Страх придал мне новые силы, я стала бороться с этой неизвестной и неожиданной опасностью, позабыв о другой. Свет, гарпун — они принадлежали верхнему миру, этот же ужас исходил словно из преисподней. Живое воплощение кошмара, порой преследующего купальщиков, — водоросли, щупальца, рыболовная сеть… Это «что-то» крепко держало меня, тянуло вниз, душило. А свет уже приближался.
Моя слабеющая рука снова нащупала твердую поверхность скалы, я вцепилась в нее, волоча за собой штуковину, опутавшую мои колени. Все, конец мне, и я знала это. Свет приближался.
И вдруг он исчез, будто кто-то щелкнул выключателем. Внезапная тьма наполнилась шумом, ослепила меня. Но шум был настоящим: ночь неожиданно прорезал рев двигателей, слышались крики, треск заводимого мотора, и я увидела другие огни — маленькие и тусклые, они стремительно приближались. Погруженная во тьму лодка Стратоса замерла между мной и звездами, будто в замешательстве, затем мотор ее взревел, и белая пена, брызнувшая из-под кормы, едва не сбила меня с моей скалы. Лодка ринулась прочь, и тьма мгновенно поглотила ее. А на месте ее возник силуэт более крупного судна с горящими на носу и на мачте огнями.
Кто-то сказал: «Держись крепче, малышка», потом еще кто-то произнес по-гречески: «Храни нас Бог, да это госпожа моря», а затем раздался еле слышный голос Колина: «Она ранена».
Вслед за этим о скалу возле меня стукнулся багор, и яхта мягко приблизилась. Ко мне протянулись руки, ухватили меня. Борт яхты накренился, я ухитрилась уцепиться за него, а затем меня наполовину втащили на борт; так я и висела, перегнувшись через него, задыхающаяся и обессиленная, пока наконец чьи-то руки снова не подхватили меня и не подняли на палубу, а вместе со мной и тот неизвестный предмет, что обвился вокруг моих ног и едва не утопил меня.
Я лежала в рубке яхты, скорчившись на толстой веревочной подстилке, тяжело дыша и дрожа всем телом. Словно сквозь пелену до меня доносился голос Марка, я чувствовала прикосновения его рук. Меня сильно растерли чем-то сухим и жестким, влили в рот какой-то едкий, ароматный напиток, и все это время яхта покачивалась и со скрипом терлась о скалу, а Марк не переставая ругался вполголоса, да так, как я от него и не ожидала. Потом я ощутила сухую шершавую поверхность твидового пиджака, наброшенного на мои голые плечи, еще один глоток крепкого греческого бренди… и вот я сижу, Марк обнял меня здоровой рукой, тепло его тела согревает и успокаивает. Онемевшими, слабыми пальцами я прижимаю к себе его пиджак, прикрывая наготу.
— Тихо, тихо, все в порядке, ты только успокойся.
Таким голосом он совсем недавно успокаивал Колина.
Дрожа, я прильнула к нему.
— Гарпун, — прошептала я. — Водоросли.
— Знаю, знаю. Но теперь все хорошо. Он уплыл. — Спокойствие исходило от него почти осязаемыми волнами. — Все кончилось, ты в полной безопасности. Так что успокойся и расслабься.
— Это все из-за ножа Джозефа. Я забрала его у Ламбиса из кармана, в церкви, когда мы его обыскивали. И забыла о нем. Он лежал у меня в кармане. Они нашли нож. Они ведь наверняка станут нас преследовать.
Несколько секунд он взвешивал услышанное.
— Вот как. Но все равно непонятно, почему он…
— Марк!
Неясный силуэт, в котором я узнала Колина, спрыгнул к нам и присел на корточки.
— Что такое?
— Эта штуковина, которая вытянулась вместе с ней… Это не водоросли, а веревка.
— Веревка? — Меня вдруг снова забила дрожь, и рука моего защитника напряглась. — Ты имеешь в виду, сеть?
— Нет. Длинная веревка с буйком и чем-то вроде садка для омаров на другом конце.
Садки… ну конечно же… Словно воспоминание из какой-то другой жизни.
Я сказала:
— У него здесь повсюду расставлены садки. А я и забыла. Значит, вот что это было. А на ощупь — такая жуть, будто водоросли…
— Ну и швырни эту дрянь обратно, — посоветовал Марк.
— Но там внутри что-то есть. — В голосе Колина неожиданно прозвучало волнение. — И совсем не рыба, а какой-то сверток.
Марк отпустил меня.
— Посвети-ка сюда, Ламбис.
Он опустился на колени рядом с Колином. Плетеный садок лежал между ними, под ним расплывалось темное пятно воды. Осторожно просунув внутрь пальцы, Марк извлек оттуда сверток и положил его на доски. Колин низко склонился над свертком. Ламбис со своего поста возле мотора пристально вглядывался через их плечи. Лица всех троих — серьезные, сосредоточенные, напряженные — выражали любопытство, готовое вот-вот перерасти в возбуждение. Яхта, мягко покачиваясь на волнах, удалялась от скалы, устремляясь в открытое море. Все мы напрочь позабыли о Франсис.
Марк развернул пакет. За слоем клеенки или полиэтилена последовал еще один и еще. И наконец в руках его оказался мешочек из какой-то мягкой кожи — замши, наверное, стянутый наверху. Благодаря надежной упаковке он был совершенно сухим.
Марк ослабил стягивавшую мешочек веревку, затем перевернул его. Что-то ярко вспыхнуло, переливаясь всеми цветами радуги. Колин изумленно охнул, Ламбис хмыкнул. Марк держал в руках нечто вроде цепочки, богато орнаментированной и в золотой оправе; когда он перебирал ее пальцами, красные блики чередовались с золотистыми. Колин робко протянул руку и поднял что-то, с виду напоминавшее серьгу: зеленый огонек в белой искрящейся оправе.
— Я же говорил, что это драгоценности, — задыхаясь от волнения, произнес он.
— Это и есть пожива?
В голосе Ламбиса явственно прозвучало глубокое удовлетворение.
— Да уж, пожива, самая настоящая пожива. — Марк опустил рубиновое ожерелье обратно в мешочек. — Кажется, начинает вырисовываться, а? Нам нужны были доказательства, и, бог ты мой, мы их получили, да еще какие! Если Александроса убили не из-за этого, тогда я — королева Виктория!
— «Лондонское дело», — процитировала я.
— Ничего себе дельце, а? — Колин, казалось, все еще был во власти благоговейного трепета. Он так и сяк крутил в руках изумрудную серьгу, подставляя ее под лучи света. — Интересно, сколько у него таких садков?
— Этот вопрос вполне можно оставить для полиции. А пока положим все на место. Бросай-ка сюда эту штуку.
Марк протянул Колину мешочек и, когда тот опустил туда серьгу, туго стянул веревку и принялся завязывать ее.
Я задумчиво сказала:
— Наверное, он решил, что я за этим и охотилась. Нож вызвал у него подозрения, но он считал, что мы находимся под его надежным присмотром. А потом он отправился проверить свои садки и вдруг обнаружил меня возле них, в воде. Ничего удивительного, что после всех недавних событий он обезумел от ярости и очертя голову погнался за мной. Интересно, он в самом деле решил, что Джозеф его надувает? В смысле, сговорившись со мной. Он что-то прокричал насчет него; ясное дело, Стратос сходил с ума, теряясь в догадках, куда тот подевался.
— Но ты-то что делала в воде?
— Мы разбили фонарь, так что не могли просигналить вам. Я плыла к вам. Я… ой, Марк! — Я сжала голову руками, только-только начиная приходить в себя от кошмара погони. — Наверно, я сама свихнулась! Марк, скажи Ламбису, пусть вернется обратно, к скалам! Там…
— Ты ранена? — резко перебил меня Ламбис. — Это кровь?
— Нет…
Я удивленно посмотрела на него. Ни раньше, ни сейчас я ничего не ощущала — по-прежнему влажное на ощупь, тело мое слишком одеревенело, чтобы чувствовать боль. Но когда Марк схватил фонарь и направил его прямо на меня, я действительно увидела кровь на своем бедре: она темной струйкой стекала на палубу.
— Наверное, он задел меня гарпуном, — проговорила я слабым голосом, поскольку меня снова забила дрожь. — Ничего страшного, совсем не больно. Давайте поскорей вернемся…
Но меня снова перебили — на сей раз Марк, который стремительно вскочил на ноги.
— Кровожадный ублюдок! Клянусь богом, этого я не потерплю! — Марк возвышался над нами, охваченный внезапной вспышкой необузданной ярости. — Будь я проклят, если мы после этого спокойно отбудем в Афины! Рванем за ним, даже если это будет последнее, что мы сделаем в жизни! Ламбис, сможешь догнать его?
На лице грека расцвела дьявольская ухмылка:
— Попробую.
— Тогда жми! Колин, брось-ка мне аптечку первой помощи!
Я начала было:
— Марк, не надо…
Впрочем, мне следовало бы знать, что на меня никто не обратит внимания — на сей раз их было трое против одного. Мои слабые протесты потонули в реве мотора, когда яхта рванулась вперед, да так стремительно, что задрожали доски, все до единой. Я услышала, как Колин крикнул: «Эй, Ламбис, полегче!» — и нырнул в каюту. Марк снова опустился подле меня на колени и решительно проговорил:
— Помолчи. Мы возвращаемся, вот и все. Черт возьми, думаешь, я сидел бы, как кукла, и позволил бы им проделать все, что они проделали, не свяжи они мне руки, захватив Колина? За кого ты меня принимаешь, за божий одуванчик? Теперь, когда вы с Колином в безопасности, я намерен сделать то, что сделал бы в первую очередь, если бы был в форме, а вы вдвоем не находились бы у них на прицеле. А теперь помолчи, посиди для разнообразия спокойно и дай же мне перевязать тебя. Колин! Где эта… ага, спасибо! — Аптечка первой помощи со свистом вылетела из двери каюты. Марк поймал ее и раскрыл. — И подыщи девушке что-нибудь надеть, хорошо? А теперь не дергайся, я тебя перевяжу.
— Но, Марк, что ты собираешься делать?
Голос мой даже мне самой показался до противного робким.
— Делать? А как по-твоему, моя радость? Я собираюсь лично передать его в руки полиции, а если для этого мне придется отколошматить его до полусмерти — что ж, меня это вполне устроит!
Я робко пожаловалась:
— Неужели обязательно быть таким садистом?
— Что?
Он недоуменно уставился на меня. Вид у него и в самом деле был разъяренный и весьма устрашающий. Я счастливо улыбнулась ему, благополучно отбыв (и сознавая это) на стадию третью, как сказала бы Франсис. Затем его мрачный взгляд смягчился, и он вымученно улыбнулся.
— Я сделал тебе больно? Ради бога, прости.
Закончил перевязку он довольно осторожно.
— Наверное, не больнее, чем я тебе. Послушай, ты правда считаешь, что из этой затеи что-то выйдет? Я понимаю твои чувства, но…
Он быстро вскинул глаза — даже в тусклом свете фонаря заметно было, как иронически они поблескивают.
— Дорогая, признаю, что несколько вышел из себя, но речь идет не о простом желании поколотить этого головореза. Здесь нечто большее. Прежде всего мы получаем возможность не отходя от кассы связать его с этими драгоценностями и убийством Александроса — если удастся поймать и опознать его раньше, чем он добежит до дома и состряпает алиби вместе с Тони. Больше того, если мы тотчас не вернемся и не предупредим деревенских старейшин, что тогда помешает Стратосу и Тони забрать все прочие садки с драгоценностями и сбежать? Мы еще и до Пирея не доберемся, а они уже будут за сотню миль отсюда!
— Понимаю.
Он запихал медикаменты обратно в аптечку и захлопнул крышку. Потом вдруг спросил:
— Сердишься на меня?
— Да за что?
— За то, что, когда мою девушку ранили, мне нужны еще какие-то основания, чтобы побить ублюдка, сделавшего это.
Вместо ответа я рассмеялась, плавно и безболезненно перейдя к стадии четвертой — стадии, которую Франсис не распознала бы, поскольку и для меня она была новой и незнакомой.
— Глянь, это тебе подойдет? — Колин появился из каюты, держа в руках толстый рыбацкий свитер, хлопчатобумажную вязаную фуфайку и пару джинсов. — Одеться можешь в каюте, там тепло.
— Чудесно, спасибо тебе большое.
Я неловко поднялась на ноги с помощью Марка, и Колин, передав мне одежду, скромно удалился на корму.
В каюте, после весьма ощутимого ветерка на палубе, и в самом деле было тепло. Я сбросила пиджак Марка. Полоски нейлона, которые в намокшем состоянии едва ли можно было назвать одеждой, теперь более или менее обсохли на мне и снова готовы были выполнять свои функции. Я энергично растерлась жестким полотенцем, затем втиснулась в джинсы — должно быть, Колина. Наверное, они и ему были тесноваты — а уж на мне и вовсе сидели в обтяжку, но в них было тепло и они удобно прижимали лейкопластырь. Свитер (видимо, Марка), замечательно теплый и объемистый, прекрасно пришелся поверх брюк. Я распахнула дверь каюты и выглянула наружу.
Меня встретил порыв ветра, рев мотора, плеск волн… Мы огибали уже второй мыс, мчась напрямик через бухту к Агиос-Георгиос. Я уже различала вдали несколько тусклых огоньков и желтоватый луч, должно быть обозначавший вход в гавань. Наши собственные огни были потушены. Фигура Ламбиса у румпеля была едва различима; Марк и Колин, словно два призрака, стояли на палубе, напряженно вглядываясь в темноту. Яхта подпрыгивала и становилась на дыбы, точно норовистая лошадь; встречный ветер дул нам в лицо.
Я раскрыла было рот, чтобы предложить свои услуги, но тут же закрыла его. Здравый смысл подсказал мне, что вопрос был бы чисто риторическим, а следовательно, лучше промолчать. К тому же я ничего не понимала в лодках, а эта троица, влекомая сейчас единственной целью, производила впечатление слаженной и весьма грозной команды. Так что я осталась тихо стоять в дверях каюты.
Сбоку от нас в открытом море покачивались и мигали огни рыбацких лодок. Некоторые из них двигались к берегу, а одна — возможно, та самая, что подошла так близко к Дельфиньей бухте, — промелькнула в каких-то пятидесяти ярдах от нас, когда мы с ревом пронеслись мимо.
Я заметила лица двух ее обитателей, с любопытством повернувшиеся к нам. Ламбис что-то прокричал, они в ответ взмахнули руками, указывая не в сторону Агиос-Георгиос, а в направлении внутреннего изгиба бухты, где располагалась гостиница.
Ламбис крикнул что-то Марку, тот кивнул, и яхта накренилась, затем выровнялась и устремилась к полукружию утеса, образующего бухту.
Колин обернулся и, заметив меня, помахал фонарем:
— А, привет! Ну как, все впору пришлось?
— Прекрасно, я наконец-то согрелась. Штаны, правда, немного тесноваты, надеюсь, они не лопнут на мне.
— А с виду все нормально. Правда, Марк?
Марк послушно повернулся, взглянул.
— Ну и ну! — только и вырвалось у него.
Колин, расхохотавшись, проскользнул мимо меня в каюту.
— Знаешь, — сказала я, — сдается мне, что тебе и вправду стало лучше.
— Ну конечно. Можешь меня испытать. Ага… даю голову на отсечение — вон он!
Вслед за Марком я бросилась к правому борту. И тоже заметила не более чем в ста ярдах впереди нас крохотный силуэт, темный наконечник белой пенящейся стрелы, летящей внутрь бухты.
— Они были правы, он направляется домой!
— Никола! — окликнул меня с кормы Ламбис. — Там есть пристань?
— Нет, но вплотную к воде подходят плоские скалы. Там довольно глубоко.
— Насколько глубоко?
Это уже спросил Марк.
— Точно не скажу, но достаточно глубоко для яхты. Стратос держит там на якоре свой «Эрос», а он покрупнее вашей яхты. Я там плавала — футов восемь будет.
— Умница.
Далеко же я зашла, мелькнула у меня мысль, если это небрежное поощрение от поглощенного своими заботами мужчины заставило меня ощутить приятное тепло во всем теле. Стадия пятая? А бог ее знает, будь что будет — наплевать…
В следующее мгновение ладони мои ощутили более реальное и более питательное тепло — Колин сунул мне в руки кружку.
— Выпей, согрейся, это какао. Как раз успеешь, пока мы не причалили и не начали колошматить этих ублюдков.
Марк услышал, полуобернулся, но в этот момент тон стрекота мотора изменился, и Ламбис тихо произнес:
— Ну вот и приехали. Он сейчас причалит. Колин, зажги-ка снова лампу — все равно он наверняка уже нас заметил. Когда подойдем к причалу, пришвартуй яхту, а я пойду помогу Марку. Возьми багор — в общем, сам знаешь, что делать.
— Угу. — Но мальчик колебался. — А если у него пушка?
— Он ею не воспользуется, — сказал Марк. — Он же не знает, кто мы такие.
Несомненно, это было так, но мне уже приходило в голову, что Стратос вполне может догадаться. В любом случае, догадался он или нет, чья яхта его преследует, он наверняка уже понял, что ее владельцы спасли меня от его убийственной атаки и теперь жаждут если не отомстить, то по крайней мере основательно с ним разобраться — что вызовет шум, которого он как раз и хотел избежать. Иными словами, мы шли по пятам за разгневанным и доведенным до отчаяния человеком.