, вышагивая взад-вперед по спальне, репетировала речь, с которой собиралась обратиться к своему бессердечному кузену. Добившись наконец связности изложения и решив, что пора, она направилась вниз. Слава богу, никто не попался ей на пути, и Генриетта, уверенная в успехе, быстро сбежала по лестнице. Но по мере приближения к библиотеке ее уверенность таяла, пока не исчезла совсем.
Стараясь держаться прямо, хотя от волнения у нее подгибались колени, Генриетта набрала в грудь воздуха и громко постучала. Голос Хантспила пригласил ее войти, и она, легко раздвинув двери, скользнула внутрь.
Библиотека в Раскидистых Дубах располагалась в небольшой уютной комнате. Возле одного из высоких окон стоял столик из капа, справа от входа, у стены, – два высоких кресла с подголовниками, обитые ситцем с веселым цветочным рисунком, а между креслами – стол с двумя тяжелыми канделябрами, серебряными щипцами для снятия нагара и большой, украшенной драгоценными камнями шкатулкой, которой Генриетта раньше никогда не видела. Впрочем, она с легкостью догадалась, что это табакерка – в комнате чувствовался слабый запах табака. Кузен Хантспил обожал нюхать табак, утверждая, что по сравнению с курением эта привычка не так разорительна.
Он стоял у окна, выходившего на красивый цветник, и с каменным лицом взирал на нежившихся в лучах раннего солнца птиц и волнуемые легким утренним бризом головки первых весенних цветов.
– Пожалуйста, вызовите ко мне садовника, – не поворачивая головы, недовольным голосом сказал он. – Здесь будет мой кабинет. Я собираюсь вести в нем все дела имения и не могу изо дня в день видеть перед собой этот беспорядок! Вместо цветника следует посадить аккуратно подстриженный кустарник!
– Боюсь, ваша идея вряд ли придется по душе мистеру Уайту. Наш садовник души не чает в тюльпанах, нарциссах, розах и полевых цветах! – улыбнулась Генриетта, догадавшись, что кузен принял ее за горничную. Она надеялась, что эта забавная ситуация хоть немного поднимет настроение Хантспилу, который, по-видимому, находился не в лучшем расположении духа после вчерашнего вечера в Бродхорне. Но она жестоко ошиблась.
Услышав ее голос, Хантспил повернулся, и его брови взлетели вверх.