— Давай пожуем, — предложил Сашка.
И они стали есть. Потом попили чаю.
— Половина двенадцатого, — сказал Сашка.
— Спать пора, — зевнула Катя.
— А как же твое обещание? — Сашка почувствовал волнение.
— Какое?
— Что ты ко мне придешь. Ночью.
— Но ведь мы уже…
— Не помню.
— Ты жулик.
— Ты обещала.
— Не помню.
— Катя!
— Что?
— Давай еще!
— Ты ненасытный.
— Но если хочется.
— Я устала.
— Не ври. Когда ты успела устать?
— Тогда, когда.
— Катя, приди ко мне. Или, хочешь, пойдем сразу?
— Знаешь, что?
— Что?
— Давай лучше здесь.
— Здесь? На кухне?
— Просто здесь нас наверняка не услышат…
— И где мы…
— Принеси одеяло.
Сашка вскочил и побежал в свою комнату. Его диван уже был заботливо застелен. Сашка схватил свое одеяло и повернулся, чтобы идти к двери, и замер от удивления. У противоположной стены стояла раскладушка, на которой спал его братан. Ничего себе! Мать и тетка решили переселить его к Сашке. И тут он вспомнил, что завтра мать хотела сделать помин по его отцу. Значит, поэтому они с теткой постелили братану в Сашкиной комнате. Значит, не судьба им с Катей побыть сегодня в его комнате.
Катя все также сидела за столом и ждала его.
— Братана переселили ко мне, — сказал Сашка.
— Видишь, значит, наше место здесь, — засмеялась Катя.
Дальнейшее произошло очень быстро. Они погасили свет и отодвинули к стене кухонный стол. Сашка положил на ковер одеяло и обнял Катю. Он раздел ее быстро и уверенно. Катя даже помогала ему. И вот она осталась в коротенькой комбинации и трусиках. Теперь Сашка разделся сам. До трусов. Затем он обнял Катю, и они легли на одеяло. Нет, целовались недолго. Сашка стал на колени и стал снимать с Кати трусики. Она приподнялась, чтоб ему было удобнее. Потом он разделся сам. И упал на нее.
— Подожди, подожди, — прошептала она.
— Что, что? — спросил он. Тоже шепотом.
— Я комбинацию тоже сниму.
Когда он обнял ее, совершенно голую, то сразу понял, что это совсем другое. Когда и он, и она без одежды. Он жадно нетерпеливо обнимал ее, раздвигал ее ноги. Ласкал ее упругие груди.
— Подожди, подожди, — услышал он ее голос.
— Что? — он ласкал ладонью ее живот. И там, ниже.
— Не надо так спешить. Слышишь? Не спеши.
И он ее услышал. И стал ласкать ее, не торопясь. Вот оно, оказывается, что!
Конечно, так приятнее и волнительнее, когда не спешишь. Вот оно что!
Он опустил голову чуть пониже и стал целовать ее грудь. Поймал губами сосок ее груди. Пальцами он трогал, гладил ее другую грудь. И удивился, почувствовав, что ее соски стали твердыми. Он вдруг понял, что она гладит его по спине, что ее руки касаются его лица, словно она была слепая и знакомилась с ним на ощупь. Он опустил руку и коснулся ее заветного холмика, там его, похоже, ждали, потому что его дерзкий палец был легко пропущен в святая святых ее тела. И она тихо застонала. Сашка почувствовал, что Катя раздвигает ноги и воспринял это как сигнал, как зов.
Он навалился на нее, стараясь не давить, Катя охнула, Сашка направил себя по уже известному ему пути и проник в нее. Легко, словно делал это прежде много раз. Катя снова застонала, обхватила его ногами и прошептала:
— Давай, миленький, давай!
И миленький стал давать. Он погружался в нее сильно, глубоко, каждый его толчок сопровождался ее сладостным, сдавленным стоном. Потом Катя стала вдруг мотать головой из стороны в сторону, она громко вскрикнула, Сашка испугался и прекратил свои толчки.
— Что с тобой, Катенька, что с тобой? — спросил он озабоченно.
— Не останавливайся, не останавливайся! Давай! — прошептала она.
И тут он понял. Он понял, что вот теперь она по-настоящему кончает.
Не то, что там, у забора. И он опять задвигался, а она снова стала стонать, Сашка, боясь, что их услышат, нежно прикрыл ей рот ладонью, но она неожиданно укусила эту его ладонь, она вдруг тонко и забавно заскулила, все ее тело выгнулось дугой навстречу его непрекращающимся толчкам. Она стала, как пружина, ее грудь под его ладонью была твердой, словно зеленое яблоко, ее голова снова заметалась, Сашка почувствовал, что она колотит его сзади пятками, и в это мгновение он стал кончать. Его трясло. Он изливался в нее. Всей своей страстью. В самую глубину! Боже, какой это был кайф. Так вот оно как должно быть… Вот как… Он тихо рычал. Он умирал. Он жил. И это было прекрасно.
Боже, как хорошо, что мать и тетка выпили и спят богатырским сном.
Иначе они бы непременно услышали стоны юных любовников. Как все удачно!
Само провидение было на их стороне.
Глава 13
Сашка чувствовал, что после всего случившегося можно задавать любые вопросы.
— Хочу тебя спросить.
— Спрашивай.
— Ты давно уже?
— Что?
— Ну… Ты когда в первый раз?
— А! В прошлом году. Летом. Шестого июля.
— Не в честь эсеровского мятежа?
— Причем тут эсеровский мятеж? Шутки у тебя…
— Ну, так выходит. И кто это был?
— Не скажу. Смеяться будешь.
— Не буду. Скажи.
— Честно?
— Честное слово.
— Это был мой троюродный брат.
— Кто, Анатолий?
— Нет, ты его, наверное, не знаешь. Эдик. Это по линии моего отца.
— Ты, что, специализируешься на родственниках?
— Не издевайся.
— Я не издеваюсь. Просто так получается. И как это случилось?
— Что?
— Ну, то, что он тебя…
— А! Да как-то так, глупо.
— Ты этого хотела?
— Да, пожалуй, хотела. Насилия с его стороны не было.
— Расскажи подробнее.
— Зачем тебе?
— Сказать?
— Конечно скажи.
— Я встречаюсь с девушкой. Мы уже столько раз были на грани… Но у нас ничего не выходит. У меня не получается.
— С Наташей? Почему? Она что, девственница?
— Ну да. И я тоже еще ни с кем. Ты у меня теперь первая.
— Вон оно что. И что ты хочешь узнать?
— Все.
— Ты хочешь, чтоб я дала тебе совет или рассказала, как это было у меня?
— И то, и другое.
— Встречались мы тайком. Они с другом приходили к нам в гости. Друг его к сестрице моей старшей имел большой интерес. Сидели, слушали музыку. Танцевали. Анекдоты травили. Стали как-то выключать свет. Парням это очень понравилось. Сидим на разных диванах, темно, но постепенно глаза привыкают, и вижу я, как друг его ласкает мою сестрицу. Откидывается она на диван, он целует ее безотрывно. А я не могу отвести глаз от его руки, которая блуждает по ее коленям. И ныряет эта рука под ее юбку, сминает кверху, а у меня спирает дыхание. А Эдик, братец мой троюродный, начинает тихо и нежно меня поглаживать. Вот так и пошло-поехало.
— Нет, нет. «Пошло-поехало» не пойдет. Так и в книжках пишут: «Он повалил ее на диван и овладел ею». Извини, я хочу детали.
— Да ты сладострастник!
— Я готов быть кем угодно, только ты рассказывай. Ты влюбилась в него?
— Ну, что-то вроде этого. Волнение было какое-то необъяснимое.
— И как вы к этому подошли? Он предлагал, или ты сама все затеяла?
— Скажешь тоже! Конечно, это он стал меня уговаривать.
— Как? Как он тебя уговаривал?
— Ну, говорил, что любит, что страдает без меня.
— Где говорил, прямо там, на диване, при сестре?
— Нет, конечно. Мы с ним вынуждены были уходить из дома, так хотела сестра. У нее, видимо, настала пора, когда мы с Эдиком стали им мешать. Место мы себе нашли, лучше для бездомных быть не может. Во дворе института стоял катер, так мы в него залезли. Эдик подобрал ключи от входной дверки. Кубрик, кажется, это так называется, был очень тесным, но нам хватало. Вот в этом катере и проходили наши свидания.
— И что, на полу этого кубрика? Как мы сейчас?
— Нет, конечно, ты что никогда не был на катере? Там две скамеечки по бокам, а посредине…
— Что посредине?
— Посредине — столик.
— Так, значит, на столике?
— Нет, в начале мы сидели на одной из скамеечек. Столик был потом.
— Это случилось на столике?
— Да.
— Рассказывай.
— Ну, что рассказывать? Ты уже все знаешь.
— Здрасьте! Мы так не договаривались. Давай подробности!
— Какие подробности? Прямо — допрос.
— Ты боялась залететь?
— Нет, он использовал резиночку.
— Ты видела, как он ее надевал?
— Обычно нет. В последний момент он немного возился там, и все.
— Откуда же ты знала, что он не обманывает тебя? Ты ведь не видела.
— Он говорил, я ему верила. И, потом, звук очень специфический.
— Звук чего?
— Звук надеваемой резинки! Вот ты зануда!
— А как было в первый раз, ты боялась?
— Да, конечно, боялась. Но, сказать честно, я была немного пьяна.
— Вот как! А он?
— И он был немного пьян. Поэтому все произошло без визга с моей стороны.
— Какого визга?
— Ну, чтоб ты знал. Первый раз чаще всего бывает, ну, полу-насильно, что ли.
— Да ну!
— Да, если девчонка даже совсем согласна, все равно, в тот момент, когда она почувствует, что ей вставляют, она чисто инстинктивно начинает кричать и сопротивляться. И парень не должен ее отпускать. Он должен входить в нее, и все. Несмотря на ее вопли. Иначе процедура будет отложена на другой раз, а у девчонки и у парня останется лишь неприятный осадок.
— Слушай, а ведь у меня с Наташкой именно так. Она начинает плакать, и я ее отпускаю. Хотя мы оба хотим этого.
— Вот и имей в виду, что здесь что-то похожее на прыжок в воду. Нужно решиться. Конечно, при условии, что она согласна.
— А тебе было больно? Первый раз?
— Первый раз — да. Но то, что я была малость пьяна, как-то заглушило боль.
— Ты плакала?
— Обязательно! Это ритуал.
— В процессе или потом?
— Процесс был таким коротким, что расплакаться не успеешь. Потом так, чуток.
— А крови много было?
— Ты прямо как гинеколог! Полпервого ночи, могла ли я видеть много там или мало?
— Ну, потом ты ведь могла оценить.
— Ты ужасный! Вытерлась трусиками, бросила их в кусты, и все!
— То есть — немного.
— У кого как. Ой, я уже спать хочу! Пойду к себе.
— Нет, полежим еще. Смотри, что у меня произошло. Потрогай.
— Нет, больше не будем. Хватит.
— А зачем же он так себя ведет?
— Это твое, ты и спрашивай себя.
— Но это для тебя. Спрашивать нет смысла. Действовать надо.
— Что я слышу! Не мальчик, но муж! Но, Сашенька, я больше не хочу.
— Тебе было хорошо со мной?
— Да, очень! Но мне надо идти.
— Слушай, а у тебя после первого раза много было?
— Чего «много»?
— Ну, с ним или с другими… Не понимаешь, что ли?
— Понимаю. Ты знаешь, с ним у нас как-то странно. То — нет-нет. А то вдруг придет он ко мне, и нет сил терпеть. Вот и грешим потихоньку.
— Так, значит, ты только с ним?
— В том-то и дело, что нет. То есть, близость только с ним, но у меня есть еще и, так сказать, перспектива. Студентик ходит ко мне. Думаю замуж за него выходить. Через годик.
— Это не очень цинично?
— А то, что я с тобой на этом одеяле, а ты мечтаешь о Наташе — не цинично?
— Цинично. Но я без тебя, наверное, бы пропал.
— Теперь не пропадешь! За одного битого двух небитых дают.
— Слушай, а еще…
— Что?
— Про сроки. Как это и что?
— Ты про женский календарь?
— Ну да.
— Это надо на бумажке рисовать. Одно тебе скажу — дней для радости мало.
— Ты мне нарисуй завтра. Но почему «мало»?
— Нарисую. А мало, потому что природа мудра. Все направлено к одному.
— К чему?
— К зачатию. К новой жизни.
— А ты не беременела еще?
— Типун тебе на язык!
— Ну, если ты так часто…
— Ничего не часто. Например, через два дня — прием закончен.
— Кать, а что ты испытываешь, когда…
— Когда что?
— Ну, в разные моменты. А особенно в конце.
— Наверное, тоже, что и ты. Мне хорошо. Это не расскажешь.
— А ты чувствуешь, когда парень кончает? Например, я?
— Какой ты любопытный!
— Ну, скажи, ты чувствуешь, когда в тебя ударяет струйка?
— Ничего не ударяет. Это почти неощутимо. Так — слегка.
— Значит, ты не чувствуешь?
— Я больше воспринимаю другие признаки.
— Какие?
— Не смеши! Ну, поведение, звуки, дрожь тела. Ты лезешь в такие тайны…
— Ничего я не лезу. Мне просто некого спросить.
— Наверное, я тебе все рассказала.
— Не все.
— Нет, все. Давай, я уже пойду, а то вдруг наши мамочки захотят пи-пи.
— Да, это вполне возможно.
— Давай одеваться.
— Давай.
Глава 14
Утром, еще в полусне, Сашка вспомнил все, что произошло вчера. Он — мужчина! Он сел в кровати и стал думать. И что теперь? Конечно, Катя — девочка странная. Наверное, про таких говорят: «испорченная». Скоро они уедут, а он останется. Что это было между ними? Любовь? Или элементарная похоть?
Слово какое-то некрасивое. «Похоть». Нет, он испытывал к Кате что-то особенное. Какую-то благодарность. Ведь это она, Катя, ввела его во взрослый мир. И, кажется, все получилось не так уж и плохо. Теперь он знал, что нужно делать и как. Он снова и снова вспоминал сцены их вчерашней близости, и ему было хорошо. Еще он подумал, что давно уже не спал так крепко и спокойно, как сегодня. Значит, это, близость с женщиной, ему необходима? Выходит — так. Как было бы здорово, если бы Катя жила где-нибудь рядом. Они бы встречались тайком.
Сашка откинулся на подушку. Опустил руку вниз. Потрогал себя.
«Ты молодец, — сказал Сашка своему герою. — Не подвел».
«А как же Наташа?» — вдруг подумалось ему.
На душе стало скверно.
Надо вернуть ее. Что это она стала ходить с Димкой? Конечно, отбить девушку у десятиклассника непросто. Но ведь сама Наташа разве перестала любить его, Сашку? Не может быть, чтоб вот так, раз, и разлюбила.
Собственная логика показалась ему железной.
Но тут же он подумал о Кате. Сколько они еще у них пробудут? Четыре дня.
И что, каждый из этих дней он, Сашка будет иметь возможность…
Как бы это сказать?
Общаться с Катей.
Вот, как можно сказать.
А как же Наташа? Мысль о Наташе не давала ему покоя.
Когда Сашка вышел из своей комнаты, то понял, что подготовка к поминкам по отцу идет полным ходом. Прошло три года, как отец умер, но мать каждый год тщательно и трепетно готовилась, чтобы, пригласив родственников, отметить печальную дату.
Мать, тетка и Катя дружно суетились в кухне.
Сашке был дан большой индивидуальный план, так сказать, по мужской линии.
После того, как съездили на кладбище, началось застолье. Все говорили хорошее об его отце. Сашка немного выпил, и добрые слова об отце волновали его. Собрав все мужество, он старался, чтобы никто не заметил, как увлажняются его глаза.
Катя сидела рядом. Вскоре Сашка ощутил, что ее коленка коснулась его колена. Это было очень волнительно. Сашка понимал, что вечером все снова улягутся пораньше, и они с Катей опять останутся наедине.
Он думал только об одном, чтобы братан сегодня спал в своей комнате.
А для этого нужно было навести порядок после поминок непременно сегодня.
Кажется, и Катя это поняла.
Стимул был столь велик, что несмотря на уговоры тетки и матери о том, что «все это можно будет сделать завтра», несмотря на это, Сашка и Катя проявили трудовой героизм, и к восьми часам вечера в доме не было и следов сегодняшнего печального сбора. Если не считать переполненного холодильника.
А у братана не было повода спать в Сашкиной комнате.
Зато пришлось почти до десяти вечера ждать, когда он, братан, досмотрит очередную опупею своего любимого сериала. Это Сашка придумал такое слово, производное от «эпопея» — «опупея». Многим нравилось. Итак, Сашка ушел раньше, всем видом показав, что эта жвачка его совершенно не интересует.