– Я сделаю вид, – улыбнулся Джим, – что ты этого не говорил, потому что, если я скажу Лиз, она тебе все, что выпирает, отрежет, старик.
Тут он был прав. Лиз была бульдогом, подцепившим и собачье, и коровье бешенство разом. Если я ее разозлю, она меня доведет до белого каления.
– Раз уж я поймал тебя за покупкой презервативов, а Клэр мне все равно что сестра родная, чую, самое время сказать тебе пару слов, – заговорил Джим, отодвинув на ближайшей к нему полке флаконы с мазями, чтоб можно было пристроить пачку тампонов, и скрещивая руки на груди.
Я кивнул:
– Сделай одолжение.
– Ты мне нравишься, Картер, только я первым познакомился с Клэр и знаю ее дольше и лучше, чем ты. Кроме того, я обручен с ее лучшей подругой, а стало быть, по девчачьим законам несу ответственность за обеих. Чувствую, есть необходимость процитировать кого-нибудь из великих, оставивших след в истории, чтобы подтвердить важность момента и положения, в каком мы оказались.
Он умолк, я ждал от него продолжения, облокотившись на ручку каталки.
– Свяжешься с быком – сам рогатым станешь.
– И все? У меня тоже есть любимое выраженьице: если хочешь кулаками помахать, то Джек Джонсон и Том О’Лири в моем лице ждут тебя прямо здесь[80].
– Я доберусь до тебя, моя прелесть, и до собачки твоей тоже.
– А я тебе глаза выдавлю и в черепушку трахну.
Теперь мы горовили на одном языке. Мы нащупали зыбкую почву под ногами – теперь, наверное, сможем стать друзьями. Это произвело впечатление, я даже головой кивнул. И спросил:
– «Цельнометаллическая оболочка»?[81]
– Точно.
– Классно.
Джим повернулся, взял с полки свои тампоны.
– Что ж, тогда ладушки. Считай, я тебя предупредил: обидишь кого-нибудь из девчонок, будешь иметь дело со мной. Ну, я свое дело сделал. Мне надо тут еще кое-что прикупить, так что я не прощаюсь. Мало ли, вдруг еще увидимся?
* * *
Часа полтора спустя я уже ухитрился привести в порядок дом, поменять простыни на своей кровати, устроить еще одну постель – для Гэвина – в свободной комнате и сгрузить туда пару игрушек, которые купил ему за прошлую неделю. Может, оно получилось и многовато, да только… а-а! Я ж пропустил четыре дня рождения, Рождества, дней Святого Валентина, праздников посадки деревьев[82], несколько сотен воскресений и всех остальных дней, в которые мог бы что-то купить сыну. Чего-чего, а времени, за которое следует расплатиться, у меня полно.
Мой сын впервые проведет ночь в моем доме.
Мне хотелось прыгать-скакать и в ладоши хлопать, как девчонке. Я с восторгом предвкушал, как мы уляжемся с сыном, распаренным после ванной и одетым в свежую пижамку, на кушетке и будем смотреть новый фильм, который я заранее подобрал. Мне не терпелось уложить его, проснуться завтра утром от его радостного улюлюканья, поваляться вместе на нашей с Клэр «родительской» кровати и сделать ему завтрак. Хотелось пережить все, что составляло его день. Хотелось услышать, как он смеется, прислушаться к тому, что он говорит, и понаблюдать, как он общается с Клэр.
Клэр.
Красивая, толковая, забавная, сексуальная Клэр, которая тоже проведет ночь в моем доме. Я не мог дождаться момента, когда проснусь утром, поверну голову, а она не испарится с первыми лучами солнца, как сновидение, а будет со мною рядом. Я упустил свое счастье пять лет назад и в этот раз был намерен вцепиться в него мертвой хваткой. Господи, пусть ее лицо всегда будет первым, что я буду видеть каждый день моей безалаберной жизни, когда встанет солнце или в пасмурный день, а первым, что почувствую, будет ее свернувшееся рядом со мной калачиком тело. Позволь мне сохранить бодрость и понимание, принять и прочувствовать каждую секунду, проведенную вместе. Объявляю бой пьянству! Лишь бы пьяный туман не украл ни мгновения из этой долгожданной ночи.
Надеюсь, она не сочтет, что я слишком поторопился купить презервативы. Если ей ничего не захочется, я ничем и никак не смогу ее принудить. Зато, если она попросит моего дрожащего от любви питона выползти и немного с ней поиграть, я жаловаться не стану.
Только я успел высыпать пачку лапши в кастрюлю с кипящей водой, как у входной двери зазвонил звонок. Я установил таймер на плите и быстренько пошагал через гостиную открывать. Едва открыл дверь, как Гэвин протопал мимо меня прямо в гостиную.
– Привет, Картер! У мамочки есть соски?! А у тебя есть соски?? – спросил он, снял свой рюкзачок и вытряхнул его содержимое на пол прямо посреди гостиной.
– Бог мой, Гэвин, придержи язык! – входя, прикрикнула Клэр, обратив на меня молящий взгляд. Я рассмеялся, закрывая за ней дверь и сдерживаясь, чтобы не ухватить ее за попку или не уткнуться носом ей в волосы.
Иисусе, у нее и в самом деле потрясная попка.
– С что это ты, парень, вопросы про соски? задаешь? – спросил я, когда мы оба стояли у входа в гостиную и наблюдали, как Гэвин рылся в принесенных им вещах.
– Он был у меня в комнате, когда я одевалась, и спросил, что это такое. Я решила, что с ним следует быть честной, а теперь вот поняла, что это была большая ошибка. Всю дорогу сюда он только и делал, что пел: «Не гложет меня тоска: на Рождество под елкой найду я свои два соска». Я едва сдержалась, чтоб дверцу не открыть и не выпихнуть его на встречную полосу, – смеясь, рассказала Клэр.
– Мамочка остановила машину, отключила замок на дверце и велела мне выходить и шагать пешком, – сообщил мне Гэвин.
– Ладно-ладно, «едва сдержалась» – это не совсем точно, – обратилась ко мне Клэр, пожав плечами. – В свою защиту: я ведь его предупреждала, что если он еще раз произнесет слово «соски?», то я остановлю машину, и он пойдет пешком. Детские психологи советуют родителям исполнять свои обещания и угрозы до конца. Это очень важно.
Я помог Клэр снять пальто, подобрал пальтишко Гэвина, которое тот сбросил на пол, и повесил их в гардероб.
– Может, это и не самое лучшее время, чтоб рассказать тебе, как утром он меня расспрашивал, есть ли у меня сиси, а потом, в библиотеке, попросил почитать ему «Дает коровка молоко»?
Клэр издала стон и покачала головой:
– Ну что же мне делать? Куда от стыда прятаться, когда он в подготовительный класс пойдет? Всего каких-то пару месяцев садика осталось, а дальше – подготовка к школе, школа… Он же сделается таким же хулиганом, как мальчишки-проказники в кино, вся-то разница и будет, что он возьмется вещать: «У мальчиков есть писун, у девочек – пися, а у моей мамочки – соски!»
Я обнял ее за талию, притянул к себе, вновь порадовавшись тому, как гармонично сочетаются наши тела.
– Ты хотела сказать, что мы станем делать? – поправил я ее. Мне нужно было убедиться, чтоб она поняла: во всем, что с нами происходит, я не собираюсь ничего передумывать, ничего менять. – Потом, не забудь, он станет оповещать всех, какой громадный у меня писун. Во всяком случае, я на это надеюсь. Может, мне стоит напомнить ему, что за потрясающая штука мой писун?
Клэр вскинула брови, глядя на меня, и я понял, что шутка совсем не удалась. Пришлось извиняться:
– Ну, не реагируй так… Звучит гораздо стремнее, чем мне бы хотелось.
Клэр повернулась, и наши грудные клетки оказались прижатыми друг к другу, причем я стоял спиной к Гэвину. Положив руки мне на плечи, она перебирала пальцами мои волосы на затылке. У меня мурашки побежали по коже, само Счастье накрыло меня белым теплым облаком, встрепенулось и принялось пускать слюнки.
– А можем мы, если я сильно попрошу, запретить употребление слова «писун» в нашем присутствии? – спросила она, смеясь.
Я глянул через плечо на Гэвина. Тот сидел к нам спиной и о чем-то расспрашивал игрушечного Бэтмена. Я повернулся обратно к Клэр, потом, проведя руками по ее бедрам и ягодицам, притянул к себе.
– Только если отныне ты станешь употреблять слово «член» в моем присутствии. Некоторых это очень возбуждает, – усмехнулся я в ответ.
Она прижалась ко мне, и я застонал, когда ее тело уперлось в то, что у меня возбужденно рвалось наружу.
– Ти Джей рассказал мне, как ты ему однажды двадцать долларов дал, чтоб он заставил меня произнести это.
Ну, держись, Ти Джей! Когда мы в следующий раз будем в П.О.Р.Н.О. играть, туго тебе придется! Клянусь, если не забуду, шарик прямо в глотку запулю. Коснувшись губами уголка ее рта, я покрыл легкими поцелуями щеку и шею. Добравшись до нежной кожи прямо за ухом, попробовал ее сначала губами, потом смелее языком. Клэр слегка застонала и вновь подалась ко мне всем телом. Повернув лицо так, что губы ее едва не касались моего уха, она зашептала:
– Член, член, член, ч-л-е-н, – в последний раз даже длиннее и кокетливей.
– Ты сводишь меня с ума, детка… Не буди во мне зверя, – забормотал я и, обхватив руками ее талию, прижал к себе так крепко, что она бедрами шевельнуть не могла.
На кухне затрезвонил таймер, и все мысли о губах Клэр и «члене» пришлось отложить. Я высвободился из ее объятий и помчался к кастрюле, приглашая всех на кухню, чтоб я смог закончить готовить спагетти.
Ужин прошел очень хорошо, пусть даже Клэр и приходилось каждые десять секунд напоминать Гэвину, что с набитым ртом разговаривать нельзя и нужно, наконец, не только жевать и складывать пищу за щеку, но и глотать. Никогда в своей жизни я не слышал, чтоб малыш так много болтал: он не закрывал рот, выдавая сплошным потоком информацию о чем угодно и обо всем, – но я ловил каждое его дурацкое словечко. После ужина я отправил Клэр с Гэвином в свободную спальню, а сам занялся мытьем посуды.
Спустя несколько секунд до меня донесся вопль Гэвина.
* * *
Я взяла Гэвина за руку, и мы отправились в глубь дома, где, как сказал Картер, располагалась свободная комната. Какой молодец Картер! Как мило: устроил отдельную комнату для Гэвина и уютное гнездышко – для нас.
Мы подошли к двери, и я толчком открыла ее. Гэвин шагнул внутрь – и завопил:
– НИЧЕВО СЕБЕ, БЛИН, ЧЕЛТОФСИНА!
Он вбежал в комнату, а я стояла, раскрыв рот, не в силах обрести дар речи и приструнить Гэвина.
Картер обложил игрушками все стены свободной комнаты. В углу, едрена-печь, целый дом на дереве был устроен! Дом на дереве! Как он только втащил его сюда?
Я тщательно оглядела каждый дюйм комнаты, потом проделала это еще раз, желая убедиться, что у меня нет галлюцинаций. Может, у меня температура и это мираж? Вон в углу точно не меньше сотни мягких игрушек кучей лежат, двухъярусная кровать с покрывалами, расписанными гоночными машинами, три дорожки-колеи для машинок, которые пролегли, пересекаясь, по всей комнате, стопка головоломок, столик для рисования, заваленный книжками-раскрасками и цветными карандашами, полка, уставленная разноцветными ящиками, в которых располагались легковушки, громадины-грузовики, солдатики, комплекты «Лего» и бог знает что еще. Гэвин метался по комнате, как раненый зверь, хватаясь за все подряд.
– Черт, Картер… Ну ты даешь… – пробормотала я.
Гэвин застыл на ветке дерева, по которому забирался к домику, и оглянулся на меня.
– Мам, нельзя говорррить «челт», – сделал он мне замечание.
Я, не выдержав, расхохоталась в голос:
– А вот и нет, мне можно. Мне можно говорить «черт» и «едрена». Я – взрослая, едрена-печь. Как дедушка, даже мудрее! Кому нельзя говорить «едрена», так это тебе.
В горле нестерпимо жгло и щипало, а в глазах царапались соринки – верный признак слез. Едрена-печь! Свершилось-таки. Теперь я снова растаяла от этого обормота, увязла по уши. Он купил моему… нашему сыну целый магазин игрушек. Он не сделал бы этого, если б не хотел сделать все по-серьезному. Знаю, он говорил мне, что у нас все всерьез и надолго, несколько раз говорил. Мне так хотелось ему верить, он искушал меня и дразнил одновременно. Он вынуждал меня принять самое серьезное решение в моей жизни – ведь думать-то приходилось не о себе одной. Честное слово, не могла я продвигаться дальше и обращать легкий флирт, нашу любовную игру, в серьезные семейные отношения, пока не была на все сто уверена, что он никогда не бросит Гэвина. Теоретически меня он мог бросить, отречься, передумать и не строить со мной светлое будущее, и я знала, что переживу этот удар, хоть он и лишит меня радости жизни. Но лучше вечное одиночество и смерть, чем позволить моему сыну обрести и вновь потерять отца. Оглядывая эту комнату, думая о том, как легко позволил он нам с Гэвином войти в свою жизнь и изменить ее, я поняла: у меня нет сомнений, я хочу, чтоб он стал настоящим папой Гэвина. Не на час, не на воскресенье. У ребенка должен быть отец. И я нутром чувствовала, он будет чертовски хорошим отцом.
Я улыбалась, глядя, как наш сын радостно пробует все свои новые игрушки, и не сдерживала слез, пусть себе катятся по щекам. За моей спиной послышался шорох и смущенный кашель, и я резко обернулась: Картер стоял переминаясь с ноги на ногу и засунув руки в карманы.
– Ну…э-э…что еще за беду я на свою голову накликал? Честно говоря, сначала не собирался так много покупать, но, попав в магазин, ничего не мог с собой поделать. Оказывается, Клэр, есть машинки, которые меняют цвет в воде! А еще есть мусоровоз, «Вонючка» называется. Он сам собой едет и игрушки собирает, а потом отрыгивает. А еще есть такая штука, называется «лунный песок»? Ой, а еще «водяной песок», так тот поначалу, до того, как его в воду опустить, не отличается от какой-нибудь обшивки, зато, когда его вынимаешь…
Перехватив поток его слов своими губами, я бросилась ему в объятья. Поначалу он вроде бы опешил, но тут же легко обнял меня и ответил на поцелуй. В этот поцелуй я вложила все, что скопила за годы разлуки: печали и радости, ожидание счастья, всю свою веру и всю свою любовь. Лаская его губами, я давала ему понять, как благодарна за то, что Судьба ниспослала мне такого заботливого и доброго мужчину, как он. Мы могли бы целоваться дни напролет, не переводя дыхание. Единственное, что заставило меня остановиться, это полнейшая тишина в комнате позади нас.
Я прервала поцелуй, а Картер в ответ протестующее застонал, отчего мое тело затрепетало: он не хотел останавливаться! Все еще крепко прижимая его к себе, не в силах отпустить, я неловко покрутила головой:
– А где Гэвин?
Из другой комнаты донесся знакомый голосок:
– Ууух-ты, мам, вот это тепло. И у меня от этого руки сиплет.
Высвобождаясь из объятий Картера, я вздохнула и пробурчала:
– Во что еще влип этот сорванец?
Улыбку, появившуюся было на лице Картера, будто ветром сдуло – в руках едва заметная дрожь, в глазах – ужас. Он пулей выскочил из комнаты прежде, чем я успела спросить, в чем дело. Я бросилась за ним и почти догнала, когда он свернул за угол к своей спальне. Получалось прямо как в кино. Картер подпрыгнул и взлетел в воздух, широко раскинув руки, ну, прямо как Супермен. Пролетел всю спальню и рухнул животом на кровать прямо рядом с Гэвином, успев вышибить что-то у того из руки. Я стояла, ничего не понимая и раскрыв рот, стараясь сообразить, что, черт возьми, происходит.
– Иии-ии, – заныл насупившийся Гэвин.
Картер лежал на кровати лицом вниз, и плечи у него так затряслись, что тельце Гэвина стало подпрыгивать. Он что, плакал? О, боже мой, неужто у него нервный срыв?
– Картер, какого дьявола? – спросила я.
– Какова дяфола, Калтел? – повторил Гэвин.
– Гэвин! – прикрикнула я, Картер же продолжал корчиться черт его знает от чего.
– Но, мааааам, он у меня заблал вкусную мась, – надул губы Гэвин.
Я подошла к кровати взглянуть, на что указывал пальцем Гэвин. Небольшой флакон лежал на кровати возле руки Картера. Стоило мне приблизиться настолько, что можно было разобрать буквы, как Картер тут же сграбастал его и спрятал себе за спину. Теперь-то я, наконец, увидела, что он не умирает от приступа эпилепсии, а просто хохочет во все горло.