— Я подумала, что мы пойдем осматривать…
— Практичное решение.
Снова удивив ее, Трентон расстегнул жилет и воротник, бросил жилет на диван и закатал рукава. Подбоченясь, он предстал перед Арианой только в белой льняной сорочке и темных брюках.
— Так лучше?
Она моргнула:
— Да.
Ариана зачарованно смотрела на темные вьющиеся волосы на груди Трентона, размышляя о том, почему никогда прежде ей не приходило в голову, что мужчина так же ограничен своей одеждой, как и женщина.
— Продолжай на меня так смотреть, и ты рискуешь никогда не увидеть Спрейстоун, — предостерегающе сказал Трентон.
Ариана облизала пересохшие губы.
— Я рискну, — пробормотала она.
Он пересек комнату и обхватил ладонями ее пылающие щеки.
— Позволь мне, по крайней мере, показать тебе сад, скотный двор и животных. — Он склонился над ней, нежно проводя по ее губам своими. — Это доставит тебе огромное удовольствие… но исчерпает мое терпение все до капли. После чего ни земля, ни небо — ничто не удержит меня от того, чтобы заняться с тобой любовью.
Ариана неуверенно засмеялась.
— Мое желание осмотреть Спрейстоун тускнеет с каждой минутой, — прошептала она. Его кобальтовые глаза ласкали ее.
— Ручаюсь, что наш осмотр вновь воспламенит тебя так, что твое желание разгорится ярче, чем когда-либо прежде, — отозвался он, и в голосе его прозвучало чувственное обещание.
— Давай приступим к осмотру немедленно.
— Без завтрака? — Глаза Трентона блеснули, когда он посмотрел на часы. — О, теперь уже ленча?
— Я не голодна… во всяком случае, не хочу есть. — Неужели эти неприличные слова действительно исходили от нее?
Трентон приник поцелуем к ее ладони.
— Ладно, поедим позже. — Губы его дрогнули. — Это подводит меня к другому вопросу — умеешь ли ты готовить?
— По правде говоря… да.
— Хорошо. Тогда Клара сможет продлить свой отпуск… На неограниченное время.
Внутри Арианы все словно растаяло.
— Так же, как и Гилберт.
Взгляд Трентона загорелся.
— Давай начнем наш осмотр, пока я не передумал.
Спрейстоун был таким же изысканным, как и Броддингтон, и все же совершенно другим, обладающим своим особым очарованием. Если Броддингтон — это изобилие ухоженных лужаек и цветущих садов, то Спрейстоун — уединенный приют со множеством деревьев, ароматом жимолости и желтого утесника, укрытый грядой меловых утесов, ныряющих в волны.
Ариана упивалась всем окружающим с наивной непринужденностью, очаровавшей Трентона, затронув неведомые доселе струны его души. Сад, птицы, цветы — она готова была заключить все это в свои объятия, словно дорогого друга.
— Трентон, это не скотный двор, а поместье для животных. — Ариана с изумлением смотрела на огромное строение, где размещался домашний скот. — Здесь достаточно места для сотен овец, шести дюжин свиней, для множества цыплят и целой армии кошек и собак.
— И нескольких дюжин коров, — внес свой вклад Трентон.
— Что ты делаешь со всеми ними?
— Хорошо их кормлю. И в результате получаю прекрасного качества молоко и молочные продукты, шерсть…
— Я знаю, что дает домашний скот, — перебила она. — Но ты живешь здесь один. Ты производишь всю эту продукцию на продажу?
— В некотором смысле да.
— Это одно из направлений вашего семейного бизнеса?
— Нет.
— Тогда…
— Состриженную шерсть отсылают в Англию, где из нее ткут ткани, затем их доставляют вместе с молоком и яйцами фермерам, живущим на Уайте.
Прошло время, прежде чем Ариана поняла.
— Ты хочешь сказать, что просто отдаешь все это им?
Трентон приподнял брови:
— Что в этом удивительного? У меня достаточно средств. А большинство фермеров здесь бедные, дома у них старые, в запущенном состоянии. Я могу оказать им необходимую помощь.
Ариана почувствовала, как гордость за него переполняет ее.
— Ты никогда не рассказывал мне об этом.
— Ты никогда не спрашивала.
— Можно предположить, что ты к тому же перестраиваешь их дома.
— Я делаю все, что в моих силах.
Она коснулась его руки:
— Какой ты удивительный человек.
Он опустил взгляд на ласкающие пальцы Арианы, и его губы мрачно сомкнулась.
— Я не удивительный человек, Ариана, а ожесточенный, холодный, неспособный чувствовать. Я уже неоднократно предупреждал тебя — не делай из меня романтического героя.
— А я и не делаю. — Она приблизилась на шаг. Внезапно и быстро на смену прежним страхам на нее снизошла уверенность. — Я вижу тебя таким, как есть, — человеком, в душе которого живет огромная боль… сильный гнев. Я ощущаю этот гнев и боюсь. Но я чувствую и твою доброту и радуюсь, так как почему-то знаю, что она одержит победу в битве, разрывающей тебя на части.
— Я мог бы стать убийцей, — грубо напомнил он ей. Нескрываемая боль, прозвучавшая в его словах, уничтожила последний след сомнения.
— Мог бы. — Она прижала руку к его подбородку, — но не стал.
Он решительно притянул ее к себе.
— Черт бы тебя побрал, Ариана, — пробормотал он в душистое облако ее волос. — Почему ты заставляешь меня стать таким человеком, каким видишь меня?
Она не ответила, только прижалась губами к его груди, приоткрытой воротом сорочки.
Он вздрогнул, и руки его невольно крепко обхватили ее. Булавочные уколы чувства, казалось бы, давно отмершего, внезапно возродились к жизни, возвращая ему незащищенность, чувствительность… пугая его.
— Проклятье, — снова прошептал он. Самообладание его постепенно испарялось, и сердце начинало бешено биться. Он приподнял прекрасное раскрасневшееся лицо Арианы и всмотрелся в него в надежде найти свет доверия в ее глазах. — Туманный ангел… моя прелестная неземная мечтательница… почему ты заставляешь меня надеяться, когда надежды нет?
Ее ответ кристаллизовался, как бы живя своей собственной жизнью.
— Я люблю тебя, — прошептала она. Трентон застонал, припадая к ее рту со всей силой тонущего.
— Мое убежище от шторма, — хрипло сказал он, не отрывая губ. — Разгони тьму хотя бы на мгновение. Окружи меня своей добротой, своей верой. Люби меня, туманный ангел… люби меня.
Он сжал ее в объятиях, овладел ее языком, дыханием, пожирая ее со страстью, исходившей скорее от души, чем от тела. Он целовал ее щеки, глаза, шею, его тело болезненно откликнулось, когда Ариана жадно прижалось к нему, горячо и бесстрашно.
— Я мечтал о том, чтобы заняться здесь с тобой любовью, — выдохнул он в ее приоткрытые губы.
— В Спрейстоуне? — с трудом отозвалась она, почти лишившись способности говорить.
— На скотном дворе. — Он уже расстегивал ей платье дрожащими пальцами. — Чтобы нас окружали только животные и цветы, которые ты так обожаешь. И чтобы под тобой не было ничего, кроме сена, а подо мной ничего, кроме тебя.
Он наклонил голову и обхватил губами ее напрягшиеся соски, потягивая их через ткань сорочки.
Ариана вскрикнула, ноги ее подкосились. В поисках опоры она схватилась за мощные плечи Трентона. Ей показалось, будто весь мир опрокинулся, когда он опустил ее на грубоватый и в то же время мягкий матрац. Ноздри ее заполнил аромат свежего сена, и она лежала, зачарованная огнем, зажегшимся в глазах мужа, и чувственными образами того, что должно было произойти.
Трентон расстегнул последнюю пуговицу на сорочке, обнажив ее до талии. Она выгнулась дугой навстречу его губам. Наслаждение от его прикосновений было настолько острым, что Ариана чуть не потеряла сознание. Она вскрикивала снова и снова, неистово извиваясь в его руках.
Когда он отпустил ее, она уже была не способна думать ни о скромности, ни о чем-либо другом. Впервые овладев инициативой, она расстегнула его рубашку и принялась ласкать гладкие мужские соски. Уже напрягшиеся мускулы живота Трентона еще больше затвердели, из груди вырвался вздох.
Ариана не стала медлить. Шокируя саму себя, она смело протянула руку вниз и прижала ладонь к затвердевшему бугорку плоти, пульсирующему под брюками.
Он поймал ее за запястье.
— Я не успею снять одежду, — прохрипел он.
— Я сниму ее за тебя.
Она расстегнула его брюки и стянула их с бедер. Трентон оттолкнул ее неопытные руки, сам сбросил рубашку с плеч и снял брюки. Обнаженный, он встал на колени и начал стягивать с нее платье и белье, за каждым движением его рук следовали поцелуи. Он на мгновение задержался там, где начинались чулки, прижавшись к обнаженной коже ее бедер, прежде чем со страстью сорвать остатки одежды. Он приподнял ее ноги, и, отбросив смятую материю, приник к колыбели ее бедер. Положив ее ноги себе на плечи, он погрузил язык в ее нежную сладость, и она вскрикнула от исступленного восторга. На этот раз он не стал медлить на вершине ощущений, а прошел по разрушительному краю, удерживая ее в плену своих рук, в то время как она растворялась в его объятиях.
Ариана почувствовала, как мир распадается на части, затем снова материализуется, тело ее все еще содрогалось от последних затихающих толчков. Веки ее приподнялись, когда Трентон опустился рядом с ней, глаза его горели ненасытной страстью, невысказанным чувством. Он повернулся к ней, намереваясь снова обнять ее.
Но Ариана оказалась проворнее. Встав на колени, она склонилась над ним, грива ее непокорных медных волос горела, как огонь, на фоне ее кожи. Превратившись в обольстительницу, она на этот раз не испытывала стыда, легко проводила пальцами по темным вьющимся волосам на его груди, стараясь погладить его соски так же, как он ласкал ее. Ее взволновало то, как они затвердели от ее прикосновения, вызвав у ее мужа стон наслаждения. Ее руки жадно скользили по его телу, ощущая затаившуюся силу мышц и жар грубоватой кожи. Нежные пальцы пробежали по мощным бедрам, затем, обосновавшись между ними, стали любовно ласкать болезненно напрягшееся мужское естество.
Трентон замер и затаил дыхание, испытывая почти невыносимое наслаждение от ее прикосновений. Охваченный ненасытным желанием, он думал, что не существует более сладостного чувства, чем прикосновение невинных рук Арианы, легких и нежных, словно перышки, ласкающих его тело. Но он понял, что ошибался, когда она приняла его в рот, страстно желая дать ему такое же ослепительное чувство, какое он даровал ей. Трентону показалось, что он вот-вот взорвется. Почувствовав, что не сможет выдержать, он велел ей остановиться, но его пальцы, погрузившиеся в ее волосы, притягивали ее еще ближе.
Его оргазм уже приближался, когда он перевернул ее на спину, раздвинул ей ноги и с неистовой силой вошел в ее жаркую, манящую глубину. Словно одержимый, он слепо излил в нее стремительный поток своего семени, а она, прижатая к жесткому полу хлева, безропотно приняла его.
Ариана пылко выгнулась дугой, впуская мужа настолько глубоко, насколько позволяла ее плоть. Она впитывала в себя дрожь, сотрясавшую его мощное тело, словно пылкие, откровенные признания, исторгнутые из его души, и, обволакивая его, объединяла в одно целое их страсть, их жажду, их нежность.
Ее оргазм раскололся на ряд волшебных ликующих содроганий, отнявших у нее ее дыхание, ее сердце и отдавших их всецело в его распоряжение.
— Я люблю тебя.
Она прошептала эти слова снова, но уже не на гребне страсти, а в минуту наступившего блаженного затишья, когда Трентон должен был понять их значение.
Он понял.
Прерывисто вздохнув, Трентон приподнялся на локтях, готовый во всеоружии встретить признание жены.
— Наши тела творят волшебство, — признал он и сам был ошеломлен, услышав это откровение, слетевшее с его уст. — Но любовь? Что такое любовь, туманный ангел? Можешь ли ты сказать мне? — Он прижался к ней своими бедрами, плоть его все еще была погружена в нее. — Разве это любовь? Этот взрыв наслаждения, которое ты даешь мне, эта ненасытная жажда обладать тобой… разве это любовь? Или любовь — нечто большее? Неистовое свершение, которое делает тебя уязвимым, а в результате приносит только боль? Я не знаю, Ариана. Что такое любовь?
Ариана отозвалась на боль, появившуюся в его глазах.
— Любить — это желать быть с кем-то, разделить с ним жизнь. Это стремление исцелить его страдания, понять его прошлое, соединиться с ним… и не только телом, — ответила она, и взгляд ее стал нежным и искренним.
— Я не уверен, что способен на такое чувство.
— А я уверена.
Он долго молчал, вглядываясь из-под полуприкрытых век в ее раскрасневшееся лицо.
— А вера, туманный ангел? — хрипло спросил он. — Разве доверие — это не часть любви?
Ариана медленно, глубоко вздохнула. Она понимала, какое решающее значение имеет для него ответ на этот, никогда прежде не обсуждавшийся вопрос.
— Да, вера, несомненно, часть любви.
— Разве? Хорошо, тогда веришь ли ты мне? — На его лице появилось циничное выражение.
— Большей частью… да.
— Большей частью.
Трентон боролся с охватившим его разочарованием. Но что еще мог он ожидать?
— Трентон, пожалуйста, не отстраняйся. — Ариана крепче обхватила его спину. — Я хочу верить тебе полностью, но не знаю как. Ты упорно не впускаешь меня в свою жизнь, не позволяешь приближаться к прошлому и твоим мрачным тайнам… несмотря на то, что эти тайны связаны со смертью моей сестры. Что я должна думать?
— Но ты любишь меня, помнишь? Если вера — неотъемлемая часть любви, значит, одно чувство автоматически заключает в себе другое.
— Это несправедливо, — прошептала Ариана.
— Жизнь вообще несправедлива, туманный ангел. — Трентон прижался лбом к ее лбу, еще один слой его неприступной, выстроенной для самозащиты стены рушился. — Дай мне время.
Ариана знала, как тяжело далась ему эта просьба, и ее сердце переполнилось радостным сочувствием.
— Столько, сколько тебе потребуется, — выдохнула она, ощущая себя его женой в большей степени, чем за все часы их физической близости. — И, Трентон?
— Что?
— Я не могу обещать, что никогда не буду бояться тебя или порой сомневаться в тебе. Но могу твердо сказать — я никогда не перестану любить тебя.
Трентон поднял голову:
— У тебя нет оснований доверять мне, Ариана, или верить в мою невиновность. Ты была Колдуэлл восемнадцать лет, а моей женой — всего три дня. Мне не следует ожидать, что вынужденный брак с практически незнакомым человеком может противостоять целой жизни, заполненной внушениями твоего брата.
Чуть заметная улыбка коснулась губ Арианы.
— Дай мне время.
Нежность смягчила горестные морщинки вокруг глаз Трентона.
— Столько, сколько тебе потребуется.
Глава 15
На следующий день Ариана с Трентоном отправились в Бембридж.
Они карабкались по утесам, выходящим на Солент, и бегали по прозрачной словно хрусталь воде залива Осборн. Теперь она сбросила не только все нижние юбки, но также чулки и туфли. И внезапно Ариана поняла, что снова влюбилась — на этот раз в остров Уайт.
— Весь остров такой же? — спросила она, погружая пальцы ног в песок.
Трентону казалось, что он заново открывает свой дом.
— Нет, по правде говоря, южная часть острова совершенно другая, хотя тоже очень красивая. Юг не такой причудливый и живописный, он более суровый, со множеством ущелий, скал и утесов. Я возьму тебя туда позже, на этой неделе, и ты сама посмотришь, что тебе понравится больше.
— Мы можем пройти дальше по берегу?
— Да, немного. — Он прикрыл глаза ладонью, вглядываясь вдаль. — Осборн-хаус примерно в миле отсюда.
— О, — огорчилась Ариана, — тогда нам лучше повернуть назад.
— Почему?
— Трентон, даже я знаю, что парк королевы закрыт для посещений публики.
Хотя бы эту радость он мог ей подарить.
— Может, тебе будет приятно узнать, что Виктория не станет возражать, если мы прогуляемся по саду Осборна?
Глаза Арианы стали огромными, словно блюдца.
— Правда?
— Правда. Королева уже много лет дружит с нашей семьей.
— Действительно. Как я могла забыть? Ее величество издала указ о нашем браке.