– Это книга о сельском хозяйстве, – медленно сказала она. – Если я хочу что-то вырастить на своей земле, мне нужно учиться.
Через два дня лодка вошла в широкое устье Ривани, попросту называемое Дэнсез-Крик,[4] и Лютер Квейд пришвартовался к старенькой пристани. Женевьева, которая в это время загорала на солнце, болтая с Эми, тут же поднялась на ноги и с интересом стала рассматривать все вокруг: вдоль берега тянулись заросли куманики, в которых угадывалась едва заметная тропинка.
Пока Лютер закреплял лодку, Рурк решил помочь Женевьеве сойти на едва державшуюся пристань. Однако девушка быстро отдернула руку и сама вскарабкалась на скрипучий настил.
– В чем дело, Дженни? – с досадой спросил Рурк. Женевьева отступила на шаг – доски под ногами были очень ненадежны – и с вызовом сказала:
– Просто я не хочу, чтобы для меня что-то делали. Вот и все.
Покачав головой, Рурк поднял ее узелок.
– Тяжеловато.
Женевьева выхватила у него сверток, в котором лежали часы.
– Я справлюсь сама, Рурк Эдер!
– Надеюсь, что так, Дженни, – пробормотал Рурк, стоя рядом с девушкой и всматриваясь в виднеющийся выше по реке дом.
Он все больше хмурился при виде этого заброшенного строения, вокруг которого теснились такой же старый амбар и еще несколько надворных построек. Перед домом, прекрасно вписываясь в пейзаж, рос куст орешника, такой же серый и неопрятный.
– Если ты собираешься здесь жить, тебя ждут нелегкие испытания, – с тревогой проговорил Рурк.
Дом был построен явно второпях. Бревна уже потемнели от времени, стены слегка покосились, так что с одной стороны строение поддерживала большая каменная труба.
Но Женевьева не замечала всего этого. Она смотрела только на два расчищенных холма за домом, которые ждали рук земледельца.
Лютер взглянул на Женевьеву и с сомнением произнес:
– Да, это немного.
Девушка пожала плечами:
– Я никогда не хотела многого.
Она еще раз окинула внимательным взглядом холм и решительно направилась к дому. За ней последовал Рурк. Их встретил резкий запах потухшего очага и сырости. В доме оказалась всего одна грубо сколоченная табуретка; перевернутый ящик служил столом. На кровати лежал покрытый какой-то шкурой и одеялом матрас – все обтрепанное до ветхости. Над очагом на крючках висела уже заржавевшая кухонная утварь. Правда, сам очаг был глубоким и удобным для приготовления пиши.
Совершенно неожиданно для себя Женевьева увидела на каминной доске счеты. Она потрогала их пальцем и рассмеялась.
– Здесь у меня будет стоять кое-что другое, – заявила девушка, убирая счеты. Женевьева развязала свой узелок и достала часы. – Вот это будет лучше смотреться на моем камине, – пояснила она, водружая их на новое место. Женевьева осторожно завела часы и улыбнулась, прислушиваясь к мерному тиканью. Неожиданно в доме повисла напряженная тишина. Решив, что Рурк ушел, Женевьева оглянулась. Нет, он все еще оставался в доме, но смотрел на часы с выражением, которого девушка не могла понять. Сначала глаза Рурка расширились от удивления, затем гневно сузились, а уголки рта печально опустились.
– Откуда они у тебя? – тихо спросил Рурк, по-прежнему не отрывая взгляда от часов.
Женевьева посмотрела на него снизу вверх:
– Их должны были доставить Анжеле Бримсби, но вместо этого я сама выкупила часы из ломбарда. Конечно, это мелочно, но в то время я очень плохо относилась к миссис Бримсби.
Рурк тяжело вздохнул:
– Понимаю.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Эти часы, они…
Женевьева искоса взглянула на него:
– Разумеется, ты считаешь, что эти часы слишком хороши для меня.
Рурк покачал головой.
– Нет, Дженни, совсем не то, – он хотел еще что-то добавить, но передумал. – Я уверен, что в твоем доме этим часам будет гораздо лучше, чем у Анжелы Бримсби.
Рурк с усилием оторвал взгляд от камина, повернулся и направился к двери.
Женевьева, как заколдованная, наблюдала за ним, затем, очнувшись, подошла к кровати и приподняла краешек одеяла, закашлявшись от пыли.
– Тебе нельзя здесь жить, – произнес Рурк уже от двери.
Женевьева с решимостью взглянула на него:
– Неужели, Рурк Эдер?
– Ты же видишь, девочка, это лачуга, хижина.
– Крыша, кажется, совершенно целая, – упрямо возразила Женевьева и топнула ногой, – и крепкий деревянный пол.
Молодой человек сокрушенно покачал головой, жестом приглашая Лютера в союзники:
– Пойдем с нами, Дженни. Лютер говорит, что это всего лишь три мили вверх по течению. Ты можешь жить с нами, пока не приведешь в порядок свой дом.
– Нет, – твердо сказала девушка.
На лице Рурка появилось нетерпеливое выражение.
– Черт возьми, Дженни, почему же нет?
Женевьева обвела глазами комнату:
– Потому что это мой дом, Рурк. Теперь я принадлежу ему.
Рурк приходил почти каждый день, ближе к вечеру, мокрый от пота после дневной работы, и никогда – с пустыми руками. Не обращая внимания на протесты Женевьевы, он приносил мед, овоши со своей фермы, яйца, кусочек масла или сыра.
– Вы очень добры, – искренне благодарила Женевьева, – но мне ничего не нужно, я должна научиться жить самостоятельно.
– Когда-нибудь обязательно научишься, – уверенно отвечал Рурк.
– Я не могу ждать до «когда-нибудь».
Он посмотрел на девушку испытывающим взглядом:
– Да я и не думаю, что можешь. Ладно, пойдем на рыбалку.
– На рыбалку?!
Рурк рассмеялся:
– Конечно, очень здорово выращивать урожай, но для этого нужно время. Если ты не хочешь умереть от голода, научись ловить рыбу.
Несмотря на то, что рыбалка не входила в планы Женевьевы, девушка послушно отправилась на берег реки, чтобы получить свой первый урок рыбной ловли.
– Черт возьми, а ты очень нетерпеливая женщина, – недовольно пробормотал Рурк: Женевьева только что вытащила пустой крючок, решив, что уже поймала рыбу.
– Не дергай сразу, как только тебе покажется, что клюет. Пусть зацепится как следует.
Женевьева упрямо закусила губу и снова наживила крючок. Ей очень не хотелось выглядеть беспомощной и неумелой в глазах Рурка. Прошло три недели, как она жила на ферме, и девушке не терпелось показать, что у нее что-то получается.
Женевьева опять забросила удочку, исподтишка взглянув на Рурка. Это был первоклассный бросок. Леску натянуло течением, и Женевьева буквально впилась глазами в поплавок, мечтая, чтобы скорее клюнуло. Река просто кишела рыбой, и через несколько секунд девушка почувствовала, что на крючке что-то есть. Она немедленно потянула удочку на себя. Однако Рурк тут же остановил ее. Встав сзади, он обнял Женевьеву и крепко сжал удочку, накрыв руки девушки своими.
– Немного терпения, – прошептал ей Рурк на ухо. – Этого нельзя упустить.
Теперь они вместе наблюдали, как рыба водит леску. Вдруг Рурк рванул улочку наверх. В воздухе тут же сверкнули плавники, мелькнуло желтоватое брюхо рыбы.
– Хороший окунь, Дженни, – засмеялся Рурк. – Теперь не спеши. Ну, тащи, девочка.
Его руки были крепкими и уверенными, весь он пропах потом и дымом… Отгоняя чувство нереальности происходящего, Женевьева помогла Рурку вытащить рыбу на берег. Крупный окунь забился в траве возле их ног.
Рурк слегка сжал плечи девушки, прежде чем отпустить ее.
– Вот видишь, Дженни, это очень легко. Завтра я покажу тебе, как ловить неводом.
Женевьева отвернулась, чтобы скрыть вдруг проступивший на щеках румянец.
– Ты останешься на ужин? Я не мастер ловить рыбу, но я умею ее готовить.
Рурк поблагодарил ее за приглашение, но отказался.
– Я должен идти домой, к Пруденс.
– Как она? – быстро спросила Женевьева, чувствуя себя виноватой: наедине с мужем своей подруги ее всегда охватывало какое-то странное, незнакомое и, наверное, запретное волнение.
– Хорошо, – ответил Рурк, чистя рыбу тонким ножом. – Кстати, она часто спрашивает о тебе. Почему ты не заходишь к нам? Дом довольно большой, ты можешь остаться ночевать.
Женевьева отрицательно покачала головой:
– Не могу. Здесь еще слишком много работы.
Ее взгляд невольно обратился на маленький огород. Там еще не было ничего съедобного, но Женевьева тщательно обрабатывала землю, надеясь, что скоро у нее вырастет и репа, и лук, и картошка.
– Ты очень много работаешь, – снова заговорил Рурк. – Каждый раз, когда я прихожу, ты что-то делаешь.
– Я люблю работу. Кроме того, первый раз в жизни я работаю на себя, делаю что-то для себя самой. Мне это очень нравится.
Гость понимающе кивнул, но тут же спросил:
– Только какой во всем этом интерес, если не с кем разделить и сам труд, и его плоды?
Женевьева быстро взяла рыбу у него из рук:
– Тебе пора идти к Пруденс.
Женевьева устало прикрыла глаза от солнца, уже клонившегося к закату, затем посмотрела на аккуратные, свежепрополотые грядки. Плодородная красно-коричневая почва обещала дать хороший урожай овощей, и девушка подумала о том, как это все-таки замечательно – вырастить что-то своими руками. Она взглянула на два одинаковых холма за домом. Почва там тоже плодородная. Лютер утверждал, что там можно получить два урожая табака в год. Но одной женщине столько земли не обработать. Уже не в первый раз Женевьева задумалась, как бы взяться за эти холмы, но пока для этого не было ни времени, ни денег.
Девушка тяжело вздохнула. Сидевший рядом кот ответил мурлыканьем, потянулся и лениво взглянул на хозяйку. Рурк принес этого кота неделю назад, сказав, что животное составит ей хорошую компанию. Однако все сложилось иначе. Зверь думал только о том, как бы погреться на солнышке да изредка поймать птичку или полевую мышь.
– Уже вечер, котик, – проговорила Женевьева. – Я была уверена, что сегодня покончу с прополкой, но, похоже, что здесь еще, по крайней мере, на день работы.
Кот замурлыкал и потянулся, вцепившись когтями в землю.
– А тебе до этого и дела нет, – улыбнулась Женевьева, наклонилась и выдернула последний сорняк.
По дороге к дому она остановилась, чтобы набрать в фартук дикой малины, которая росла прямо во дворе. Кот бесшумно шествовал за девушкой.
Войдя в дом, Женевьева поворошила угли в очаге. После этого уже в лиловых сумерках, окруженные звуками вечернего леса, они с котом принялись за ужин. Девушка старалась не думать о рыбе, которую ела, пытаясь убедить себя, что должна быть благодарна реке за изобилие. Но, Боже, как же ей надоели и запах, и вкус рыбы!
Женевьева пододвинула тарелку коту, уступив ему свою порцию, а сама положила в очаг несколько поленьев и фартуком раздула огонь. Было уже темно, но ложиться спать еще не хотелось. Девушка взяла книгу и принялась листать ее, отыскивая страницу, на которой остановилась.
Книгами Женевьеву снабжал Лютер Квейд. Заметив интерес соседки к чтению, он принес как-то несколько пособий по земледелию. Иногда Лютер являлся с только что освежеванным кроликом или угощал вяленой олениной, приготовленной его женой-индианкой.
Женевьева с нетерпением ожидала этих редких визитов. При всей своей неразговорчивости Лютер все-таки приносил вести из города и всегда давал массу полезных советов.
Женевьева подняла взгляд к своим полям, уже освещенным полной луной. Ее мысли постоянно возвращались к этим двум большим, мягко закругленным холмам. В коричневой, напоминающей рубчатый плис, земле было заложено огромное богатство.
Девушка еще долго смотрела на поля. Все это теперь принадлежало ей, и что делать с этим богатством, предстояло решать тоже ей. Медленно, как луна выплывает из-за облаков, на лице Женевьевы появилась улыбка.
ГЛАВА 5
– Денег у меня нет, – просто сказала Женевьева.
Дигби Ферт сложил вместе кончики пальцев, строго и внимательно рассматривая необычную гостью из-под бровей, напоминающих седеющие щетки.
– Что вы знаете о том, как выращивают табак, миссис Калпепер?
Женевьева грустно посмотрела на свое розовое кисейное платье, доставшееся ей от Пруденс, так как вся ее одежда уже износилась, и прикусила губу. Решимость девушки оказалась поколеблена, и не впервые. Разумеется, глупо было отправляться в Йорктаун вместе с Лютером Квейдом, глупо было мечтать в одиночку возродить ферму. Но уже через минуту Женевьева распрямила плечи и твердо посмотрела в глаза комиссионеру.[5]
– Мне известно, как он пахнет, когда его курят в таверне. Но я немного интересовалась тем, как возделывать землю, а она на моем участке первоклассная и когда-то давала по два урожая в год.
– Табак очень трудно выращивать. Процесс должен быть непрерывным, и если окажется неправильным хотя бы одно звено, это может означать провал. Каждый шаг в подобной цепи требует искусства, рассудительности и просто везения, миссис Калпепер.
– Я все понимаю, мистер Ферт. Я прочитала трактат мистера Черинга вдоль и поперек.
Собеседник Женевьевы набил трубку, раскурил ее и, хмурясь, смотрел на девушку сквозь кольца серо-голубого дыма.
– Ну почему, миссис Калпепер? – наконец спросил он. – Почему вы хотите создать именно табачную плантацию? Поверьте, это очень ненадежное, порой жестокое дело.
Женевьева в упор посмотрела на комиссионера, затем решительно произнесла:
– Я хочу, чтобы на моей земле что-нибудь росло, мистер Ферт.
Кустистые брови Ферта взлетели вверх, но взгляд из-под них вовсе не казался неприязненным.
– А как вы полагаете осуществить это, миссис Калпепер?
– Если вы сейчас дадите мне заем, я куплю семена, инструмент, лошадь и найму работников, чтобы в январе подготовить грядки для рассады. Потом мне понадобится помощь в апреле, когда нужно будет пересаживать растения на поля, а затем – для сбора урожая.
– Миссис Калпепер, а вы отдаете себе отчет в том, что ваш первый урожай не будет отправлен вниз по реке до следующей весны, что до тех пор вы не получите никакого дохода?
– Я живу без денег вот уже пять месяцев, с момента приезда в Вирджинию.
– Скажите мне, миссис Калпепер…
– Да?
– Почему вы так уверены в успехе?
– Я действительно уверена в успехе, мистер Ферт, потому что я не позволю себе не добиться его.
Комиссионер внимательно посмотрел на девушку: руки сложены на коленях, лицо загорело на солнце, на носу и щеках выступили веснушки, платье слегка выцвело, под ногтями заметна грязь… Он улыбнулся. Очевидно, люди удивятся его решению и подумают, что твердолобый мистер Ферт уже впал в старческое слабоумие, раз проникся доверием и сочувствием к этой молодой вдове, одной в целом свете. Когда Женевьева подняла глаза, Дигби Ферт окончательно решил дать ей деньги.
Он смотрел через стол на миссис Калпепер и понимал, что упорство в ее взгляде – это не просто бравада. Женевьева Калпепер на самом деле добьется успеха. Конечно, по масштабам Вирджинии ее ферма была очень маленькой и незначительной, но даже скромный урожай можно было выгодно продать на тех рынках, которые ему так хорошо известны. Ферт сам так разбогател вовсе не потому, что скупился на милосердие, а потому что сумел стать самым знающим и изворотливым комиссионером в Йорктауне.
Обмакнув перо в чернильницу, он торопливо нацарапал записку и, пододвигая ее через стол Женевьеве, пояснил:
– Отнесите это Норису Виллинхэму. Его контора находится через два дома от конторы Флаудью и Нортона. Он даст вам все, в чем вы нуждаетесь.
Пока Женевьева не вышла на улицу, она не позволила себе поверить, что Дигби Ферт действительно решил помочь ей, но, прочитав записку, поняла, что он оказался более чем щедр. Ее радостный вопль испугал нескольких прохожих, которые, оглянувшись, с удивлением наблюдали, как молодая хорошенькая девушка почти скачет по улице.
Когда Женевьева проходила мимо какого-то склада, прямо ей под ноги оттуда вылетел человек. Через открытую дверь раздался издевательский смех и кто-то проговорил: