— Пунктуальная, как наш папа. — Я достала Диди из кроватки. — Тише, моя маленькая. Сейчас, сейчас дам тебе молочка.
И вдруг растерялась. Вчера ночью я без всякого стеснения кормила грудью при сыне, а сейчас, в присутствии поющей Мадлен, не могла решиться на это.
Тем временем ни на мгновение не прекращая петь, Мадо уже успела деловито вставить бутылочки в нагревательные стаканы и своим контральто, словно по волшебству, утихомирить тройные вопли. Мои девчонки лишь чмокали губками и пускали пузыри.
— Может быть, начать кормежку с других? Это чудо: они голодные, но все молчат! Как вы думаете, Мадо?
— Бутылочки уже теплые. Как хотите, мадам Сарди, — быстро проговорила она и опять тихо запела в полной тишине.
— Просто Полин, — сказала я. — Как это у вас получается, Мадо?
Не прекращая петь, она пожала плечами и лишь улыбнулась своей детской улыбкой, мол, что тут особенного?
— Наша Мадо — волшебница, мам, — гордо сказал Селестен, как если бы это именно он научил ее волшебству, и пристально посмотрел на мои пальцы, которые до сих пор не решились расстегнуть пуговицы на груди. — Я пойду, мам, почитаю. Зови, если что.
И ушел под тихое пение Мадлен, осторожно закрыв за собой дверь.
Я начала кормить крошку Диди, прислушиваясь к пению. Что-то очень знакомое и вовсе не похожее на обычную колыбельную. Что-то из классики… Ну конечно!
— «Ночная серенада»! Моцарт!
Мадо радостно кивнула. На ее коленях в ожидании кормежки смирно и как-то осознанно лежали Мадлен и Жюльет.
— Невероятно! Вы помните наизусть всю пьесу!
— Ах, пустяки, Полин! Дело техники. — И опять «Ночная серенада» в оригинальном исполнении.
— У вас замечательный голос! Вы могли бы петь в опере!
— Потом, Полин. — Она виновато улыбнулась, словно я не понимала чего-то главного, а она понимала, но не могла объяснить мне, потому что до меня не дойдет все равно. — Поговорим потом. Кормите. — Пение возобновилось.
— Диди, достаточно.
Я протянула руку за бутылочкой и ловко подменила ею свой сосок. Малышка даже не вякнула. Или она уже стала на день старше?
— Зря мы отпустили Селестена. Он бы докормил Диди из соски.
— Нет, не зря. Он стесняется. — Мадо показала глазами на мою грудь. — Это очень мило для его возраста. Я докормлю. Кого вам подать следующей?
— Наверное, вашу тезку… Только как мы справимся с таким тройным маневром? — Я с сомнением посмотрела на дочь, одной рукой при этом придерживая ее, другой — бутылочку. А на коленях Мадо расположились сразу две малышки.
— Ах, Полин! Это так удивительно — вашу девочку зовут как меня! Знаете, я еще раздумывала: браться ли за работу с тройней, но потом, когда узнала, что одна из них — моя тезка!.. А теперь вот еще и выясняется, что вы тоже любите настоящую музыку!
Рассуждая подобным образом, Мадо без всяких сомнений, словно порядок перемещения был отработан ею давно, переложила крошек со своих коленей в кроватки. Затем забрала у меня Диди с соской и тут же, как если бы у Мадо было несколько рук, передала мне Жюльет.
— Лучше покормите ее, моя тезка еще пару минут потерпит.
— Знаете, Мадо, она действительно самая спокойная. — Жюльет сначала носиком ткнулась в мой сосок, но он тут же оказался там, где полагается, и она блаженно зачмокала. — Мы назвали ее в честь покойной матери моего мужа.
— А Жюльет?
— Мне всегда хотелось, чтобы именно так звали мою дочку. А Эдит — в честь моей подруги.
— Правда? У меня тоже есть подруга Эдит. Знаете, Полин, мне очень неловко, но я должна вам признаться. — Мадлен выглядела очень смущенно. Даже крошка Диди на ее коленях, как мне показалось, засмущалась тоже. — Это именно она написала мне рекомендательное письмо, хотя я не воспитывала ее детей. Без рекомендации меня никто не брал на работу.
— Но она подписана некой мадам Сесиль Фружерак.
— Эдит подписалась вымышленным именем. А вы, выходит, не позвонили по телефону, указанному в письме?
— Нет. Я как-то не придала этому значения. Рекомендация как рекомендация. И потом, я же сразу увидела, как вы отнеслись к малышкам и что вы опытная няня.
— Спасибо, Полин. Тогда я вас очень прошу, не звоните моей подруге, раз все уладилось и так.
— Хорошо. Но как ее зовут на самом деле? — Лучшей возможности расставить все по своим местам и пожелать трудно!
Мадо проницательно посмотрела на меня своими маленькими глазками. Мне стало не по себе, и я добавила:
— Извините, Мадо. Можете не говорить, если мое любопытство неуместно.
— Полин, а вдруг она наша общая подруга? — Неуместен был ее неожиданный восторг, а вовсе не мое любопытство! — Ее зовут Эдит Жерарди, девичья фамилия…
— Гранье, — сказала я и тут же выложила все именно под тем соусом, как и обещала Эдит, добавив лишь, что мне непонятно, почему наша общая подруга до сих пор не познакомила нас. И знаете, как отреагировала Мадо?
Она запела «Лунную сонату», потому что навзрыд расплакалась ее крошечная тезка. После ряда перемещений под мелодию Бетховена, в результате которых маленькая Мадлен оказалась у моей груди, а тезка общей подруги, между прочим, проигнорировав плач своей сестры, — в кроватке, и Жюльет с бутылочкой на коленях у Мадо, которая все пела, я нашла нужным сказать хоть что-то:
— Удивительно, никогда бы не подумала, что можно петь «Лунную сонату».
— Можно, Полин, можно. Петь можно все. Знаете, не говорите пока ничего Эдит. Дело в том, что…
— Думаете, она по какой-то причине стесняется вас? — стремительно подсказала я, вдруг отчетливо испугавшись, что в следующую секунду могу лишиться не только молока, но и такой хорошей няньки.
— Да, да! Вы правы, Полин! — искренне обрадовалась повороту темы Мадо. — Не хочет говорить о нашей дружбе, ну и не надо! Только странно, почему она скрыла от меня, что трудится в Лувре? Я ведь все время подсмеивалась над тривиальностью ее работы в телефонной компании. А она, оказывается, служит, как и я, искусству! Вернее, я служила… — Мадо с горечью посмотрела на свой искореженный мизинец.
— Не переживайте. Что случилось, то случилось. Вы же все равно, так сказать, продолжаете нести искусство в массы. Будьте добры, подайте мне бутылочку. Вашей тезке опять меньше всех досталось экологического продукта. В следующий раз надо будет постараться покормить ее первой.
— Да, да, конечно, — рассеянно ответила Мадо, протягивая мне теплую бутылочку со смесью.
— О чем тут шепчутся мои чада и домочадцы? Да, ведь у нас новая няня! — В дверь детской заглянул Мишель. — Добрый вечер!
Незанятый соской ротик Эдит тут же завякал. Муж проворно шагнул к кроватке и взял Диди на руки.
— Иди к папочке, малышка! Соскучилась? Полин, это кто?
— Тише, Мишель. Ты такой бурный! — прошептала я. — Это Эдит. Ты хоть руки-то помыл с улицы? И в костюме!
— Диди! Моя маленькая сладкая капризуля! Помыл, помыл. Не описает она мой костюм? Она же, надеюсь, в памперсах?
— Мишель, в этом костюме ты ходил по судам и конторам. И можешь распространять всякую заразу. Они же совсем крошки!
— Моя маленькая! Моя самая, самая, самая… — засюсюкал муж, не обращая ни малейшего внимания ни на мои предостережения, ни на вопли девочки. Нет, вопли все-таки подействовали на него. — Тише, тише, не волнуйся, малышка! Папочка споет тебе песенку: «Рыцарь спит, конь тоже спит, сокол в колпачке сопит…».
Это было чудовищно! Особенно после профессионального пения ночной няни. В поисках поддержки я посмотрела на Мадлен. К моему изумлению, она таяла от умиления, созерцая папеньку и дитя. Да, миль пардон, господа, за невольную рифму: значит, я сильно нервничаю, если начинаю рифмовать.
— Как трогательно, мсье Сарди! Какая милая колыбельная! — восторженно пролепетала Мадо. — Очаровательно!
— Помолчите, милейшая! — неожиданно грубо оборвал ее Мишель. — Не мешайте мне общаться с дочкой: «Рыцарь спит, конь тоже спит, сокол в колпачке…»
Мадлен побледнела, Эдит на руках Мишеля притихла. Наверняка не от колыбельной, а от ужаса.
— Дорогой, что-то случилось? — спросила я. — Неприятности на работе?
— Нет. Все хорошо.
— Тогда в чем дело?
— Ни в чем.
Эдит заплакала снова.
— Тихо, тихо, малышка! — Мишель начал укачивать девочку. — Полин, поговорим за ужином. «Рыцарь спит, конь тоже спит…» Да уйми ты ее!
Он сунул вопящую Эдит мне на колени, чуть не уронив с них маленькую Мадлен, я едва успела подхватить обоих, и выскочил из детской. Заплакали все.
А большая Мадлен запела. Это был Бетховен, «К Элизе». Помните, музыка такая, как будто падают капли?
— Извините моего мужа, Мадо. Редко, но на него тоже иногда находит, как на всех мужчин. Голодный, наверное, и ночью мы почти не спали.
В ответ только виноватая улыбка, кивок и тихое-тихое пение.
— Ах, Полин, наверное, это глупо, — заговорила Мадо только тогда, когда все малютки опустили реснички, ровно задышали и были перемешены в свои постельки. — Но я уже успела привязаться к вашим девочкам.
— Не продолжайте, Мадо. Я прекрасно понимаю ваше настроение и догадываюсь, что вы скажете. Так вот, я не хочу отпускать вас, а выходка моего мужа совершенно не относится к вам. Просто плохое настроение. Вы меня поняли?
Она смотрела на меня, а в маленьких глазках стояли слезы. Мне оставалось лишь как-то успокоить ее.
— Я сейчас покормлю Мишеля, потом подменю вас. Вы спуститесь и поужинаете с Селестеном. Он будет рад вашей компании.
— Ах, Полин! Вы такая заботливая! Но если можно, вы не обижайтесь, я бы лучше не выходила из детской. Я прихватила из дома бутерброды, чтобы перекусить.
— Еще чего! Бутерброды! Не придумывайте. Селестен все принесет вам сюда на подносе. А потом прилягте в соседней комнате. Не стесняйтесь. На кровати чистое белье, и вообще, эта комната специально приготовлена для вас.
— Для меня лично? Зачем!
— Не лично ДЛЯ вас, конечно, а для той няни, которую я предполагала найти. Так что не стесняйтесь, — повторила я.
— Все равно, спасибо, Полин! Вы — удивительная! Ах, какая вы удивительная. Мне так повезло…
— Мне тоже, — сказала я.
Глава 11, в которой день рождения Эдит
— Да, Эдит, нам необыкновенно повезло с ночной няней, — сказал Мишель. — Профессионал высочайшего класса!
От неожиданности я чуть не опрокинула рукавом шубы высокий стакан с минералкой. Это было не только первым одобрением деятельности Мадлен, слетевшим с уст моего мужа, но и его первой членораздельной фразой — к тому же обращенной к Эдит — с момента нашего появления в итальянском ресторанчике. Как вы уже догадались, на торжестве я присутствовала в шубе, естественно, не на голое тело — внутри был джемпер мужа и юбка от того самого костюма, в котором он забирал меня из клиники. Об обновах я не заикалась, — как бы Мишель не изгнал из дома ночную няню.
Мне и так было хорошо. Это же мой первый выход «в свет» после бесконечного затворничества! Несмотря ни на что, я чувствовала себя вполне комфортно и радовалась людям, незатейливым скатертям в белую и красную клетку, национальным мелодиям и блюдам этого крохотного заведения. Сегодняшний день выдался на редкость холодным, а ресторанчик не претендовал на презентабельность, так что в верхней одежде я не выделялась среди посетителей.
У нас был столик на шестерых — мы с Мишелем, Эдит, Макс и двое наших мальчишек, кстати сказать, последние трое сотрапезников с особым энтузиазмом уплетали спагетти всех цветов. Вернее, два столика были сдвинуты вместе возле самой эстрады, с которой сейчас немолодой тенор в сопровождении еще более престарелых гитариста и скрипача старательно умолял вернуться в Сорренто. Периодически, словно вспоминая о своем существовании, пару трелей на флейте, и не всегда к месту, выводила пухленькая смуглая девчушка лет двенадцати, вероятно, внучка кого-то из артистов.
— Да, господа, повезло, — повторил Мишель, рассматривая на свет кьянти в своем бокале, — необыкновенно повезло с ночной няней. — Он повел бровью и залпом осушил бокал.
— Браво, папаша Сарди! — Селестен пару раз хлопнул в ладоши. Причем именно в тот момент, когда приглашение в Сорренто окончилось. — Браво!
Вероятно, тенор решил, что аплодисменты предназначены ему, и а капелла выдал последний куплет. Да так молодо и задорно, что удостоился одобрения других столиков.
— Наконец-то, пап, ты понял это.
— Почему «наконец-то»? Я всегда говорил…
— Да ладно, па! Ты же только огрызаешься на нее все время. Она тебя до смерти боится, даже не выходит при тебе из детской. — Селестен уверенно взял кувшин и налил отцу и себе.
— Селестен, по-моему, ты увлекся, — заметила я.
— Ничего страшного, Полин, — сказал Макс, протирая пальцами стекла очков.
До чего же он все-таки похож на сына Эдит! Просто родной отец ее Бернара: и всклокоченные кудри, и очки, и такая же коротенькая, коренастая фигура.
— Мальчишки с нами, не в притоне же каком-нибудь. Слабенькое домашнее винцо. Налейте-ка, шевалье, мне и мсье Бернару. А также моей прекрасной даме Эдит. ~ Макс счастливо улыбнулся и, не мигая, уставился на ее почти нетронутый бокал. Очки криво сидели у него на носу. Оказывается, Макс был уже прилично подшофе. И когда он успел набраться? — Ты не пьешь, моя дама. Ты совсем не пьешь… Значит, нам скоро тоже понадобятся услуги ночной няни? — Он протянул руку и игриво потрепал Эдит по щеке. — Да? Я скоро стану папой? Да, моя прекрасная дама?
— Прекрати, Макс! — вспылила Эдит и запечатлела звонкую пощечину на его щеке. — Ты пьян! Как ты мог? При детях. При своих же учениках…
— Да, я пьян, господа и дамы! — Макс неловко поймал ее руку и умудрился поцеловать, правда, не с первой попытки. — Я пьян от счастья! — провозгласил он вполне трезвым тоном.
Я так и не поняла: валял ли он дурака, или пощечина Эдит возымела столь освежающее действие? Но с соседних столиков на нас уже опасливо поглядывали, а музыканты перешептывались с официантом, показывая на нас глазами.
— Господа, за нас! За нашу будущую семью! За новых братьев и сестер Бернара!
— Ма-а-акс, — с осуждением протянула Эдит.
— Мам, пожалуйста, — наконец-то подал голос Бернар. — Отстань от него. Макс не пьян. Просто сегодня он очень-очень веселый. Это ты вечно всем недовольна!
— Значит, Макс хороший, а я плохая?
— Я этого не говорил!
— А ты скажи, скажи!
— Прекрати, Эдит, — попыталась остановить ее я. — А то мы сейчас уйдем, на нас и так уже давно все смотрят.
— Да, смотрят, — поддержал меня Мишель. — Мы так радовались, что у вас с Бернаром наконец-то все складывается счастливо, а ты устраиваешь сцену! Публичную сцену! Уходим, Полин, Селестен?
Эдит поджала губы.
— Извините нас, господа, — смущенно попросил Макс. — Останьтесь. И расскажите нам с Бернаром про няню. Нам ведь наверняка тоже скоро понадобится!
— Она — классная тетка! — с полным ртом заявил Селестен. Услышав, что мы собрались уходить, наш сынок принялся стремительно запихивать в себя остатки спагетти.
— Прожуй сначала, — сказала я.
— Мам, но она ж, правда, классная! Просто супер! Я ведь тебе говорил, Бернар, она учит меня нотной грамоте. И я с ходу все понял! Тон, тон, полутон, два тона, полутон! И про терции, квинты и кварты!
— Потрясающе, — вздохнул Макс. — Для меня все это недосягаемая галактика!
— Ну так! Наша няня — профессиональная музыкантша, — гордо пояснил Мишель, словно присутствие в доме Мадлен являлось его собственной выдающейся заслугой. Впрочем… — А как она поет! Полин говорит, что она поет наизусть всякие классические хиты! А как относится к детям! В наше время это большая редкость.
— Выходит, ты, папочка, до сих пор делал вид, что ее не выносишь? — прищурился Селестен. — А на самом деле?
— Да, — сказала я. — Ты ведь даже стараешься не заходить при Мадо в детскую.
— Что тут объяснять. Мне хочется поцеловать и потрогать не только малышек, но и жену. Не могу же я обниматься с ней при постороннем человеке!