— Верно, что Малибу собирается превратиться в город?
— Да, и развитие на этих землях — один из главных доводов в этом направлении. Если мы объединимся, то все, кто живет здесь, смогут повлиять на то, как будет развиваться этот край. В общем-то неплохая мысль, а? Это называется демократией.
— Но не для тех, кто занимается переустройством и вынашивает план развития за счет природы.
— Да. Обычно те, кто принимает решение о перекройке карты земельных участков, не являются местными жителями. Это у них называется «быть независимым в выборе решения». А развитие края означает поступление в казну новых налогов на содержание все новых бюрократов. А сами они вовсе не собираются жить в Малибу. Поэтому их все это очень мало касается.
— Местные газеты пишут обо всем, кроме проблем канализации. А это главная проблема Малибу.
— Канализация не играет здесь особой роли. В каждом доме есть санитарный бак. К тому же когда океан затопляет все эти великолепные дома на берегу, то люди оказываются буквально по колено в воде и все смывается. Но местные жители довольны этим неудобством, поскольку отсутствие центральной канализационной системы не позволяет строить отели и деловые центры на этом участке. Таким образом, местные жители против канализации; политики и благоустроители — за. Вот и причина всей заварившейся каши. — Алабама засмеялся, и его необъятный живот заколыхался в солнечных лучах от хохота при мысли, что все эти миллионеры, кинозвезды, художники, короче, вся богема, ведет смертельный бой за право самим распоряжаться своими нечистотами.
— Ну и кто же победит? — спросила Пэт.
— Я, — коротко ответил Алабама и пришпорил своего коня, понукая его в гору.
Пэт засмеялась и устремилась за ним. Занятно, Алабама стал казаться ей чем-то всеобъемлющим. Его уверенность, его веселость и неумеренность в питье, весь его эксцентризм странным образом нравился Пэт, и она неожиданно для себя стала относиться к нему как к своему отцу, которого никогда не знала. Он не ставил себя выше ее, и каждый раз она узнавала от него что-то новое, неважно, по фотографии, по искусству ли. При всем этом не было специальных уроков! Все было так взаимосвязано и взаимопереплетено. Алабама не переставал повторять, что образ жизни человека, его шкала ценностей — все это проявляется в том, как он видит мир через объектив и какие снимки он делает. В принципе любой человек внутри фотограф. И в большинстве случаев этому умению лучше там и оставаться. Даже свои явные недостатки Алабама являл как достоинства. Его манера напиваться пивом была вызовом серьезности и прозе жизни. А драка была проявлением американской традиции, воспитывавшей уверенных и сильных людей. Без них любое общество было бы обречено на проигрыш с таким же, но более боевитым. Его задиристость была всего лишь отстаиванием своих принципов, что должен был делать любой человек, кто жил по законам морали. Они достигли самого ближайшего пика, и Алабама повернулся в своем ковбойском седле для того, чтобы полюбоваться чудесным видом, открывшимся перед ним. Пэт последовала его примеру и замерла, восхищенная красотой дикой природы, открывшейся перед ней в кристально чистом горном воздухе. С одной стороны была долина Сан-Фернандо со всеми ее домами, дорогами, садами и прочими благами цивилизации, окаймленная горным массивом. С другой — Малибу граничил с океаном. В прозрачном воздухе Пэт смогла разглядеть Каталину, что на южном берегу залива Санта-Моника и на севере четко виднелся проход между горами в графство Вентура. Солнце играло, переливаясь блестками кристаллов, вплавленных в скальный массив, отдыхало на зарослях магнолий и жасмина. Глядя вверх, Пэт вдруг представила себя на лестнице в небо.
— Именно здесь можно постучаться в дверь небес, — сказал Алабама, поняв ее чувства.
Пэт спешила, забыв даже про стертые ноги.. Она достала свой рюкзачок, где хранилось самое необходимое, на ее взгляд, для нормального существования. Вынула «Лейку» и восьмидесятипятимиллиметровыи телеобъектив и прикрутила его к фотоаппарату. Глаза привычно оглядели небосвод, прикидывая выдержку. Она не глядя зарядила аппарат и на вскидку сделала три снимка.
— Тебе нужна широкоугольная камера, а не «Лейка». Ты делаешь цветные фотографии, а не что-либо! И для этого надо брать «Кодаком» и возможно, применить красный фильтр, чтобы не было теней. Сейчас солнце у нас над головой. Такое освещение не годится для съемки фотопейзажа. И тебе надо объектив шире, чем восемьдесят пять миллиметров. Примерно в половину больше.
Алабама наклонился со своего седла к девушке. Она его расстроила. Она делала все, как обычно, и совсем не продумывала свои действия. Он ничего и никому больше не будет рассказывать об искусстве фотографии. Пэт обернулась, мгновенно нашла в видеоискателе его недовольное, рассерженное лицо и на фоне монументальных гор в солнечном блеске закрепила навечно его изображение. Щелчок затвора подтвердил это историческое событие.
— А вот это и будет то самое искусство фотографии, — поддразнила его Пэт, широко улыбаясь, что смогла застать нужный момент в нужном месте.
— О-о-о! — только и произнес Алабама.
Ему следовало бы предусмотреть такой оборот. Но этот чертенок его провел. Настроение Алабамы заметно улучшилось, похоже, что из нее выйдет толк. Он убедился, она может мгновенно собраться и сделать нужный снимок. За много лет своей работы он еще ни разу не видел такого проявления реакции и мастерства в одном человеке. Она прекрасно пользовалась фактором неожиданности. Более того, эта девчушка видела предмет для фотографирования и могла определить нужный момент для съемки. Она могла правильно составить композицию, могла правильно ее разделить, могла и прекрасно отпечатать. Да, у нее определенно был талант. Он правильно сделал, что пригласил ее в Малибу и сейчас об этом нисколько не жалел. Фотографии, которые она сделала, пока была его гостьей, лишь подтвердили правильность его решения. Только дважды он засомневался в ней, но уже во второй раз она элементарно утерла ему нос, походя сбив с него немного спеси. Фотография «садового гнома», как он называл про себя тот снимок, должна была получиться великолепно.
Пэт повторила то, что сделал знаменитый канадский фотограф Карш Черчиль. Тот специально разозлил известного государственного деятеля и снял его в припадке ярости. Фотографии стали классикой.
Алабама припомнил этот пример, когда критически оглядел окрестности, проверил выдержку, степень освещенности, угол, на котором он был снят верхом на лошади. Словом, все, что могло бы быть учтено с профессиональной точки зрения. И он уже увидел себя на этом снимке. Он видел себя так же отчетливо, как слышал Моцарт свою музыку, едва записав ее на нотном листе. И он должен был признать, что снимок получился превосходный. Он спрыгнул с седла, подошел к Пэт и положил ей руку на плечо.
— Я прошу прощения. Я больше не буду так с тобой поступать.
Пэт засмеялась.
— Тебе не надо извиняться, и ты можешь делать все, что захочешь. Ты ведь же живая легенда.
— Ладно, я попробую, — ответил он со странным чувством, зародившимся глубоко внутри. Боже! Похоже, он собирался сообщить ей ту великую тайну, которую до сего дня знал только он и Кинг!
— Ты что имеешь в виду, Алабама? — спросила Пэт. — Я видела твои фотографии-шоу в «Метрополитен», что были сделаны в прошлом году. Они просто великолепны.
Пэт говорила, — чтобы скрыть смущение. Он ее озадачивал. Чувство доброты и неуверенности никак не было ему присуще. И он вовсе не старался сделать ей комплимент.
— Я скажу тебе, Пэт, почему мои фотографии такие же, как и много лет назад. Десять лет я не брал в руки фотоаппарат и не собираюсь и в дальнейшем. Я просто печатаю старые негативы и ставлю на них сегодняшнее число. Ну, и что ты об этом думаешь, мой дружок?
Пэт поняла, что ее проверяют. Шок, ужас или неприятие не годились для этого случая. Или это была какая-то слишком сложная шутка, или были какие-то причины, по которым это могло оказаться самой невероятной правдой. Ей надо было поверить в то, что Бэкбон перестал рисовать, что Кэрсон перестал хохмить с эстрады, что Рейган отказался выступать по телевидению. Все это было полной ерундой. Правда, иногда могло оказаться и правдой.
— Это правда, то, что ты мне сейчас сказал?
Алабама выглядел озадаченным. Нет, он был озадачен.
— Ну, я не совсем в этом сам уверен, Я рассказал тебе, потому что ты мне нравишься. Может, со временем ты сможешь все понять.
Так неожиданно тайное стало явным. Им предстояло подробно исследовать этот феномен во время становления и укрепления их недавно зародившихся дружеских отношений. Да, она ему нравилась. Но еще больше он восхищался ею и доверял ей. Она была человеком его типа. Таких в графстве Лос-Анджелес было всего несколько.
— Как бы там ни было, талантливая девочка, нам следует вернуться, если мы намереваемся посетить Латхама и его ланч. Как тебе нравятся миллиардеры? Они что-нибудь для тебя значат? — смеясь, спросил Алабама.
— Нет, пока ничего не значат, — так же со смехом ответила Пэт.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дворецкий стоял перед открытой входной дверью в полном изумлении, забыв про все свои обязанности, и лихорадочно соображал, что же ему следует сделать в первую очередь — звать на помощь, звонить в полицию или вежливо отступить назад и с поклоном пригласить эту необычную пару в дом.
— Алабама и его друг к господину Дику Латхаму, — прервал его суматошные мысли грозный голос Бена Алабамы.
Пивной дух, бьющий из брюха этого человека, заполнил все вокруг, едва он слез со своего знаменитого двухместного велосипеда «Харлей», еще покрытого пылью горного спуска с одной из вершин гор Санта-Моника. Английский дворецкий, конечно же, слышал об этом невероятном человеке, но даже и представить себе не мог, что ему придется столкнуться с ним нос к носу.
— Мистер Алабама? — наконец выдохнул он, заглядывая в список приглашенных на ланч. Алабама в этом списке был.
— Ну да, я, — рявкнул Алабама, не обращая внимания на невольно вытянувшегося в струнку перед ним лакея. Он прошел мимо него словно мимо пустого места. Пэт, улыбаясь при виде смущения дворецкого проскользнула вслед за Алабамой.
Ну что же, если на дом напали враги или разграбили мародеры, то надо хотя бы постараться соблюсти приличия.
— Вашу шляпу, сэр. — Дворецкий постарался придать своему голосу нотку сарказма, чтобы скрыть смятение.
— Никогда! Она просто приросла к моей голове.
И это утверждение действительно походило на правду. Алабама, похоже спал в ней в течение нескольких лет. А там, где шляпа соприкасалась со лбом, даже образовались складки, поддерживающие ее в наиболее удобном положении. Англичанин-дворецкий брезгливо поморщился. В этой Америке всегда считали англичан нацией, чью претензию на монополию по части жизни в грязи невозможно нарушить. К сожалению, на этом берегу Атлантики англичанам чаще приписывались такие черты характера, как нечистоплотность и упрямство, чем бесстрастие и утонченность во вкусах.
Пэт Паркер огляделась и ощутила явное присутствие денег. Все говорило о высоком достатке хозяина: и антикварная мебель, и полотна известных художников, покрывающих почти все свободные стены, и превосходная архитектура здания. Пэт все внимательно осматривала и старалась, разложив по полочкам у себя в голове, получить представление о характере владельца всей этой роскоши.
А он. Дик Латхам, по большей части предпочитал жить в Нью-Йорке, где ему принадлежали журналы, с которыми иногда сотрудничала Пэт. Она его иногда встречала на вечеринках, с которых делала репортажи. Но все же они жили в параллельных и абсолютно разных мирах. И Пэт Паркер еще никогда лично с ним не встречалась. Пэт знала о его славе сокрушителя сердец, и он, несмотря на свой довольно солидный возраст, своим видом оправдывал это звание. Ну и, конечно, его состояние делало Дика Латхама интересным объектом для журналистки, искавшей героев своих репортажей в совершенно другой среде — среди художников, фотографов, писателей, а не среди богачей с замашками Дон-Жуана. Алабама поведал Пэт о той давней парижской истории с Латхамом, и это помогло добавить глубину в однобоко подаваемый газетами образ этого необычного богача. Да, Латхам низко поступил когда-то с Алабамой, но сейчас у него хватило мужества предстать перед ним. К тому же он все-таки любил девушку, которую навсегда потерял тогда в Париже. Многие из тех, кого знала Пэт, были неспособны на это.
Фойе, оформленное в мексиканском стиле, очень понравилось гостям. Герань каскадами свешивалась из темно-красных цветочных горшков, в корзинах блистали фейерверком красок букеты разных цветов, бугенвилии оплетали колонны, окружающие фонтан в центре комнаты. Струйки воды тихо журчали и навевали успокоение и усладу. Стены прятались под произведениями известных голландских художников, из задрапированных динамиков лилась музыка скрипичного концерта Моцарта.
— Могу я предложить что-нибудь освежающее? — раздался голос дворецкого, уже пришедшего в себя и вспомнившего про свои обязанности.
— Я хотела бы коку… — произнесла Пэт.
— Просто или с чем-нибудь?
— Нет, простую, пожалуйста.
— Диетическую или…
— Да, диетическую.
— Без кофеина или…
— Все равно, — резко остановила дворецкого Пэт.
— А вам, сэр?
— Мне пива «Дос Экие», «Корону» или «Текате», Именно в таком порядке. И чтобы в бутылках! Ломтик лимона, лед, и быстро! — И Алабама покачался на носках, глядя на исчезающего официанта с довольной ухмылкой.
— Добро пожаловать, — раздался голос Дика Латхама. Он словно огнетушителем усмирял взметнувшиеся было языки пламени раздражения гостей. — Наконец-то пожаловал наш дорогой Алабама собственной персоной! Да еще с прекрасной и талантливой Пэт Паркер! — Хозяин устремился им навстречу, широко раскинув в приветственном жесте руки. На лице сияла ослепительная дружеская улыбка. Короткая рубашка не скрывала его развитую мускулатуру. Ботинки безукоризненно блестели, одежда — словно только что из модельного магазина. Он протянул руку Алабаме.
— Вы задолжали мне сотню долларов, — вместо приветствия рявкнул Алабама, пожимая все же в ответ руку хозяину.
— Как приятно, что вы меня помните! — без тени смущения, продолжая улыбаться, отпарировал Латхам. — Ведь это было еще в Париже, правда ведь? Целую вечность назад!
Латхам говорил все это своему старому знакомому, а сам смотрел на Пэт. Он не использовал сейчас свой арсенал очарования, наоборот, говорил резко в агрессивной манере. И тем не менее Пэт вдруг улыбнулась в ответ на его улыбку. Все заметки о нем в «Таймс» или еще где, не могли передать обаяние Латхама, ограничиваясь лишь детальным описанием его стройного мускулистого тела и английского акцента, необычного в Америке. Ему было пятьдесят, но смотрелся он на сорок.
Алабама испытующе взглянул на него. Дик нисколько не изменился за последние годы. За этим крепким мужчиной проглядывал тот же мальчишка, которого он знал двадцать пять лет назад. И теперь он вознамерился получить еще и Пэт.
— Да, много лет прошло с тех пор, как исчезла Ева Вентура. Вы помните эту красавицу, Дик? Интересно, что тогда произошло, и почему она убежала.
Улыбка слетела с лица Дика, как если бы ее там никогда и не было. Его губы поджались и побелели, на щеках заходили желваки. Но он сдержался, сделал глубокий вздох и подавил эмоции. Он не видел этого человека целых двадцать пять лет, но ему показалось, что они расстались всего двадцать минут назад. Так остра была их взаимная неприязнь. Ева Вентура — эта девушка — покорила его сердце и наполнила смыслом всю его жизнь. Она была для него манящим огоньком счастья, появившегося неожиданно среди мрака его безрадостного детства и тоскливой юности. И он полюбил ее так сильно, как никогда бы даже и помыслить не мог. Но в нем сидел черт, который побуждал его делать то, чего не стоило. Как-то одна из его старых подружек решила напомнить ему, что она женщина и создана для того, чтобы получать наслаждение от такого сильного мужчины, как он. Ее женские уловки сделали свое дело, и Дик возжелал ее, не сумев противопоставить голосу плоти свою любовь к Еве Вентура. А она их застала на месте, в самый разгар… Она тогда жестоко отомстила ему, посмеявшись над всеми его бессвязными клятвами в любви и просьбами о прощении. И просто растворилась в никуда. Даже сейчас, спустя двадцать пять лет, он болезненно поморщился от той острой боли, которая так и не прошла в его душе от потери единственной девушки, которую он когда-либо сумел полюбить. И сейчас старую рану вновь разбередили.