Эммелин содрогнулась.
— Дорогуша, выбросьте этот бинокль немедленно, — обратился он к Пэтси. — Вы получите новые очки, когда мы подберем ваш стиль, — снова говорил он Эммелин.
Она растерянно захлопала глазами и прищурилась, пытаясь сфокусировать взгляд.
— Я ничего не вижу, они мне нужны!
Макс ухватил ее за волосы, вздернул ей голову и склонился над ней.
— Видите меня?
— Э… да…
— Ну вот, этого достаточно. Это ваша свадьба и ваш медовый месяц, милочка. Это все, что вам нужно знать.
Отпустив ее голову, он принялся за работу. Закрыв глаза, Эммелин позволила колдовать над своими волосами, в глубине души понимая, что это пустая трата времени и денег. Нельзя сделать шелковый кошелек из свиного уха, думала она. Ей тоже не нравились эти патлы, но против генетики не пойдешь. Стоит только взглянуть на родителей, и станет ясно, откуда такие волосы. Нет, она простушка, серенькая мышка, и ничего больше. Ей нравится жить так, как она живет, и не надо прыгать выше головы. Она блистает в своей области, покоряя интеллектом. Кому нужны утомительные светские обязанности, если у тебя замечательные умственные способности? Сегодня ты королева красоты, а завтра — сморщенная старушка в каталке. Так зачем утруждать себя? Следовать за модой просто бесполезная трата энергии. Кого волнует, найдет Джонни ее красивой или нет? Они заключили деловое соглашение, четкое и ясное.
Однако сегодня необходимо покорить его семью. Они так старались показать ей свое расположение, сделать все, чтобы этот, как они считали, лучший день в ее жизни запомнился ей навсегда. Приятно, когда тебя холят, балуют.
Часы промелькнули незаметно, и Эммелин осталась одна. Макс, сделав все, что мог, отправился в свой Голливуд. Пэтси и подружки умчались одеваться. Они на ходу распределяли корсажи, обсуждали макияж и были похожи на хоровод бабочек. Эммелин хотела бы разделить с ними это приятное возбуждение, но обманываться не стоило. Это сделка, и больше ничего.
Джонни стоял, немного расставив ноги, и ждал свою невесту, крепко сжав руки за спиной. Он смотрел, как его маленькая племянница, трехлетняя Кристал Гейл Лесситер, ковыляет по покрытой алым шелком дорожке. Публика состояла из несметного числа его родственников, нескольких друзей Эммелин из «Систа-мед», студентов, которым она преподавала, и нескольких женщин из церковного хора. Он пытался отвлечься, рассматривая знакомые и новые лица. Оскорбленные Ловенстоуны, отказавшиеся от совместного проекта с «Мегатрон ойл», конечно же, отсутствовали. Темперамент Фелисити явно унаследовала от своего отца. Впрочем, Гас Ловенстоун уже подыскал себе нового делового партнера, и сделка была только ненадолго отложена. На секунду у Джонни мелькнула мысль отменить договоренность с Эммелин, но было уже поздно. Его кузены Дакота и Монтана в парадных смокингах стояли около него, как два охранника. Ну что ж, значит, надо просто приложить немного усилий и прожить с Эммелин всего лишь год.
Сплетя руки за спиной, он нервно хрустнул пальцами. Струнный квартет играл какую-то мелодию, и торжественным шагом подружки невесты одна за другой прошли под свадебный тент. Джонни повел плечами, чтобы ослабить напряжение, и увидел, как входит Пэтси, счастливо улыбаясь. Сестра, которую Эммелин попросила быть посаженой матерью, взяла над ней шефство, пытаясь сделать из гадкого утенка прекрасного лебедя. Джонни ожидал, что Эммелин пригласит на роль посаженой матери одну из своих подруг, хотя бы Нору. Однако он понял, что его невеста не имела ни времени, ни желания заводить близких друзей. И хотя она занималась разнообразной общественной деятельностью, по большей части предпочитала уединение. После смерча по имени Фелисити, таскавшего Джонни с одного раута на другой, это поистине было божьим благословением. Пэтси подмигнула ему и сделала шаг в сторону, заняв место рядом с подружками невесты. Сердце Джонни забилось быстрее. Появление посаженой матери всегда предваряло выход невесты.
Музыка на мгновение смолкла, потом зазвучал свадебный марш. Гости напряглись, стараясь уловить момент появления невесты. Мистер Артур сменил костюм. К его собственному удивлению, он выглядел очень импозантно в смокинге. Человек плотной комплекции, он смотрелся внушительно и торжественно. Казалось, он раздувается от гордости, шествуя по дорожке и бережно ведя свою дочь.
Эммелин — единственный ребенок в семье, внезапно вспомнил Джонни. Какие чувства испытывал бы он сам, отдавая замуж собственную дочь. Джонни знал, что это было бы ужасно. Жаль, что он не мог успокоить этого пожилого человека, отца Эммелин.
Фата скрывала выражение лица Эммелин, когда она шла по проходу. Гости были потрясены торжественностью ее выхода, и на какой-то момент Джонни показалось, что к нему приближается женщина его мечты, та, с которой он проведет всю жизнь, предназначенная ему небесами. Старинное платье мягко облегало ее грудь, ниспадая пышными складками, а выразительное декольте открывало шею, украшенную жемчугом. Нежная, гладкая кожа, казалось, светилась в надвигающихся сумерках, а отполированные ноготки поблескивали на черном рукаве отцовского смокинга.
Видимо, она была так ошеломлена происходящим, что едва ступала. Джонни показалось, что время остановило свой бег, когда Эммелин достигла алтаря. Музыка взмыла в крещендо и смолкла. Священник, пастор Додж, тот, кто крестил, венчал и соборовал членов семьи Брубейкеров, сколько помнил Джонни, шагнул вперед.
— Кто выдает эту женщину замуж?
Голос мистера Артура дрожал от полноты чувств, обуревавших его:
— Ее мать и я. — Он неохотно передал Джонни руку своей дочери и сделал шаг в сторону.
Когда Эммелин дотронулась до руки жениха и встала рядом с ним, Джонни почувствовал странное волнение, как будто он совершенно не готов к тому, что им предстоит сейчас.
— Возлюбленные дети мои! — торжественно произнес пастор Додж, обращаясь ко всем присутствующим. — Мы собрались здесь, чтобы соединить этого мужчину, — его глаза остановились на Джонни, — и эту женщину, — его теплый взгляд перешел на Эммелин, — священными узами брака. Брак, — громыхнул его голос, подчеркивая значимость произносимого, — это святой союз между двумя людьми…
Джонни нахмурился. Святой союз? Пытаясь вытащить всех из сложной ситуации, он как-то упустил из виду святость уз, налагаемых браком. Он покосился на Эммелин. Однако густая вуаль не давала возможности прочитать по лицу ее переживания. Если легкая дрожь ее руки могла о чем-то говорить, то становилось ясно: Эммелин была готова убить Джонни на месте.
Положив руки им на плечи, священник повернул их лицом друг к другу.
— …золотые кольца, которыми обмениваются брачующиеся, являются символом любви и уважения, тех чувств, что они питают друг к другу, самим символом их клятв…
Джонни про себя чертыхнулся, желая понять, что чувствует Эммелин. Он не учел эмоционального значения этой церемонии. Подняв глаза, он увидел сестру, уже утирающую слезы, а за ней — родителей, на их радостных лицах тоже блестели слезы. Он ничего не мог сделать, чтобы уменьшить то горе, что им предстоит перенести впоследствии. Будущее многих людей зависело от его свадьбы, и необходимо было пройти через это. Раздумья Джонни были прерваны приглашением произнести клятву. Для их семьи эта клятва была вечной. Торжественные слова соединяли двоих в одно целое, как в молитве: «Един дух, одна душа, одна плоть». Священник уже взял кольца, и Джонни пришлось приготовиться дать клятву любви и верности, пока смерть не разлучит их.
— Берешь ли ты, Джонни Брубейкер, эту женщину, Эммелин, в законные жены? — Слова пастора Доджа отдавались эхом в его мозгу и обжигали, как раскаленный меч. — В болезни и здравии, в счастье и горе… пока смерть не разлучит вас? — Он снова попытался увидеть глаза Эммелин, но складки фаты надежно скрывали ее лицо.
— Да, — услышал он собственный голос. Двигаясь как зачарованный, он надел золотой обруч, купленный вчера, на палец Эммелин. Бриллиант сверкнул на тонком пальце.
— Берешь ли ты, Эммелин Мэри Артур…
— Да, — прошептала она срывающимся голосом. Ее руки дрожали, когда она с трудом надела кольцо на большую, сильную руку Джонни.
Он сжал левую руку, привыкая к необычному ощущению. Пока пастор Додж снова вещал им о святости брака и величии уз, которые они заключили, Джонни чувствовал, как боль сжимает его сердце. Ему надо было это предвидеть. Тогда бы они просто расписались у мирового судьи. Челюсти его сжались. Нет, этим он расстроил бы своих родителей. Пройти через эту церемонию было необходимо.
Наконец пастор Додж обратился к ним с более земными словами:
— Поскольку вы двое перед лицом собравшихся, — тут он обвел широким жестом публику, — обещали оставаться друг с другом до конца ваших дней, властью, данной мне Богом и штатом Техас, объявляю вас мужем и женой. — Весело ухмыльнувшись, пастор радостно добавил: — Друзья, я горд первым представить вам мистера и миссис Джонни Брубейкер! Вы, сэр, — он хлопнул Джонни по плечу, — можете поцеловать молодую.
Джонни осознал, что от него ожидают поцелуя. Так. Он должен поцеловать жену. Все делают это на свадьбах. Он приподнял фату, скрывавшую ее, и наконец увидел лицо Эммелин. И содрогнулся. Это была не та Эммелин, которую он знал и к которой успел привыкнуть. Святые угодники, она была… прекрасна! Взбудораженный разум Джонни пытался найти в этом волшебном видении того надежного партнера, с которым он заключил соглашение на предстоящие двенадцать месяцев.
Ее волосы, раньше прямые и тусклые, теперь сияли, вздымаясь мягкой волной и ниспадая на плечи. Отливая золотом, они выглядели пушистыми и мягкими, как крылья ангела. Он сразу же возненавидел эту метаморфозу. Глаза Эммелин, скрытые за очками, теперь были подчеркнуты темной линией ресниц, а веки оттенены перламутром. Высокие скулы покрылись нежным румянцем, а полные розовые губы молили о поцелуе. Проклятие, что с ней сотворила Пэтси! Джонни и предположить не мог, что почувствует такое вожделение. Неважно, что она теперь его жена. Они всего лишь компаньоны, и больше ничего!
Джонни стоял, все еще придерживая паутину вуали и изучая свою жену. Она стала совершенно другой, и это было опасно. Неуверенность затопила его разум. Он молил Бога, чтобы его невзрачная партнерша поскорее вернулась. С той незаметной, серенькой и разумной Эммелин Артур он чувствовал себя в безопасности.
Та женщина не вызывала в нем такого безумного желания.
Священник откашлялся. Кто-то в публике засвистел. Эммелин не сводила с него глаз, удивляясь и изучая его. К сожалению, они не обсудили такой ситуации заранее. Большинство деловых соглашений не скрепляются поцелуем, и теперь они оба были в затруднении, замерли в растерянности.
Среди гостей начали раздаваться смешки и перешептывания. Напряжение разрядил Большой Дедди, который вскочил и закричал:
— Ну что, сын, ты поцелуешь жену или так и будешь пялиться на нее всю ночь?
— Большой Дедди! — зашикала на него Мисс Кларисса.
— Меня-то не надо было упрашивать поцеловать мою женушку! — парировал ее муж.
Его реплика была встречена дружным хохотом.
Джонни решил с честью выйти из затруднительной ситуации. Раз нужно поцеловать жену, он не ударит в грязь лицом. Пожалуй, они это преодолеют, а потом посмеются. Еще раз Джонни напомнил себе, что поцелуй должен быть нежным и спокойным, почти дружеским. Он решительно откинул фату. Руки его, опускаясь, скользнули по Эммелин, а ее свежее дыхание коснулось губ Джонни. Она моргнула и закрыла глаза, ее темные ресницы двумя полукружиями легли на тонкую полупрозрачную кожу щек. Ощущение ее кожи под пальцами, вид этих ресниц породили в душе Джонни языки первобытного пламени, таившегося до сих пор так глубоко, что он и не предполагал о его существовании. С этого мгновения в нем кипели только страсти, все мысли улетучились.
Да, это совсем не облегчит им весь предстоящий год.
Склонившись к Эммелин, Джонни на долю секунды замер, прежде чем прижаться губами к ее рту, и был готов поклясться, что его сердце вот-вот разорвется. Наконец их губы сомкнулись. Ее губы были мягкими, нежными и податливыми, открываясь его поцелую.
Все мысли о платоническом поцелуе унесло волной желания.
Джонни не знал, что именно он ожидал от поцелуя с Эммелин, но совершенно точно не этого. Она уступчиво изогнулась в его объятиях, и он прижался к ней, окутанный складками ее пышного платья, крепче прижимая ее к груди. Ее руки скользнули по его плечам, а пальцы бессознательно перебирали волосы на затылке столь естественно, как будто они всегда целовались именно так.
Его руки мягко гладили ее щеку и шелковистое облако волос. Хотя Джонни знал, что ему надо прекратить поцелуй и отстраниться, он не мог заставить себя оторваться от сладких, зовущих губ Эммелин.
Она отвечала ему. О, как чудесно! Это было подобно взрыву, когда планеты и звезды разлетались во все стороны, создавая новые миры. В глубине души Джонни сознавал, что их поцелуй слишком затянулся, но не мог остановиться. Такого он ни с кем еще не испытывал.
Эммелин, должно быть, ощущала себя попавшей под копыта дикого табуна, чувствуя бешеный стук его сердца. Она едва слышно застонала, и Джонни пришлось с большой неохотой оторваться от ее губ и повернуться к гостям, стараясь прийти в себя и закончить церемонию. Кто-то в толпе одобрительно гикнул, и все снова засмеялись.
— А теперь еще разок! — раздался голос из задних рядов, громыхнул взрыв хохота, и гости повскакали с мест.
Нет, ни за что! Их брак платонический, он основан не на страсти. Джонни пытался восстановить власть разума над своими чувствами, злясь на себя и на Эммелин. У них деловое соглашение, и, нарушая его, они рисковали потерять все.
— Продолжайте! — крикнул кто-то, и толпа гостей разразилась одобрительными аплодисментами.
У него не было выбора. Опасаясь, что родственники могут подумать что-нибудь дурное в случае его отказа, Джонни угрюмо глянул на Эммелин. Ладно, еще один раз. Но теперь он будет держать свое либидо под контролем. Нужно сохранять спокойствие и выдержку, как они и договаривались. Он снова сделал шаг и притянул жену к себе.
Да, ему предстоит чертовски длинный год.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Все еще в шоке не только от первого поцелуя, но и от последующих, которые до сих пор горели на губах, Эммелин покинула свадебный подиум на руках своего свежеиспеченного мужа. Наверно, она вела себя глупо и непристойно, просто бросившись ему на шею, умоляя о поцелуе. А потом, вместо того чтобы отстраниться, она принялась ласкать его волосы в такой неприличной манере, что ему оставалось только подыгрывать ей, спасая от позора. Как истинный джентльмен, каким Джонни и являлся, он терпел ее порыв, пока смех в публике не стал чересчур громким. Тогда он осторожно отодвинул ее. Вид у него был ошеломленный, как будто в него ударила молния. Видимо, ее поведение потрясло Джонни до глубины души. Эммелин кляла себя за такую навязчивость. Она не понимала, что с ней приключилось. Прежний ее кавалер, тот сукин сын, ясно ведь сказал, насколько она бездарна и не сможет заинтересовать мужчину. Так на что же она надеялась? Однако во время первого поцелуя, когда рот Джонни прикоснулся к ней и мягким нажатием заставил ее губы раскрыться, здравый смысл серьезного ученого и женщины с высокими моральными принципами оставил ее. Вот уже во второй раз она помимо своей воли отдавалась этому новому ощущению и наслаждалась первым истинным поцелуем настоящего мужчины.
Ронни не заботился о таких пустяках. Сейчас она вспоминала это отчетливо. Он перешел прямо к делу, одним махом перечеркнув все ее романтические представления и мечты об ухаживаниях. И теперь Эммелин была уверена, что ощущение, которое она испытала с Джонни, будет единственной ее отрадой на всю оставшуюся жизнь. Без сомнения, он будет настаивать на разводе раньше, чем закончится неделя. Возможно, ей удастся внушить ему, что это было временное помешательство, страх перед сценой, так сказать. И тогда она сумеет убедить его в своей серьезности.