Женевьева едва сумела скрыть свое изумление: Пиггот и не подозревал, что дал ей столько денег, сколько у девушки в жизни не было – пять фунтов. Она аккуратно сложила банкноты и положила их в карман фартука.
Неожиданно ее рука наткнулась на забытую там бумажку. Озабоченно нахмурившись, Женевьева достала листок и стала читать. Похожим на паутину почерком, со множеством ошибок описывались какие-то часы в футляре, которые были заложены в ломбард. Теперь Женевьева вспомнила, что Анжела Бримсби приказала ей отнести эту квитанцию Пемброку. Однако в разразившейся потом ссоре про бумажку совсем забыли.
Женевьева поспешила в ломбард, где и предъявила ростовщику злополучную квитанцию. Когда он передал ей часы, девушка принялась их внимательно рассматривать, пытаясь понять, почему Анжела Бримсби так хотела вернуть эту вещь. Часам, судя по всему, было уже несколько десятков лет, но они хорошо сохранились. Особенно была мила луна с полпенни величиной, выглядывавшая в окошко на циферблате. Надпись под циферблатом гласила:
Посмотри на эти стрелки,
Проследи за их движеньем:
Ускользает жизнь, и полон
Каждый миг к концу стремленьем.
Внезапно лицо Женевьевы озарила улыбка: теперь девушка точно знала, что взять с собой в Вирджинию.
Когда она вышла из ломбарда, часы лежали в укромном месте, в ее корзинке под бельем. Пусть это была совсем маленькая победа над Анжелой Бримсби, но девушка нашла в ней странное удовлетворение. По дороге к отцовской таверне Женевьева вдруг осознала, что она будет работать там последнюю ночь. Неважно, что в Вирджинии ее ожидает судьба иного рода: ничто не могло быть таким унизительным, как существование на Фартинг-Лэйн.
Честно говоря, Женевьева не имела ни малейшего понятия о том, что ее ждет за пределами тесного и дымного Лондона, но при мысли о возможных приключениях девушку охватывало радостное волнение. Мечтательно улыбаясь, Женевьева представила обширные зеленые поля, простирающиеся до самого горизонта, огромный дом плантатора, залитый солнцем сад, где она могла бы наслаждаться тишиной и покоем…
Женевьева так задумалась, что не сразу заметила, что она уже не одна. Чья-то длинная тень пересекла ей дорогу, и девушка услышала свое имя:
– Мисс Элиот!
Она резко повернулась, с удивлением почувствовав, что ее сердце неожиданно и необъяснимо забилось быстрее обычного: прямо перед ней стоял Рурк Эдер. Его волосы в лучах заходящего солнца казались бронзовыми.
– Вы рано пришли, мистер Эдер. Пивная еще не работает.
Лицо юноши было серьезным.
– Я уже достаточно выпил и пришел только для того, чтобы увидеть тебя.
– Зачем? – резко спросила Женевьева. – Проверить, выполнила ли я отцовские обязательства?
– Если бы ты только могла простить меня, я бы извинился. Но поскольку это невозможно, я просто найду Пиггота, заплачу ему то, что должен твой отец, и все будет улажено.
Женевьева изучающе посмотрела на Рурка:
– Это действительно так?
– Да. Знаешь, я, правда, уверен, что в Вирджинии тебе будет гораздо лучше, чем здесь, но решать, конечно, должна ты сама. Нельзя ставить на карты судьбу человека.
– Ваша мудрость несколько запоздала, – с иронией заметила Женевьева.
– Мисс Элиот, послушайте…
Девушка натянуто улыбнулась:
– Больше нет мисс Элиот. Теперь я – миссис Корнелиус Калпепер.
Рурк застыл от неожиданности, не в силах оторвать взгляд от лица девушки, потом еле слышно прошептал:
– Я должен был знать, что Пиггот не станет терять время. Но ведь это всего лишь брак по доверенности. Его можно аннулировать.
– Завтра мистер Пиггот увозит меня в Саутгемптон. Рурк озабоченно нахмурился:
– Остается совсем немного времени…
Негодование Женевьевы все возрастало. Этот человек опять лез не в свое дело.
– Благодарю вас, – холодно сказала она. – Вы уже и так достаточно вмешались в мою жизнь. Кроме того, если бы я сама не хотела уехать из Англии, меня бы никто не заставил это сделать. Возможно, в Вирджинии мне будет лучше. Вы были правы: я ненавижу эти трущобы. Поэтому дайте мне пройти.
Рурк посмотрел на девушку долгим взглядом:
– Ты уверена в этом, Дженни?
Нежность, прозвучавшая в его голосе, поразила Женевьеву, но она тут же гордо вскинула голову и твердо сказала:
– Абсолютно уверена, мистер Эдер. Но не считайте себя благодетелем. Я совершенно не чувствую себя обязанной вам.
– Я и не прошу благодарности, как не смею просить, чтобы ты простила меня. Но я надеюсь, что ты будешь терпеть меня ради Пруденс.
Женевьева остановилась:
– Пруденс? Откуда вы знаете Пруденс?
– Ну, я знаком с ней не настолько близко, насколько человек должен знать свою жену, – просто ответил Рурк.
Лоб Женевьевы покрылся испариной. Чтобы не упасть, она даже прислонилась спиной к стене дома. Тем временем Рурк сбивчиво объяснял, как это произошло. Все ясно: Анжела Бримсби… Эта гадюка, кузина Рурка… Она обманом уговорила его жениться на Пруденс.
– Дженни, с тобой все в порядке? – донесся до девушки голос Рурка.
Женевьева быстро выпрямилась, надеясь, что он не уловил мыслей, промелькнувших у нее в голове, и, глубоко вздохнув, произнесла:
– Просто Пруденс – моя единственная подруга. Я очень рада, что мы вместе поедем в Вирджинию. Но запомните, Рурк Эдер, если вы когда-нибудь хоть чем-то обидите ее, я обязательно узнаю об этом и безжалостно отомщу вам.
К удивлению девушки, Рурк широко улыбнулся:
– Надеюсь, тебе не придется этого делать. Не стоит волноваться. Конечно, у тебя нет причин доверять мне, но, поверь, я буду добр к Пруденс.
– Смотрите же, – натянуто произнесла Женевьева и почти бегом бросилась к таверне.
ГЛАВА 3
На следующее утро в пивной собрались родители и братья Женевьевы. Все ждали Генри Пиггота. Мать протянула дочери старенькую шаль:
– Возьми, на море может быть холодно.
Женевьева поблагодарила ее и положила шаль в свой сверток, в котором и находился-то всего один комплект одежды с завернутыми в него часами, выкупленными из ломбарда. Отец молча протянул полотняный мешочек. В нем лежали нож, вилка и ложка.
– Осторожней с индейцами, – предупредил брат Том. – В доках о них рассказывают всякие страшные истории.
– Я семнадцать лет прожила в лондонских трущобах, так что мне нечего бояться бедняков и дикарей, – усмехнулась Женевьева.
В это время дверь распахнулась, и в таверну вошел Пиггот. Женевьева спокойно попрощалась со своими родными, совершенно не чувствуя горечи расставания. В их семье все были чужими друг другу: жили рядом и в то же время – каждый сам по себе. Женевьева понимала, что истинная близость – это нечто большее, чем просто кровные узы. Она должна быть основана на любви. Но Элиоты не знали, что это такое.
Женевьева впервые в жизни покидала Лондон, с его шумом и теснотой. И сейчас она спокойно сидела рядом с Пигготом в наемном экипаже, провожая восхищенным взглядом поля, аккуратные сельские домики, неторопливо идущих по своим делам загорелых людей. Деревня казалась ей другим миром: все вокруг было мягкое и зеленое, благоговейно спокойное. Даже неба такой голубизны Женевьева никогда не видела за всю жизнь.
Наконец приехали в Саутгемптон. Крошечный порт был окутан пеленой весеннего тумана. Он обволакивал реку Тест и Западную бухту, в которой пришвартовался парусник «Благословение».
Женевьева уселась на пустую деревянную бочку и с интересом осмотрелась вокруг. В порту кипела работа: на баржи и лодки грузили видавшие виды корзины, мешки и тюки. Великолепное зрелище представляли собой отплывающие корабли, с гордо наполненными ветром парусами. Они величественно скрывались за горизонтом, устремляясь к неизвестным берегам. Теперь, когда участь Женевьевы была решена, ей тоже очень хотелось как можно скорее двинуться в путь.
Пиггот без особых церемоний отвел девушку в Западную бухту. «Благословение» стояло уже готовое к отплытию. На фоне неба четко вырисовывался стройный корпус корабля. Внимание Женевьевы привлекла небольшая группа женщин, которая как раз поднималась на борт. Это была странная компания. Пиггот объяснил, что женщины направляются в Вирджинию, чтобы найти работу в качестве прислуги или, если очень повезет, выйти замуж.
Женевьева с любопытством и жалостью посмотрела на своих попутчиц. Она заметила среди них очень некрасивую, похожую на мышку, девушку, которая с подобострастным видом стояла перед стройной молодой женщиной с ярко накрашенными губами и неестественно желтыми волосами. Женщины постарше, возможно, вдовы, нервно сжимали перила. Весь их облик выражал тревогу и страх перед неизвестностью. Женевьева порадовалась про себя, что ей, по крайней мере, не грозит унизительная работа в качестве прислуги.
Она поднялась по деревянным сходням и оказалась на палубе. Здесь деловито сновали взад-вперед босоногие матросы в широких бриджах и кожаных куртках, взбираясь на мачты и готовясь поднять паруса.
– Подожди немного, – сказал Пиггот. – Скоро тебя отведут в каюту вместе с другими женщинами.
Женевьева молча кивнула и облокотилась на перила. Мягкий соленый ветер принялся играть ее кудрями, лаская лицо и плечи. Девушка крепче прижала к себе узелок и улыбнулась.
Неожиданно она уловила краем глаза какое-то движение и повернулась к трапу: на палубу поднимались Пруденс и Рурк.
Действительно, это была Пруденс, но не та усталая гувернантка, которую знала Женевьева. Молодая женщина прекрасно выглядела. В каждом движении Пруденс сквозила невиданная ранее уверенность. Правда, она по-прежнему была бледна, но уже не болезненной бледностью.
Женевьева медленно перевела взгляд на Рурка Эдера, такого красивого и сильного. Молодой человек держался несколько напряженно, но спокойно, внимательно наблюдая за всем происходящим вокруг. Вот он наклонился и что-то сказал Пруденс. Та кивнула, и Рурк направился на корму, где были сложены меловые плиты. На корабле они служили балластом, а в колониях их потом перерабатывали в штукатурку. Как только Рурк отошел, Женевьева направилась к подруге, перепрыгивая через канаты и деревянные решетки.
– Здравствуй, Пру!
– Женевьева! – Пруденс обняла ее и радостно воскликнула: – Это чудо, что мы обе едем в Вирджинию, не правда ли? К тому же, мистер Пиггот утверждает, что мы с тобой будем почти соседями. Владения твоего Корнелиуса Калпепера находятся рядом с Дэнсез Медоу, в графстве Олбимарл.
Женевьева не могла сдержать улыбку:
– Да, это так, если только можно назвать чудом то, что меня проиграли в карты.
Лицо Пруденс потемнело:
– Рурк сказал мне об этом. Поверь, он очень переживает, Женевьева.
– Ничего. Конечно, мне совсем не понравилось, как это произошло, но теперь, когда все свершилось, я готова к приключениям, – Женевьева искоса посмотрела на подругу. – Ты не сердишься на меня за то, что я все выложила тогда, у Бримсби?
– Нет, Женевьева. Одному Богу известно, что было бы со мной, не расскажи ты об этом.
Девушка тяжело вздохнула:
– И все-таки, извини меня. Теперь-то я понимаю, что не нужно вмешиваться в чужие дела.
Пруденс улыбнулась.
– Ничего. Мы ведь все равно самые близкие подруги, не так ли? Я думаю, это перст судьбы, что мы оказались на одном корабле. Рурк обещал, что мы сможем часто видеться с тобой.
Женевьеве не понравилось, как подруга пропела имя своего мужа, но она действительно была рада вновь видеть улыбку на ее лице.
– Ты действительно не обижаешься?
– Нет, – Пруденс дотронулась до маленького золотого креста на тонкой цепочке, висевшего у нее на груди. – Конечно, мне не просто выбросить из головы Эдмунда и все, что с ним связано, но со временем, я думаю, забуду это.
Секунду поколебавшись, Женевьева все-таки спросила:
– А как Рурк Эдер? Как тебе с ним?
– Я знаю, ты не любишь его, но не осуждай Рурка так сильно. Он лишь предложил то, что по его мнению, было бы хорошо для тебя, – в глазах Пруденс мелькнула усмешка. – Разве не так же ты поступила у Бримсби?
Женевьева согласно кивнула, обезоруженная ее доводами:
– Но Рурк кажется таким грубияном.
– Он очень добр, – мягко возразила Пруденс и коснулась рукой талии. – Надеюсь, Рурк будет замечательным отцом.
Женевьева внимательно посмотрела на подругу.
– Так ему обо всем известно? – почему-то она не могла поверить, что Рурк будет любить чужого ребенка.
– Конечно, нет, – быстро ответила Пруденс. – Сейчас я ему ничего не скажу. Может, потом, спустя несколько недель после свадьбы…
– Боже мой! Пруденс! Неужели ты надеешься, что Рурк будет считать ребенка своим?
– Конечно. Пусть он родится раньше срока, но я слышала, такое случается довольно часто.
Неожиданно позади них раздался тихий смех. Пруденс оглянулась и, увидев перед собой желтоволосую женщину, побледнела. Облокотившись на перила, та рассеянно чистила ногти и широко улыбалась.
– Привет, – хрипло сказала она. – Меня зовут Нел Вингфилд.
Женщина так пристально посмотрела на Женевьеву и Пруденс, что Пруденс даже стало плохо. Нел снова рассмеялась и пошла прочь, настолько вызывающе покачивая бедрами, что один из матросов, наблюдавших за ней, чуть не упал с мачты.
– Она слышала, – прошептала Пруденс. – Эта женщина слышала, о чем мы говорили.
– Ну и что же?
– Да, действительно, ничего страшного не произойдет, – с явным облегчением согласилась с подругой Пруденс. – Рурк никогда не поверит сплетням, особенно если их станут рассказывать такие, как она. Кроме того, через несколько недель он будет слишком взволнован известием о ребенке, чтобы слушать подобные бредни, – продолжала успокаивать себя Пруденс.
Женевьева недоверчиво покачала головой: она всегда считала, что Пруденс не способна на ложь.
– Я не испытываю большой симпатии к Рурку, – осторожно сказала девушка, – но, тем не менее, мне кажется, бедняга должен знать…
– Никогда, – решительно заявила Пруденс. – Я не хочу, чтобы невинный ребенок страдал из-за чужих ошибок. Тебе ведь известно, что эта идея принадлежала миссис Бримсби. Именно она запретила мне говорить правду, объяснив, чем это может обернуться для ребенка.
Женевьеве внезапно стало жалко Рурка: из юноши сделали козла отпущения. Он явился как раз вовремя, чтобы спасти репутацию и четы Бримсби, и Пруденс Мун.
– Я должна идти, – сказала Пруденс. – Рурк заказал для нас каюту, и мне нужно устраиваться. А где разместилась ты, Женевьева?
Девушка недовольно поморщилась:
– Внизу, вместе с другими женщинами. Я подозреваю, что мистер Калпепер выделил мистеру Пигготу достаточно денег, чтобы заплатить за отдельную каюту, но тот просто не хочет тратить их на меня.
– Бедная Женевьева. Если тебе что-нибудь понадобится, пожалуйста, скажи нам. Рурк необычайно щедр.
Женевьева отвернулась: она не нуждалась в щедрости Рурка Эдера. Заметив, как несколько женщин спустились по узкой лестнице на нижнюю палубу, девушка решила пойти за ними и осмотреть помещение, в котором ей придется провести долгие недели плавания.
Женская каюта оказалась очень тесной даже по меркам, привычным для Женевьевы. Восемь узких коек занимали все пространство вдоль стен. Под каждой из них оставалось совсем немного места для вещей. Потолок же нависал так низко, что не позволял выпрямиться во весь рост. На шести койках уже сидели женщины, Женевьева заняла седьмую, бросив унылый взгляд на сырой бугристый матрас. Он пропах плесенью, и, похоже, в нем водились насекомые.
В этот момент, проклиная все на свете, в каюте появилась Нел Вингфилд: ее красная юбка за что-то зацепилась и порвалась. Шумное присутствие этой женщины заполнило и без того крошечное пространство.
– Осталась одна свободная? – спросила она, указывая на койку. Ей никто не ответил, и женщина осмотрелась по сторонам. – Нет, эта мне совсем не нравится. Та, под лампой, получше.