Клэр быстро дотянулась и рванула руки Гэвина вниз, все остальные за столом засмеялись. Я же сидел откинувшись и улыбался, стараясь держать свою анаконду под столом, чтоб не вылезла и никого не испугала.
– Слышь, дядя Дрррю, хочес послушать грррязную шутку? – оживленно спросил Гэвин.
– Не знаю, а тебе за это не попадет, приятель? – на полном серьезе ответил Дрю. То, что он беспокоился, не навлечет ли это на Гэвина беду, было почти трогательно.
– Свинья упала в глязь, пелесла улицу до помойки и потом залезла на клышу! – прокричал Гэвин и тут же принялся безудержно хихикать над своей «грррязной шуткой».
Все улыбнулись попытке малыша сострить. Все, кроме Дрю.
– Чел, это совсем не смешно, – с каменным лицом сказал он.
– Чем пахнет? – заорал Гэвин, вздымая перед ним в воздух свой кулачок.
– Ладно, довольно. Гэвин, кто тебя научил чуть что кидаться в драку? Иди к себе в комнату, чисти зубки, надевай пижаму, а скоро я приду и почитаю тебе сказку на ночь, – обратилась к нему Клэр.
Гэвин соскочил со стула, бросил напоследок угрожающий взгляд на Дрю и побежал к себе в комнату. Пять пар глаз обратились к Дрю.
– Чего вы? – вскинулся он. – Не смешно было, или я совсем ничего не понял.
– Ладно, Клэр, – сказала Лиз, отрывая взгляд от Дрю и, наверное, подавляя желание удавить его на месте. – Время для настоящего представления. Расскажи нам, что у тебя тут понаделано, – попросила она, обводя рукой все подносы на столе.
Клэр пошла вокруг стола, рассказывая, что из себя представляет каждый продукт. Печенье с сюрпризами, плюшки-черепашки, кренделя-черепашки, бабочки из белого шоколада, картофельные чипсы, покрытые белым и молочным шоколадом, крендельки, кешью, арахис, изюм, рисовые хлопья, бекон и десерт под названием «печенье на клюкве без лишних калорий» (Дрю настырно звал это «печень я наклюкал»).
Это было потрясающе, и, по-моему, мы поголовно впали в сахарную кому к тому времени, когда перепробовали все, что могли. Дженни кружила вокруг стола и снимала всякую всячину для рекламы, пока мы не успели разрушить композицию, а Клэр пунцово краснела от похвал, которыми мы засыпали ее со всех сторон.
– Я точно сделала несколько отличных снимков, Клэр. По-моему, на обложке брошюры нам следует пацифически сосредоточиться на том, что покрывается шоколадом, – предложила Дженни.
– Ты хотела сказать – «специфически»? – поправил Джим.
– Я так и сказала, – бросила она в ответ. – Пацифически.
– Слушай, Клэр, а можно я вместе с тобой уложу Гэвина? – спросил я, надеясь отвлечь внимание от специфического умения Дженни пользоваться родным языком.
Лицо Клэр озарила такая радость, что я тут же занес себе благодарность в личное дело за то, что так предусмотрительно напросился. Мы оставили всех убирать со стола, а сами опять пошли в комнату Гэвина, где нашли его спящим поверх ящика для игрушек. Я хрюкнул, едва увидел его.
– Не смейся, – с улыбкой шепнула Клэр. – Это не самое забавное место, где я его заставала уснувшим. У меня целый альбом есть с фотографиями его сонных пристрастий. На спинке кушетки, словно кошка; сидя за обеденным столом, уткнувшись лицом чуть ли не в тарелку; под рождественской елкой на куче распакованных игрушек, в кладовой, в туалете… где он только не засыпал. Он как боевая лошадь. Уснуть может практически в любом положении и даже стоя. Джим дал ему индейское имя – Вождь Уснет-где-угодно. Лиз недавно его переделала: Капитан Нарколепсия[66], но это пока как-то не привилось.
Она тихонько прошла по комнате, легко подняла тельце сына, поцеловала его в лоб и понесла к кровати. Опершись о дверной косяк, я стоял, стараясь не слишком по-девчоночьи расчувствоваться просто от того, что вижу, с какой милой заботой она печется о нашем сыне. Вот укрыла одеялом, отвела со лба волосы и опять поцеловала. Потом повернулась и пошла ко мне.
– Ну, так как, мистер Эллис, много ли страха успела вам внушить вся эта домашняя родительская возня? – спросила она.
На ее лице играла улыбка, и стояла она ко мне вплотную, но, смею утверждать, эти лукавинки в глазах – сплошная показуха. На самом деле ей было не по себе от того, что я рядом. «Как он все это воспринимает?» – этот вопрос едва не слетел у нее с языка. Через ее плечо я глянул на малыша, который крепко спал в своей кроватке, и сердце мое забилось чаще. Тут скрывать нечего: меня просто подмывало обхватить сына и никогда его не отпускать, защищать от всего плохого, что, может, попадется ему на жизненном пути, укрывать его от всех страхов, вроде Бугимена или клоунов.
Заткнись! Клоуны, конечно, страшнее страха.
Я перевел взгляд на стоявшую прямо передо мной невероятную женщину и понял, что готов и ее обхватить, не отпускать, оберегать и заслонять от всего мира.
– Не хочу, чтоб ты Бугимену досталась, а клоунов я ненавижу, – вырвалось у меня.
Она ответила смешком и сочувственно потрепала меня по щеке. Тут меня заколодило. Ничего не могу толком сделать под нажимом. Я и к ней привязан, и к Гэвину, и просто хотел, чтоб она поняла: никуда я не уйду. Чего казалось бы трудного, возьми и скажи, а?
– Я не о том совсем хотел сказать. То есть да, я не терплю клоунов. Они глупы и противны мне до мурашек по коже: взрослые люди не должны носить ничего в горошек или с длиннющими носками.
«Черт тебя побери, да укроти ты этот неконтролируемый поток, пустомеля!»
Не успел я и рта открыть, чтоб сунуться с длиннющими клоунским ботинкам куда подальше, как Клэр прикрыла мои губы ладонью.
– Не беда, если у тебя крыша едет. Мне ли тебя винить? Я ли не знаю, какой это стресс? Поверь, это доля, которую надо принять, – мягко выговорила она. – Так вот вдруг, разом, ты уходишь от одиночества и свободы и вступаешь в уже устроенную семью.
Я глубоко вздохнул, убрал ее ладонь со своего рта, положил ее себе на грудь и попытался еще раз:
– Позвовль, я начну сначала. По правде говоря, все это «сюсюканье» про мои чувства – мне как серпом по яйцам. Хотя, если ты спросишь Дрю, то он наверняка с этим не согласится, потому что пять лет выслушивал мой лепет про то, как сильно мне хочется найти тебя. Потратив годы на гонки за эфемерным запахом моей возлюбленной, сведшей с ума самых стойких моих друзей и маму с папой, я не собираюсь профукать свое счастье и с воплями бежать в темень ночи. Если ты об этом.
Большой палец ее руки оглаживал мне грудь, другую руку Клэр поднесла к моей щеке, потом подалась вперед и чмокнула в губы. Когда она отстранилась, я обхватил руками ее тонкую талию и лбом коснулся ее лба.
– Я понимаю, после случившегося я удрал с места происшествия, как нашкодивший в ДТП водитель, но клянусь тебе, Клэр, что больше никогда не превращусь в привидение.
Она откинулась и заглянула мне прямо в глаза, уголки ее рта выгнулись в улыбке.
– Ты мне сейчас на самом деле просто «Коктейль»[67] цитируешь, да?
– Ты меня раскусила, детка! И если тебе захочется, чтоб я на манер рехнувшегося Тома Круза принялся ради тебя скакать вверх-вниз на диване, то я, безусловно, так и сделаю.
– ИЗДЕВАЕШЬСЯ НАДО МНОЙ? НУ, ПОГОДИ! МСТЯ МОЯ БУДЕТ УЖАСНА!
В гостиной басовито загудел Дрю, и это отвлекло нас друг от друга. Бросив последний взгляд на сладко сопевшего Гэвина, мы затворили дверь и рука об руку пошли по коридору в гостиную, где все, усевшись в кружок, играли в извращенную игру «А тебе что лучше?»
Мы с Клэр сели рядом на диван, я обнял ее за плечи, и она припала боком ко мне. Давно уже я не чувствовал ничего лучше этого.
– Хорошо, моя очередь, – пробубнил Дрю. – Джим, а тебе что лучше: чтоб у тебя порнокликуха была Ст. О. Итстолбом или Майк Невонючка?
15. Я – падшая женщина
– От цепей и хлыстов я балдею… с-с-сыпь, сыпь… сы-сы-сы-ммм…
– Гэвин Аллен Морган, если ты не перестанешь петь эту песенку, то я выставлю тебя на улицу, чтобы мусорщики забрали, – крикнула я (в десятый раз за день), заканчивая уборку на кухне после завтрака.
– Это скучно, – буркнул Гэвин и потопал к себе в комнату.
– Кстати, о мусоре, – подал голос сидевший за кухонным столом отец. – Когда этот Христосик собирался прийти?
Ну, почему все сегодня действуют мне на нервы, как сговорились?!
– Пап, его зовут КАРТЕР. Перестань ослоумничать. Он явится сюда, как только проснется.
Отец нарочитым жестом поднес к глазам запястье, даром что на нем даже часов не было.
– Уже 12:48. Что за лежебока этот парень?
Отшвырнув посудное полотенце, я повернулась к отцу: мои глаза метали молнии.
– Папа, он работает в ночную смену. Мы об этом уже говорили. Еще одно твое замечание по этому поводу, и я меняю твой статус в «Фэйсбуке» на «Дедуля на прокачку».
Я подошла к холодильнику и принялась добавлять кое-что в свисавший с него список необходимых закупок, старательно отводя взгляд от часов. Что скрывать: мне не терпелось увидеть Картера.
Я по самые уши увязла в подготовке грандиозного открытия, а Картер много работал сверхурочно, так что мы с ним не виделись с того самого ужина, считай, больше недели назад. Зато болтали по телефону, а еще он несколько раз звонил, чтобы поговорить с Гэвином, отчего мое сердце совсем растаяло.
Воспоминания о том, чем мы занимались в кладовке бара, подвигли меня на успехи в выполнении домашнего задания Лиз: я решилась во второй раз поворошить содержимое своего чемодана «Ловелас на час». Лиз аж онемела у телефона, когда я ей рассказала подробности моего «свидания»: прелестное мгновение для нас обеих.
Вечером я работала в баре, и Картер обещал меня туда отвезти. Предварительно я позвонила Лиз и попросила ее вместе с Джимом заглянуть вечерком в бар, чтоб Картеру скучать не пришлось.
– Думаю, может, мне за диваном спрятаться, а потом, когда он придет, выскочить оттуда? Внушить ему страх пред Джорджем, а? – кивнув головой, обратился ко мне отец.
– Не смешно. Уж не на «страх пред Господом» ты намекаешь?
Папа пожал плечами:
– Без разницы. Лишь бы совесть наконец-то нашел.
И сказал Господь: «Да будет свет», и Джордж Морган щелкнул выключателем.
Так много о Картере отец не говорил с того самого дня, когда они встретились. Само собой, не слишком лестно, зато, слушайте, уже прогресс. В кои-то веки папка признал его существование и уже не думал о новых способах, как его укокошить. Уже неделю отец пробегал по алфавиту буква за буквой и остановился, наконец, на букве «У».
Слово «Удушение», точнее, «смерть посредством удушения цепочкой, которой пристегивают тележки в супермаркетах», – на тот случай, если вас это заинтересовало, дорогие мои.
Зазвонил дверной звонок, и я поспешила в прихожую. Отерла руки о джинсы, пригладила волосы и, склоняясь вперед, оттянула вниз V-образный вырез футболки, а обе чашечки бюстика подбила вверх, чтоб все их пышное содержимое можно было обозреть без лишнего труда. Отступила на шаг, глубоко вздохнула и распахнула дверь. Сердце, признаюсь, замерло, когда я увидела стоявшего на пороге Картера.
– А тебе известно, что по обе стороны твоей двери есть окошки, а? И что занавески у тебя просвечивают? – спросил он, ухмыляясь.
Почему? ПОЧЕМУ? Почему я всегда попадаю впросак – скажите мне!
– Готов отдать тебе всю свою месячную зарплату, если ты у меня на глазах наклонишься и еще раз тряхнешь своими формами, – сказал он, входя в дверь, и я закрыла ее за ним.
Я зажмурилась, сгорая от стыда и не смея глаза поднять. Чуть-чуть не успела пожелать, чтоб в полу образовалась гигантская дыра и ее пучина поглотила меня, как губы Картера прильнули к моим. Его рука, скользнув, обняла меня за талию и притянула поближе, другая гладила меня по щеке, а языком он скользнул меж моих губ и неспешно проник мне в рот. Этого человека я могла целовать дни напролет – и не насытиться. Губы его касались моих нежно и чувственно, а рука в это время скользнула от щеки вниз по шее и замерла на обнаженной коже прямо над сердцем. Захотелось как-то подбодрить ее, сиротку, схватить и сунуть поглубже в лифчик. Мои руки, лежавшие у него на груди, сжались в кулачки, я тихонько пискнула, когда его рука продвинулась чуть-чуть ниже. Не будь сейчас мои губы слиты с его, я могла бы подумать, что все это высказала вслух. Или, может, он мои мысли читал.
«Сделай это. Сила моего мозга повелевает тебе взять инициативу в свои руки».
Его рука застыла, и мне захотелось закричать. Его язык все еще играл с моим, да так нестерпимо медленно, что я и впрямь пожалела, что у меня нет одного из тех зеленых флажков, какими отправляют в путь машины на автогонках. Я бы этой штукой махала без передыху. Размахивала бы в воздухе, словно у меня других забот нет. Картер, запускай движок! Тебе зеленый флажок уж отсигналил. Все системы в работе. Жми на газ и дай своей руке сграбастать мою…
– Если тронешь сейчас грудь моей дочери прямо у меня на глазах, я тебе дам в бубен. Никто никогда никому трахею тянучками не перебивал, но я попробую. Не волнуйся, ты окочуришься быстро.
Мы с Картером так проворно отскочили друг от друга, что нас можно было принять за подростков, пойманных за сексом, а не за взрослых людей, у которых есть общий ребенок.
– Твой отец действительно только что сказал, что намерен задушить меня лакричными тянучками? – зашептал Картер.
– Ну да. Он вернулся к букве «Т» своего чертова списка. Веди себя хорошо, не то в будущем тебя ждет шомпол, забитый тебе в шоколадный глаз.
Папа подошел к нам и смерил Картера взглядом с головы до ног.
– У тебя есть татуировки, сынок?
Картер растерянно глянул на меня, я только плечами пожала. Никогда не угадаешь, что у моего отца с языка сорваться может.
– У-у, нет. Нет, сэр, у меня их нет, – ответил Картер.
– А байком владеешь?
– Как сказать… у меня есть вполне приличный гоночный велосипед, то есть он все еще в кладовке, потому как просто времени не было вывести его и опроб…
– Мотоцикл, Катти, – перебил его отец, заметно раздражаясь. – Мотоциклом ты владеешь?
Картер отрицательно повел головой:
– Нет. И мое имя – Карт…
– Содержался ли под арестом? Может, в драке какой участвовал? – опять перебил его отец.
– Нет, никогда не подвергался аресту и не был замешан ни в каких противоправных действиях, мистер Морган, – с самонадеянной улыбкой доложил Картер.
Папа переключился на меня:
– Клэр, ты уверена, что этот шкодник не гей? – шепнул он мне.
– Иисусе, пап! Нет, он не гей! – гаркнула я в ответ.
– Послушайте… – начал было Картер, оскорбленный вопросом моего отца.
Отец повернулся к нему и вздохнул.
– Отлично. Можешь женихаться с моей дочерью и привыкать к своему сыну. Но если ты ее снова обрюхатишь…
– ПАПА!
Отец повернулся ко мне, увидел, что я стою уперев руки в боки, а из глаз у меня искры сыплются и разве что дым не валит, и продолжил свои предупреждения, словно меня тут и не было.
– …Я всю землю прочешу, затравлю, как собаку, и брошу ее разболтанную задницу тебе на порог. Я не собираюсь еще девять месяцев возиться вот с этой мисс Писаные Штанишки.
О, из одной любви к Богу…
Я переводила взгляд с одного мужчины на другого, а они стояли и исподлобья бычились друг на друга.
Картер кивнул головой (мне даже показалось, что ударил копытом в землю) и протянул отцу руку для пожатия.
– Заметано, – сказал он, когда они тряхнули крепко сжатыми ладонями.
Чудесно. Одна большая счастливая трехнутая семейка.
И в этот момент через гостиную промчался Гэвин, размахивая чем-то над головой.
– Калтел! Смотли, какой у меня новый меч!
Спаси-сохрани!
Мой сын бежал к нам с моим «Игривым Кроликом» над головой, словно гладиатор, спешивший на битву… гладиатор с фиолетовым «мечом», у которого имелись пять скоростей.
– Уух, а эта кнопка зачем? – спросил Гэвин, остановившись, и тут же нажал кнопку, отчего бусинки завертелись вкруговую.
Я подлетела и попыталась вырвать «меч» из руки Гэвина, но он его не отпускал. Я впопыхах давила на все кнопки, чтоб эта штука остановилась, и одновременно ожесточенно боролась с Гэвином, неожиданно я задела кнопку, которая меняла скорость и движение: теперь уже вся верхняя часть стала кружиться и трястись так сильно, что у Гэвина руки ходуном заходили.