— Я хочу тебя, — прошептала она.
— Тебе придется еще долго ждать, — немедленно отозвался Рафаэль, — прежде чем ты получишь то, что хочешь.
Он говорил правду. Все оказалось совсем не так просто, как думала Анни Треваррен. Она прошла долгий и мучительный путь, прежде чем рассталась со своей девственностью. Рафаэль бесконечно дразнил ее, то гладя, то целуя и шепча ей на ухо самые замечательные слова, какие только мог придумать. Наконец он поднялся над ней и вновь прижал ее руки к подушке. Она почувствовала, как его член ищет дорогу у нее между ног и постаралась повернуться поудобнее.
Вся мокрая от пота и полубезумная от желания, Анни не знала, чего ей ждать — боли или наслаждения. Она хотела только одного — соединиться с Рафаэлем душой и телом.
Он возвышался над ней и держал ее на расстоянии, что делало ожидание еще более нестерпимым и лишало Анни остатков самообладания. Она бешено рванулась, освобождаясь от его рук, державших ее как клещи, и наконец, схватившись за его крепкие ягодицы, заставила его войти в нее.
Несмотря на пронзившую ее острую боль, и тело, и душа Анни наполнились ощущением счастья, какого она еще не знала и даже не могла вообразить. А когда она поняла, что Рафаэль тоже потерял контроль над собой, счастью ее не было границ.
Вначале он двигался медленно, осторожно. Но когда Анни поднялась повыше и заставила его войти еще глубже в себя, он хрипло вскрикнул и стал неистовым в своем неуемном желании овладеть ею.
Наконец Анни поняла, что не может больше ждать, и тут ее сотрясла такая конвульсия, что она едва не перепугалась. Не только их тела, но и их души соединились в едином пламенном порыве…
Анни лежала опустошенная и еще долго вздрагивала, приходя в себя после пережитого. Рафаэль не шевелился и не отодвигался. Он долго неподвижно лежал рядом, уткнувшись лицом ей в шею, а она мысленно благодарила его за то наслаждение, которое он ей подарил.
Анни не знала, сколько прошло времени, прежде чем Рафаэль повернул голову и посмотрел ей в глаза. Хотя в комнате было темно, она увидела смущение на его лице и что-то еще, чего она не поняла. Он молчал. И она не стала ничего говорить. Слова были лишними. Их соединение совершилось.
Когда первые розовые отблески зари загорелись в окне, Рафаэль встал с постели. Он взял штаны, рубашку, натянул их на себя и, держа туфли в руке, наклонился и поцеловал ее в губы, лишь коснувшись их своими губами. Он как бы прощался с ней.
Он хотел что-то сказать, но Анни приложила палец к его губам.
— Не надо, — тихо попросила она. — Только не говори, что ты виноват, Рафаэль. Не делай мне больно.
У Рафаэля на мгновение вспыхнули глаза. Он ласково погладил Анни по щеке и чуть грубовато ответил:
— По правилам, я должен был бы чувствовать себя виноватым, но я не чувствую.
Анни тяжело дышала и, хотя ее тело все еще трепетало от радости, которую она познала в объятиях Рафаэля, ее сердце было разбито.
— Что теперь?
Он вздохнул.
— Теперь мы должны все забыть. Я — потому, что между нами ничего больше не должно быть, а ты — потому, что скоро встретишь кого-нибудь, куда более достойного, чем я.
Она не стала его уверять, что никогда не полюбит другого, хотя знала это, но закрыла глаза и кивнула, молча соглашаясь на расставание. В эту ночь она отдала свое сердце и свою душу человеку, которого любила. И она не жалела об этом.
Рафаэль вышел, тихо закрыв за собой дверь, а Анни лежала в темноте, со слезами на глазах перебирая в памяти каждую минуту познанного ею наслаждения.
На другой день она проснулась поздно и увидела в своей комнате гремевшую посудой Кэтлин, которая что-то мурлыкала себе под нос.
— Доброе утро, мисс, — сказала она, когда Анни села в кровати.
Глаза Анни горели страстью, и, хотя ее сердце было разбито, тело предательски ликовало.
— Доброе утро, — прошептала Анни в ответ.
Она знала, что стала совсем другой из-за того, что случилось ночью, и не сомневалась в том, что Кэтлин все поймет с первого взгляда, но Кэтлин вела себя, как всегда.
— На кухне говорят, вы сегодня возвращаетесь в замок Сент-Джеймс, — сообщила служанка. — Бал закончился. Какой смысл оставаться? Опасно тут.
Анни посмотрела на тарелку и увидела яйца, сосиску и под ними ломтик поджаренного хлеба, и тотчас поняла, что, хотя ее сердце разбито, аппетит от этого ничуть не пострадал. Она взялась за вилку и постаралась произнести с полным безразличием:
— Ты уже видела принца?
Кэтлин подошла к туалетному столику и достала гребенку, щетку и ручное зеркало.
— Да, мисс. Он давно уехал вместе с мистером Барреттом. Они поехали в парламент, чтобы поговорить о брате мисс Ковингтон.
Анни положила вилку. Она молча смотрела, как Кэтлин открывает дверцу шкафа и задумчиво разглядывает платья.
— Вы сегодня наденете голубое платье, мисс? Оно так идет к вашим глазам.
Анни вдруг почувствовала раздражение, но постаралась не показать вида.
— Я предпочитаю мои собственные платья, Кэтлин, — спокойно проговорила она. — Будь добра, убери поднос и принеси мне горячей воды. Надо же мне умыться. И узнай, если сможешь, все ли в порядке у мисс Ковингтон.
Кэтлин кивнула и забрала поднос.
— Хорошо, мисс, — сказала она и вышла.
Вскоре Анни принесли теплую воду в маленьком медном тазу. У нее болело все тело от ночных утех, и вода успокоила эту боль, но не смогла облегчить душевные муки. Анни знала, что никогда не будет жалеть о том, что отдала себя Рафаэлю. Ей все еще казалось, что она побывала в раю, и поэтому еще труднее было свыкнуться с мыслью, что его врата закрылись перед ней на веки вечные. Она подумала, что понимает теперь, каково было Еве, когда она покидала сады Эдема.
Анни вытерлась и надела васильковое платье. Она расчесала спутанные волосы и собрала их в одну толстую косу. Тут вернулась Кэтлин с двумя помощниками. Они сразу же вынесли таз с водой, а служанка задержалась снять простыни и заменить их чистыми. Анни ничего не сказала, но ее щеки пылали, когда она выскочила из комнаты и отправилась разыскивать Федру. Кэтлин наверняка поймет, что случилось с Анни прошлой ночью. Если она пока ничего не знает, то теперь, складывая простыни, сама обо всем догадается.
Принцессы не было ни в ее комнате, ни в столовой, ни в большой гостиной, ни в саду.
Пространствовав некоторое время по дворцу, Анни подошла к шести распахнутым резным дверям бальной залы.
Здесь все было полно хлопотливой суетой, хотя слуги уже давно убрали бокалы для шампанского и чаши для пунша, цветы и бумажные украшения. Теперь они полировали мраморные полы и зеркала на трех стенах.
Анни задержалась на несколько минут, вспоминая, как она круг за кругом вальсировала в объятиях Рафаэля и млела в танце, как никогда раньше.
Повернувшись, она напрочь забыла о своем счастье и несчастье, едва увидела Фелицию.
Фелиция стояла прямо перед ней. Она выглядела бледной, подавленной, и черные тени у нее под глазами напоминали страшные синяки. Слезы градом катились из-под темных ресниц, и, хотя она пыталась что-то произнести, голос ей не повиновался.
Анни всем сердцем потянулась к Фелиции, но она не знала, что ей сказать. Ей было ее до боли жалко, но она не раскаивалась, что опознала Джереми Ковингтона, который командовал стрельбой на рыночной площади, когда убили юного мятежника.
— Ты… Ты уверена, что это был Джереми? — еле слышно прошептала Фелиция.
— Да, — твердо ответила Анни.
Фелиция закусила нижнюю губу, переживая ответ Анни почти так же, как если бы она ее ударила, и наконец в смятении кивнула.
— Джереми всегда доставлял нам много хлопот, еще когда был мальчишкой, — сказала она. — Папа думал, в армии из него сделают человека.
Фелиция замолчала, но почти сейчас же у нее из груди вырвался то ли истерический смешок, то ли сдавленный стон.
— А она его убьет.
Анни прикусила язычок, понимая, что сейчас не время говорить о возможном исправлении Джереми Ковингтона. Он и там делал что хотел.
Фелиция, казалось, не понимала, Анни перед ней или кто-то другой. Анни не узнавала прекрасные карие глаза Фелиции, растерянно вглядывающиеся в нее, нахмуренные брови, прозрачную кожу, через которую просвечивали тонкие голубые жилки.
— Рафаэль принесет Джереми в жертву. Он бросит его на растерзание волкам.
Крепко схватив Фелицию за руку, Анни подвела ее к ближайшей скамье и усадила на нее.
— Ты слишком взволнована, — заметила она. — Позволь, я принесу тебе воды.
— Нет.
Фелиция тряхнула головой, потом поймала руку Анни и в неистовом порыве притянула ее к себе. Анни пришлось сесть рядом.
— Ты можешь сделать так, чтобы Рафаэль передумал, — сказала Фелиция. — Анни, он любит тебя. Если ты попросишь, он может выслать Джереми из Бавии, вместо того чтобы отдавать его под суд.
Анни прикрыла глаза и вновь услышала громкое ржание лошадей, стук подков по булыжнику рыночной площади, крики солдат и ужасные вопли торговцев. И еще она услышала выстрел, оборвавший жизнь студента.
Она заставила себя взглянуть в понурое лицо Фелиции.
— У меня нет власти над принцем — проговорила она, стараясь не сорваться.
Фелиция было запротестовала, но ей пришлось замолчать, так как позади них раздался мужской голос:
— Мисс Треваррен права, Фелиция, — сказал Рафаэль.
Мисс Треваррен?Анни подумала с обидой, что, даже принимая во внимание их решение забыть о прошлой ночи, он мог бы говорить не с такой ледяной вежливостью.
Его глаза были цвета холодной стали, когда он посмотрел на нее.
— Вы правильно заметили. Я оказал внимание нашей американской гостье, — промолвил он, — но это не значит, что я буду советоваться с ней о государственных делах.
Анни опустила глаза. Он говорил то, что должен был сказать. Он был благоразумен. Но почему ей кажется, что он ее ударил? А как же прошлая ночь, когда Рафаэль стонал в ее объятиях и хрипло вскрикивал от наслаждения? Теперь он показался ей совсем чужим.
Рафаэль взял Фелицию за руки и крепко сжал их. Анни увидела страдание в его глазах.
— Лейтенант Ковингтон опознан его людьми, — спокойно проговорил он. — Они все изменили своему долгу и заключены в тюрьму в ожидании суда.
Фелиция застонала.
— Рафаэль, нет… О Боже… Не делай этого, я прошу тебя…
Принц привлек Фелицию к себе, шепча ей слова утешения и сочувствия, но все время глядя поверх ее головы на Анни. Его самообладание было просто удивительным.
Анни молча поднялась со скамейки и торопливо возвратилась во дворец, где вскоре присоединилась к одной из девушек, с трудом одолевавшей скользкий пол бальной залы.
После полудня по приказу Рафаэля карета с Федрой и Анни в сопровождении солдат отправилась обратно в замок Сент-Джеймс. Мистер Хэзлетт остался в Моровии так же, как и Фелиция, которая не нашла в себе сил для путешествия.
Федра тихо сидела в карете против Анни, погрузившись в тонкий томик стихов, и вовсе не выглядела расстроенной неожиданной разлукой со своим нареченным супругом. Принцесса часто закрывала книгу и задумчиво разглядывала просторы за окном.
Взволнованная Анни нуждалась во внимании подруги. Ей хотелось хотя бы услышать ее голос, поэтому она завела светский разговор.
— Прекрасный бал, — проговорила она, надеясь на пространный ответ.
Федра отвернулась от окна и посмотрела на Анни так, как будто только что заметила ее присутствие в карете.
— Да, — отозвалась она. — Ты много танцевала с Рафаэлем. Об этом говорили больше, чем следует, ну, ты знаешь.
Поджав губы и на мгновение отведя взгляд, Анни ответила прямо:
— Я никогда не делала тайны из моих чувств к нему, особенно от тебя.
Принцесса вздохнула, сняла черную дорожную шляпу со складками на полях, обвязанную белой лентой, и села рядом с Анни.
— Ты сегодня совсем другая, Анни, — заметила она, откровенно изучая подругу. — Ты как будто стала мягче, но в твоем поведении появилось и что-то вызывающее. Надеюсь, ты не сглупила и не поддалась неотразимому обаянию моего брата.
У Анни запылали щеки. Ее чувства рвались наружу, и их трудно было скрыть даже от незнакомого человека, не то что от ближайшей подруги.
— Это мое дело, Федра Сент-Джеймс, а не твое.
Федра печально посмотрела на нее.
— Ох, Анни, — прошептала она, — Рафаэль никогда на тебе не женится. Он не может, пока погибает Бавия.
Рафаэль говорил Анни то же самое, теми же словами, и она верила ему. Слова Федры не стали для нее неожиданностью, и все-таки Анни было больно их слышать и больно осознавать, что она права.
С трудом удержавшись от того, чтобы не заплакать, она промолчала.
Федра никогда не отличалась тактичностью.
— Даже если не будет войны, а от нее Рафаэль ни за что не убежит, он все равно должен жениться на ком-нибудь с титулом. — Она расправила лайковые перчатки. — Впрочем, он мог бы сделать тебя своей любовницей, если не погибнет, и поселить в хорошем доме.
Анни достаточно много принесла в жертву, чтобы разделить одну ночь с Рафаэлем, но она ни на мгновение не почувствовала себя ниже его, и никогда не чувствовала. Более того, хотя ее любовь была вечной, без начала и без конца, она не собиралась провести свою жизнь в золотой клетке.
— Федра, — начала она, когда сумела заставить себя успокоиться. — Сейчас такое время, что я могу выбросить тебя из окна за подобное предложение. Я люблю Рафаэля, в самом деле люблю. Обожаю. Но я не стану ни его любовницей, ни кого-нибудь другого.
Федра слегка покраснела и ослабила напор.
— Что же ты теперь будешь делать? — после долгого и неловкого молчания спросила она тихим голосом.
У Анни опять на глаза навернулись слезы.
— Не знаю, — ответила она, справившись с ними. — С одной стороны, я хотела бы больше никогда не слышать о Рафаэле и о Бавии. С другой стороны, я не поменяла бы то, что случилось прошлой ночью, на райские врата.
Принцесса не ответила и опять уткнулась в свою книжку стихов.
До замка Сент-Джеймс они добрались довольно скоро. Колеса экипажа и подковы коней глухо простучали по старому деревянному мосту. Решетка поднялась и опустилась с душераздирающим визгом.
Анни отдыхала целый день. Она гуляла по саду, читала в своей комнате, ела в кухне со слугами.
После захода солнца она стояла возле одной из оград, глядя в сторону Моровии, когда заметила смутное малиновое зарево, мерцающее в ночном небе. Другие, должно быть, тоже увидели его, потому что поднялась тревога, все закричали и забегали в главной башне.
Анни остановила одного из солдат, схватив его за рукав.
— Что это? — требовательно спросила она. — Что случилось?
Коротко стриженный юноша почтительно остановился и ответил:
— Кажется, атакуют столицу, мисс, — и помчался дальше по своим делам.
Моровия… Дворец… Рафаэль… Анни прислонилась к стене, почти не дыша от страха. Она едва не падала в обморок. Это случилось. Война, которой так боялся Рафаэль, в конце концов началась. Она крепко зажмурилась, чтобы не видеть ужасных кровавых картин, возникавших в ее воображении, но ей не удавалось их отогнать.
Бавия — в войне, верная армия — в хаосе, и сам Рафаэль — главная мишень врагов.
Анни удалось удержаться от обморока, но желудок грозил вывернуться наизнанку, и она так сильно дрожала, что была вынуждена держаться одной рукой за стенку, пока шла по прогулочной дорожке к ближайшей лестнице. Она очень жалела, что уехала из Моровии, хотя и понимала, что была бы Рафаэлю обузой. Ей представился оседланный конь. Она вскакивает на него и мчится в столицу… Ничего этого не будет. Нельзя. Глупо.
Внизу у каменной лестницы она увидела в свете факелов множество солдат, мечущихся туда-сюда и таскающих ружья и арбалеты. Они готовились защищать замок. Постояв еще немного, словно желая до конца осознать происходящее, Анни бросилась в дом и в свою комнату.
Здесь она рывком открыла сундук (ее одежда была в основном уже распакована) и стала бросать в разные стороны нижние юбки и платья, чулки и ночные рубашки. Наконец она нашла то, что искала — бриджи и рубашку. Она надела их, считая, что эта одежда сейчас ей больше подходит, и уже взялась за ботинки, как в комнату ворвалась Федра. Ее большие серые глаза стали как будто еще больше.