Однако одно дело — найти доктора Ларриби, а вот будет ли так же просто получить от него хоть какую-то ценную информацию — вопрос. Но Филип был преисполнен решимости сделать для Джесс все возможное. И он сделает все возможное еще до того, как Джозеф откроет, чем его брат занимается в рабочее время.
Господи, уже вторник. Оставалось надеяться, что Джесс не только добра, но и терпелива.
Белые круглые настенные часы показывали два двадцать. Не позже чем в три ему нужно выйти отсюда и встретиться с агентом по недвижимости, который должен подтвердить братьям Аршамбо, что они могут въезжать в новый офис.
Филип рассеянно листал журнал «Пипл». Что бы сказал отец, узнав о переезде? Дональд Аршамбо, неприхотливый человек, был предан своей профессии нотариуса. А вот Джозеф говорил, что она не приносит настоящих денег. Кстати, в этом Джозеф совершенно прав.
И все-таки Филип не только любил, но и глубоко уважал отца. Ненавязчиво, но упорно готовил Аршамбо-старший своих сыновей к трудовой жизни. По выходным учил их ловить рыбу в речке недалеко от дома; иногда водил в музеи Манхэттена и Вашингтона. Он любил повторять: «Знаний много не бывает». А каждый вечер после ужина отец садился в кресло с сигаретой в руке, и мальчики всегда могли попросить его что-нибудь растолковать или помочь с домашним заданием, и не было случая, чтобы он отказал.
И Филипу никогда не приходило в голову, что настанет вечер, когда кресло останется ^пустым. Вернувшись с похорон Дональда Аршамбо, который умер быстро и легко, Филип подошел к этому креслу и долго смотрел на него, не решаясь сесть. До того дня он ни разу в это кресло не садился.
Возможно, то, что Филип похоронил отца, помогло ему через какое-то время пережить смерть Пи-Джей. Он уже знал, насколько тяжело это для тех, кто остается. Для тех же, кто уходит, смерть нередко избавление от тяжких мук. Безусловно, в случае Пи-Джей так оно и было.
Филип положил журнал на столик, когда вошел новый посетитель, и задумался: как лучше представиться доктору Ларриби? Наверное, так: «Меня зовут Филип Аршамбо. Я — один из тех детей, кто родился в „Ларчвуде“ в шестьдесят восьмом». Возможно, доктор растрогается, решив, что Филип пришел к нему из благодарности, а не для того, чтобы наводить справки о прошлом.
Он с удивлением осознал, что вот сейчас увидит человека, который принял его на руки после родов, услышал его первый крик, был с ним рядом в самый первый миг жизни. А помнит ли доктор Пи-Джей, запечатлелись ли в его памяти ее каштановые волосы и изумрудные глаза?
Только бы беседа удалась. Ради Джесс.
Сам Филип не верил, что за письмом и телефонным звонком стоит что-то серьезное. В конце концов мир полон злых придурков.
Но ради Джесс он пройдет весь путь до конца.
Неожиданно открылась дверь, и в зал вошла женщина в очках, строгая, в белом халате с голубой прямоугольной карточкой на груди. Филип поспешно поднялся. На все вопросы и ответы у него оставалось пятнадцать минут.
— Мистер Аршамбо? — сурово осведомилась женщина. — Это вы хотели видеть Уильяма Ларриби?
Глаза Филипа скользнули по табличке с именем.
— Да, доктор Бэнкс, — Прием посетителей начинается в семь.
Он вытащил из кармана визитную карточку.
— Доктор Бэнкс, я юрисконсульт и пришел по делу.
— Вы не в тюрьме, а в приюте для пожилых людей. Посещения с семи.
Она вернула Филипу визитную карточку и вышла.
— Мой дом — моя крепость! — гордо провозгласил Джозеф. Он стоял, скрестив руки на груди, у окна, выходившего на Парк-авеню. — Мы добились своего, братишка.
Щеки Филипа горели; возможно, оттого что ему пришлось мчаться на общественном транспорте в центр, а вскоре предстояло добираться таким же образом назад. Но не исключено, что это было от радостного возбуждения.
Их новый офис действительно производил впечатление. Располагался он на первом этаже, что было, безусловно, удобно для посетителей. Тяжелая дубовая входная дверь поражала своей солидностью. Внутри все сверкало и отливало теплым светом. Деревянные полы были натерты до блеска, а мебель работы начала века тщательно отреставрирована. Высокие потолки и большие окна придавали помещению вид настоящего святилища правосудия. Сюда можно смело приглашать клиентов. Почему-то Филип подумал о Джесс, он с гордостью привел бы ее сюда. Так же, как и Пи-Джей…
— Неужели мы можем себе это позволить? — с тревогой спросил Филип своего старшего и мудрого брата.
— Братишка, мы не можем позволить себе отказаться с этого. Мы поднялись на новый уровень.
Филип усомнился в том, что Дональд Аршамбо захотели бы оказаться на новом уровне. Его вполне устраивало то чего он добился тяжким трудом: стабильность, а не богатство.
— Что подумал бы папа? — проговорил он.
— Папа был бы ошеломлен. И чуть-чуть позавидовал бы Филип подошел к мраморному камину и невольно залюбовался затейливой решеткой.
— А настоящего секретаря мы теперь можем нанять?
Джозеф расхохотался:
— С социальной страховкой и свободными днями? Ну, братишка, ты слишком многого хочешь.
Филип раздраженно поправил галстук. Ему вспомнилось циничное выражение Джозефа: «Не имеет значения, сколько лежит у тебя в бумажнике, важно, что думают об этом другие».
— Нам нужен секретарь, — упрямо заявил он.
Джозеф самодовольно улыбнулся:
— Это шутка. Я уже обратился в агентство по найму. Будет у нас секретарь. У тебя свой, у меня свой. И референт будет. На полный рабочий день.
Филип заглянул в ирландско-польские глаза брата:
— Ты уверен?
— Вполне. И Джим Краули уверен.
Джим Краули, маленький нервный человечек, работал у них бухгалтером и каким-то образом удерживал Джозефа от экстравагантных начинаний, которые привели бы к тратам, выходящим за рамки бюджета фирмы. У Филипа не было оснований не доверять ему.
С облегчением вздохнув, он кивнул и задумчиво огляделся. Огромный письменный стол вишневого дерева, удобные кресла, афганский ковер, украшенные резьбой стены — все это создавало ощущение успеха, которое не чуждо даже Филипу.
— Ну что, хороший ход? — спросил Джозеф.
Филип улыбнулся:
— Напомни мне поблагодарить Макгинниса и Смита.
— У тебя скоро будет возможность это сделать. — Джозеф взял свой кейс. — Мы вместе ужинаем в клубе. В семь тридцать.
— Сегодня? — удивился Филип и почти воочию увидел синие пластиковые стулья и доктора Ларриби.
— Только не говори мне, что у тебя другие планы на вечер.
— Жаль, что ты не предупредил меня заранее.
Джозеф опустил кейс на пол.
— У тебя наконец появилась личная жизнь?
— Нет, Джозеф, не личная. Я должен оказать услугу товарищу.
Джозеф удивленно приподнял брови.
— Ну, не совсем товарищу, скорее клиенту. Он вполне платежеспособен, — объяснил Филип.
Джесс заявила, что заплатит ему, хотя он не желал брать у нее деньги. Филип отвел глаза, опасаясь, как бы старший брат не заметил, что он лжет.
— Ты что-то скрываешь от меня, братишка.
Филип не ответил. Ему совсем не хотелось вилять и хитрить. Он просто не знал, что сказать.
— Раскалывайся, Филип. Не забывай, я тебе не только компаньон, но и брат.
Зашипели батареи отопления, и комната стала быстро нагреваться.
— Ладно, забудем об этом. Значит, в семь тридцать в клубе. Согласен. Свои дела я отложу на завтра.
— Что? Завтра среда, ужин у мамы.
— Да-да, среда. Верно.
Когда же наконец он сможет жить самостоятельно?
— Я бы на твоем месте оделся получше. Камилла намекнула мне, что мама присмотрела для тебя очередную девушку. — Джозеф лукаво подмигнул. — Если, конечно, эти тайные дела позволяют тебе встречаться со знойными красотками.
— Знойные красотки? Господи, да меня устроит и просто приличная девушка.
Он произнес эту фразу как мальчишка, желающий держаться солидно, чтобы походить на взрослых.
— Филип, мама о тебе беспокоится. Она хочет, чтобы ты остепенился.
Странно, никому нет дела до того, что Филипу еще рано остепеняться, покупать подобно Джозефу и Камилле дом в пригороде, чтобы провести в нем остаток дней с женой, которая, надо полагать, не одобрила бы его привычку швырять носки на пол. Еще бы, ведь Филипу уже почти тридцать — считается, что в таком возрасте пора заводить семью.
Джозеф дружески потрепал Филипа по плечу:
— Утешь маму, братишка. А теперь идем подписывать бумаги, чтобы стервятники не увели этот офис у нас из-под носа.
— Хорошо, идем.
Филип надел шерстяной шарф и застегнул пальто. Ладно, доктор Уильям Ларриби подождет. Тем временем он завершит дела с Макгиннисом и Смитом, за сим последуют ужин у мамы и девушка, на которую возлагаются такие надежды. В конце концов Филип обязан сделать все, чтобы перебраться с братом в центр. Джесс потерпит еще пару дней.
Пока Мора собирала вещи для вояжа на Багамы, Джесс всячески старалась скрыть раздражение и досаду. Почти пять лет назад Мора, шестнадцатилетняя беременная испуганная девочка, явилась к Джесс… Чарльз, обозвав ее шлюхой, потребовал сделать аборт, а она наотрез отказалась. Он кричал, что Мора испортила его жизнь, погубила деловую репутацию. Разумеется, Мора простила отцу свои слезы и обиду.
А вот Джесс ничего ему не простила. Ведь если бы тогда — , у Моры не случился выкидыш, сейчас у нее на руках был бы четырехлетний внебрачный ребенок, о котором деловые партнеры Чарльза деликатно умалчивали во время приемов, и она не получила бы от отца приглашения на катамаран.
Да и сама Мора, пожалуй, приняла приглашение лишь потому, что Чарльз разрешил Эдди присоединиться к ним.
— г Мам, — заговорила Мора, швыряя в сумку лифчик, — я понимаю, ты не в восторге от того, что я еду с папой. Все будет хорошо, поверь. Кстати, мне давно пора познакомиться с мачехой. Теперь на многое смотрят по-другому. Совсем по-другому. Мы должны принимать вещи такими, какие они есть.
«Интересно, — подумала Джесс, — Мора своим умом дошла до этого или такие мысли ей внушили на курсе социального развития?»
— Да, — тихо отозвалась она, — с этим трудно спорить.
— Мам, а почему ты никуда не ходишь? — спросила Мора так неожиданно, что Джесс испугалась.
— Куда же мне ходить? — Она улыбнулась.
— В рестораны. В театр. Или съездила бы куда-нибудь.
— На Багамы? На катамаране?
— Мама, перестань быть мученицей. Тебе надо пожить в свое удовольствие.
— Мученицей? Вот, значит, какой я тебе представляюсь?
— Нет. Впрочем, не знаю. Ты столько вкалываешь на работе. До сих пор готовишь Тревису ужин. Господи, ты даже рубашки ему стираешь!
— Мора, Тревис учится в школе. Он ребенок.
— Мама, через несколько месяцев он станет совершеннолетним. А для тебя он все еще ребенок. И мы с Чаком тоже.
Джесс заглянула в чемодан Моры, стараясь переварить услышанное.
— Вы — мои дети, — сказала она. — На мне лежит ответственность за вас. Я не считаю вас детьми, а просто забочусь о вас.
В эту минуту Джесс ненавидела колледж, в котором Мора набралась этой психобелиберды.
Мора присела рядом с матерью на край постели и обняла ее.
— Мама, я ни в чем не обвиняю тебя. Но Тревис скоро поступит в колледж, и что ты тогда будешь делать? Работать по двадцать четыре часа в сутки? В жизни столько интересного!
— Что ж, отвечу тебе. Когда Тревис уедет, я буду валяться в постели и читать хорошие книги. Буду разогревать обеды в микроволновке и наслаждаться покоем.
Именно о таком времяпрепровождении Джесс и мечтала, но теперь, когда она призналась в этом дочери, вдруг поняла, что, по сути, обречена на горькое одиночество.
— Ты бы хоть Кики Ларсон позвонила. Вы ведь дружили когда-то. Она тоже в разводе.
Джесс невесело рассмеялась:
— О да, Кики в разводе, что верно, то верно.
Джесс не рассказывала дочери, что прошлой осенью Кики Ларсон вытащила ее поужинать в отеле «Вековые дубы». «Джессика, ты должна „выходить в свет, — утверждала Кики. — Мужчины не появляются сами по себе. Тебе необходимо бывать в обществе“. Джесс попыталась последовать ее совету. Но „выходить в свет“ для Кики означало танцевать с любым пригласившим ее мужчиной или же приглашать их самой. Джесс в тот вечер испытала неловкость и стыд. Рано уехав домой, она пообещала себе больше не предпринимать подобных попыток.
Джесс посмотрела дочери в глаза и улыбнулась: